Юрий Поляков

Если вся отечественная литература ХIХ века вышла из гоголевской «Шинели», то живой классик конца ХХ века Юрий Михайлович Поляков явился из аббревиатуры, клацающей по-волчьи зубами - ВЛКСМ. На этом пути неисповедимом Юрий Михайлович не был первопроходцем. С незабвенных, пролеткультовских, времен комсомол по разнарядке пополнял дряхлеющее и редеющие стадо советских классиков, вливая, так сказать, в старые мехи, пенящуюся молодым вином свежую кровь.

Весьма успешно дебютировав в журнале «Юность» с повестью «Сто дней до приказа», Юрий Михайлович тут же заставил потесниться дружные ряды советских писателей и заматерел. Последующие романы на остроактуальные темы школьного преподавания, комсомольских перегибов на местах и прочих коммунально-бытовых безобразий заслужили ему признание широкой читательской аудитории и прочную славу сильного добротного писателя, бичующего общественные пороки.

Не без помпы, с размахом комсомольских юбилейных торжеств и застолий было отмечено 40-летие Юрия Михайловича в статусном ресторане ЦДЛе. Книги одна за другой, румяные и плотные, словно пирожки, подобные хозяину выходили одна за другой.

Потом настала череда собраний сочинений. Собрания сочинений Юрий Михайлович Поляков предпочитал выпускать в бывшем печатном органе ЦК ВЛКСМ – издательстве «Молодая гвардия». Свои публицистические воззрения на окружающую действительность – в бывшем органе МГ ВЛКСМ – газете «Московский комсомолец». На лицо – верность идеалам и когда-то в молодости выбранной стезе.

Как-то раз мне посчастливилось побывать на явлении граду и миру очередного собрания. Как сейчас помню: 9 октября 2001 года в «Магазине на Ладожской». Поглазеть на тогдашнего главного редактора «Литературки», писателя, публициста и поэта, собралась немногочисленная, но плотная толпа поклонников гения Юрия Михайловича.

Юрий Поляков доброжелательно шутил, подписывал книги и отвечал на вопросы. Словом, все как у классиков.

Счастливые обладатели собрания сочинений! Они смогли подержать его в руках, прочесть, а потом с сознанием выполненного долга сдать «на комиссию» в Букинист, если возьмут, или в макулатуру.

Весьма примечательно предисловие к роману «Замыслил я побег…», полное неопределенности, которая граничит с растерянностью:

«… роман широко известного писателя можно было бы назвать семейной сагой, если бы не стремительная острота сюжета, легкость, тонкая эротика и непередаваемое авторское остроумие».

Ох уж, мне эти саги. Московские и прочие. Ну да ладно. Симптоматично другое. Автор предисловия к роману Полякова, убегая от точных оценок, словно сомневаясь в наличности самого романа, переводит его в категорию сослагательного наклонения: можно было бы, если бы, да кабы. То есть это, собственно, как бы и не роман. И потом известность от ширины здесь явно заражена портновским духом. Если есть ширина, то должна быть и длинна, ну и глубина. Но о ней ничего не сказано, словно Поляков – существо плоское, а не трехмерное.

Затем в тексте Юрий Михайлович вместе с романом все же обнаруживается, но доказательство его бытия - от противного: если бы не…стремительная острота, легкость и т.д. То есть, на самом деле в природе ничего этого нет. Но если бы было, то у него, возможно, была бы «легкость стиля». А так его авторское остроумие «непередаваемо». Авторство Полякова доказано, но оно «непередаваемо». Во всяком случае - средствами устной и письменной речи.

Перелистаем неторопливо наследие классика.

Один из своих романов - «Замыслил я побег…» - знаменовал собой окончательное и бесповоротное выдавливание из себя публицистического раба, которого гнетет социальная несправедливость, и душу которого сотрясают гомерический хохот рыданий от несчастий, что окрест.

«Замыслил я побег…» - роман о любви.

«Башмаков по сложившемуся обычаю поцеловал коричневый, похожий на изюминку девичий сосок и вздохнул». – Пишет Юрий Михайлович. И главному герою, признаться, есть от чего вздыхать. Тут все неуклюже: и «девичий сосок», похожий на «изюминку» (если только ее девичество не затянулось до 70 лет и туда дальше), и «сложившийся обычай».

Впрочем, оставим девственность его героини, которая переспала с Башмаковым, на совести автора. Ну, вот обычаи – не вязанка дров, чтобы их можно было бы куда-то там складывать. Обычаи могут быть – установившиеся.

Поляков, словно медведь в малине, в эротике не только не тонок, но и косолап: «Грудь у нее была большая, еще не утомленная жизнью, и напоминала половинки лимона», «Вета нежно провела пальцем по э т о м у».

Это какой же величины должен быть лимон, чтобы, будучи разрезанным на половинки, он оказался для Юрия Михайловича еще таким большим?

А чего стоит это загадочное - «по э т о м у»?

Э т о – у Юрия Михайлович не названо, словно окружено некоей сакральностью.

А может за этим почти религиозным почтением к мужскому половому органу сокрыто тайное обожание силы? Ведь он любит находиться в непосредственной близости от власти. Некогда – ВЛКСМ, потом – Лужкова и конечно - Путин.

При Юрии Михайловиче Лужкове Юрий Михайлович же стал лауреатом премии московского правительства в области литературы. Так сказать, за большой неоценимый вклад в нее.

В одном из томов можно найти и то, собственно, с чего, Юрий Михайлович, и начинал свой свой творческий путь.

Стихи!

Ежели проза Юрия Михайловича уже сложившийся факт литературы, и ее из современной прозы никуда уже не выкинешь, как слова из песни, то по поводу стихов классика еще есть, что сказать.

Мальчик видит, как заходит солнце,

Сверстники растут, седеет мать,

Знает: это временем зовется.

Все так просто! Что здесь понимать?

Стихи у Юрия Михайловича прямолинейные, незатейливые и трепетно трогательные, словно ими балуются ученица третьего класса на промокашке, а после, вся в слезах и насморке, читает их своему плюшевому мишке.

Все здесь правильно и сермяжно, как на комсомольском собрании по случаю очередного отчета первого секретаря перед партхоз активом:

В нем Дантов огонь подугас, но еще не зачах:

Он ищет любовь в заурядном семейном скандале,

Он душу народа исследует в очередях,

Он пишет о Баме, о храме, о старенькой маме…

Зачет о проделанной работе у Юрия Михайловича Полякова читательской аудиторией, можно сказать, принят. Работа признана удовлетворительной.

В предисловиях к собраниям сочинений видим хорошие и правильные слова: «Юрий Поляков – писатель не просто читаемый, а перечитываемый. Все его книги стали культовыми. Их с полным на то основанием можно назвать бестселлерами».

Нет, у меня нет никакого сомнения, что Юрий Михайлович Поляков – замечательный в своем роде писатель. Об этом, кстати, свидетельствует и реклама серии «Жизнь замечательных людей».

Но тексты его, словно сочатся довольством собой, жизнью, несмотря на непрестанное мушиное брюзжание в качестве колумниста в газетах по поводу всяческих посконных пакостей окружающей действительности.

Кстати, о нравственности. Юрий Михайлович любит прокатиться мощным катком своего недюжинного комсомольского юмора по либералам и особливо нравственным устоям. Правда, как и каждый истинный патриот, отдыхать он предпочитает на своей вилле в Португалии, а в театре Сатиры идет пьеса о свингерах - "Хомо Эректус".

Некое довольно видимое расхождение с генеральной линией того о чем он пишет, и чем является на самом деле, можно объяснить диалектическим материализмом, который Юрий Михайлович изучал еще, видимо, в ВПШ.

Когда жизнь удалась, львиную хватку борьбы с пороками можно слегка ослабить, чтобы насладиться наконец пороками, с которыми ты безудержно и безуспешно боролся столько лет!

Юрий Михайлович - классик.

Такое довольство еще бывает у домашних котов, только что хорошо отобедавших вискасом и сметаной, барменов, директоров банка и у Урганта.

Скоро очередной юбилей. Встречи с читателями, банкеты, передача на канале Культура. Заслуженная награда и полное собрание сочинений. Биография окончена. Но show must, как говорится, on!

С днем рождения, Юрий Михайлович!