Целых  десять лет я не рождалась. Такое вот испытание любви. Потом я всё-таки родилась, и папа захотел, чтобы у него были две Машки: мама Маша и Машка-дочь. Поначалу у меня перепутались день с ночью, но,  несмотря на это, меня окружили безграничной любовью. Сначала «на дежурстве» со мной  был папа. Потом он ложился спать, чтобы отдохнуть перед работой, и «в бой» вступала мама. Папа всегда давал ей поспать подольше. Когда он засыпал, мама гладила его волосы и шептала: «Я тебя буду любить вечно, даже там… Я знаю, мы всегда с тобой будем вместе…»

         Меня папа называл Машуней, а когда сердился – Марией. Но он не умел долго сердиться, и эта его напускная строгость выглядела даже смешно.

         Росла я под присмотром немецкой овчарки Риты, которую папа спас: не дал усыпить и выходил. Наверное, так легли звезды, что Рита у нас появилась. Во дворе здания, в котором папа работал, окруженном домами и постройками в виде буквы «П», находился вольер  с собаками. На ночь собак  пристегивали к проволоке, натянутой по периметру двора, и всю ночь вместе со сторожем дядей Толей они охраняли территорию. Папа, когда выходил покурить во двор во время рабочего дня, всегда разговаривал с симпатичной немецкой овчаркой. Это он мне потом уже рассказывал. Приносил разные лакомства, отдавал сторожу, и дядя Толя говорил: «Смотри, Ритка, Степаныч опять тебе косточку принес. Приглянулась ты ему». Собака крутила головой, будто бы слушала с интересом, а потом уходила вглубь вольера. Однажды, выйдя на работу после выходных, папа увидел, как дядя Толя плачет. «Ритку усыплять будут. Нога у ней задняя аккурат в пятницу вечером отказала. Сначала Ритка не поднималась совсем, а теперь вот скулит и волочит заднюю лапу. Жаль ее.  Погранцы нам её отдали. Она после ранения слегла, а потом всё-таки выкарабкалась. Вот они её пожалели  и нам отдали. Почти два года у нас. Умная, понятливая, всё исполняет как по Уставу. Хотя тяжело к «проволоке» привыкала. Но это лучше, чем смерть. А теперь всё! Через два дня нового пса приведут».

         Папа подошел к вольеру. Собака Рита вызывала у него в памяти железнодорожную станцию из его нелегкого детства, сутулого старого железнодорожника, за которым всюду следовал пес – помесь дворняги с овчаркой…

           – Ну что, Рита, попробуем ещё пожить?

          Рита приподняла голову, посмотрела грустными глазами на папу и заскулила.

          Вечером после ужина папа помогал маме мыть посуду. Он всё не решался завести разговор насчет Риты. У мамы была аллергия на кошачью шерсть, и как она отреагирует на собаку в доме, он себе не представлял. Тем более я была совсем ещё грудничковой крохой.

         – Ванечка, говори! Я чувствую, что ты хочешь что-то сказать и не решаешься. Ведь лучше сказать. А там, как получится. Говори!

         – Машенька, тут такое дело… – папа осторожно начал рассказывать маме про собаку Риту, которая служила людям, а сейчас она заболела. Собаку из-за немощности её хотят усыпить.

         – Я тебе обещаю, что это на пару недель, пока она не окрепнет! А я ей пока в нашем сарае сделаю место… потом она там жить будет. Ну что, родная, что скажешь? Пожалуйста… Можно, а?..

         Папа держал мамины руки в своих, смотрел так жалобно ей в глаза. Кто смог бы ему отказать? Конечно, мама согласилась.

          Овчарку Риту перенесли к нам. Место ей отвели  возле двери, соорудив постель из старого войлочного одеяла в полоску. Такими укрывались в больницах. Его пожертвовала для Риты сердобольная баба Нюра – работала в больнице ещё до того, как вышла на пенсию. Одеяла списывали, вот у бабы Нюры и завалялось.

         – Ванечка, мне кажется, или она плачет?

         Мама бесстрашно подошла к Рите, присела на корточки и погладила собаку по голове, при этом шепча что-то ласковое. По очереди с папой и с соседкой бабой  Нюрой она стала выхаживать Риту. Умница Рита понимала, что зла ей здесь не желают: не рычала и совсем не скалила пасть. Собака потихоньку привыкала ко всем нам. На удивление, мама абсолютно не реагировала на собачью шерсть! Она кормила Риту и давала ей лекарства. А Рита терпеливо их глотала. Но особенно собака радовалась, когда  приходил домой папа. Он брал Риту на руки, несмотря на то, что та была тяжелой, и выносил в сквер за двор. Рита там «гуляла», делая свои дела. Папа постоянно с ней разговаривал: рассказывал про свою жизнь, про меня, про свою любовь к маме… Даже про Юрия Гагарина, и то рассказывал! Под крыльцом веранды в наш коммунальный отсек стояли сараи, в которых хранились закрутки на зиму и разнообразные вещи. В сарае папа сколотил теплое место для Риты и даже вырезал в двери отверстие, которое прикрыл  куском дерматина от старого троллейбусного сиденья. Чтобы Рита могла выходить и заходить к себе «домой». Но собака была ещё очень слаба. О том, чтобы переселить её в сарай, не могло быть и речи.

         А когда через недели две открылась дверь, и в коридор, где на керогазе готовила еду мама, выползла поскуливающая Рита, мама вскрикнула от радости. Забыв про кипящие кастрюли, она стала гладить Риту. Но та, взяв своими собачьими губами маму за рукав, потянула её в сторону комнаты. Всё оказалось просто: в комнате проснулась я и срыгнула. А потому, что лежала прямо на спине, а не на боку, справиться с отрыжкой самостоятельно я не могла. Через несколько секунд у меня был реальный шанс задохнуться. Быстро оценив ситуацию, мама подхватила меня на руки, перевернула лицом вниз и стала постукивать по спине. Уф! Все обошлось, спасибо бдительной Рите!

         – Ванечка, я решила: Рита будет жить с нами в комнате.

         Мама рассказала папе про меня и про Риту.

          Вот так и получилось, что папа и мама выходили собаку для меня. Рита стала моей нянькой ещё и потому, что с яслями у меня не сложилось. Там я постоянно сопливила, кашляла и задыхалась. Да, в то время были ясли! Но увы, я и ясли оказались несовместимы. И когда маме нужно было срочно идти на работу, меня оставляли на умницу Риту, которая пусть и прихрамывала, но уже поправилась и стала ходить. 

          В определенное время, по ориентирам, известным одной только ей, Рита открывала щеколду и трусила по коридору коммуналки к соседским дверям.  Услышав царапанье собачьих лап о дверь, в коридор выходила баба Нюра и шла кормить маленькую меня. Потом она закрывала щеколду, мы с собакой оставались наедине. Рита мордой толкала мне игрушки, а если я лезла куда-то не туда, она аккуратно оттаскивала меня от опасного места.

         Маму спрашивали на работе.

         – А с кем ваша Машенька осталась, неужели с няней?

         И мама гордо отвечала: – Да!

         – О! – слышала она в ответ.

         В этом «о» были и уважение, и легкая зависть. Няни тогда были только в садах и яслях. А найти какую-нибудь надежную бабушку для этой миссии было не так-то просто! Моя умница мама никогда никому ничего не рассказывала. И все верили, что со мной сидит настоящая няня.

         Первые мои шаги были на глазах у овчарки Риты. Она как будто понимала значимость этого события. Когда появилась мама, собака стала тянуть ее за рукав и радостно лаять. А то подбегала ко мне и толкала под попу, чтобы я встала и продемонстрировала свое умение. Общей радости не было предела. Папа подбросил меня к потолку: « Машуня, да ты настоящий шагающий по Земле Человек!» Для нашей семьи это было событие чуть не вселенского масштаба, ликовали все: мама, папа и, конечно, Рита.

         Однажды мама заболела. Был поздний вечер, шел дождь.

          – Что-то я плохо себя чувствую. Пойду прилягу, Ванечка.

         – Всё хорошо, родная? – Папа дотронулся до маминой руки.

         – Да ты горишь вся!

         Папа дал маме жаропонижающую таблетку. Положил ей на лоб  полотенце, смоченное водой с уксусом. Она то проваливалась в сон, то просила пить. Рита, взяв в пасть свою алюминиевую тарелку с водой,  принесла ее маме. Маме тяжело было даже погладить Риту. «Ты моя хорошая! Спасибо тебе!»

         Тогда папа сказал: «Рита, сиди с мамой! Я вызову скорую!» – и побежал за несколько кварталов к телефонной будке. А Рита положила морду на мамину руку и смотрела в мамины глаза, пока не пришел папа. Когда приехали врачи и маму положили на носилки, чтобы отвезти в больницу, Рита молча перегородила собой дверь и не выпускала санитаров. Как так?! Её маму, которая кормила и поила её лекарствами, хотят унести? У собак очень хорошая память. И чувство благодарности и преданности тоже. Папа настолько был расстроен состоянием мамы, что не обратил внимания на то, как Рита тревожно наблюдала за каждым движением врачей со «скорой».

         – Всё будет хорошо, Рита. Я с мамой, а ты оставайся с Машуней.

         Словно понимая папины слова, желая хоть чем-то быть полезной, Рита принесла в пасти мамин зонт, положила перед папой и отошла к моей кровати.

         – Вы так спокойно оставляете ребенка с собакой? – спросила врач.

         – Она надежнее, чем человек, – ответил папа. И это было правдой. Папа поехал с мамой, а я осталась под присмотром Риты.

         Пока мама находилась в больнице, Рита очень скучала по ней, и мы это не только ощущали – видели! Она подходила к швейной машинке, нюхала маленькую тонкую подушку на стуле, на котором сидела мама, после чего шла к дверям, на свою подстилку. Когда мы ходили проведывать маму, то обязательно брали Риту с собой. Мама через окно махала нам рукой, в ответ Рита поскуливала, при этом взволнованно била хвостом. А столько было у собаки радости, когда мама, наконец,  вернулась домой! Папе пришлось заслонить маму собой, чтобы счастливая Рита не сбила её с ног. Мама присела на корточки и обняла Риту за шею: «Здравствуй, моя девочка!» Овчарка уткнулась мордой в мамино плечо. На несколько мгновений они замерли, таким образом приветствуя друг друга.

         Меня Рита тоже очень любила, оберегала, защищала. Родители старались не пускать её во двор, когда я играла с другими детьми. Она никому не разрешала ко мне приближаться. Ну, а когда мне случалось плакать, Рита вместе со мной подвывала, а потом слизывала с лица мои слезы. А сколько детских тайн терпеливо слушали собачьи уши!

         Ну, а папой Рита жила. Она чувствовала приближение папы, когда он находился ещё за несколько кварталов от нашего двора. Сначала она резко вскакивала с подстилки на все четыре лапы. Подбегала к двери и начинала метаться, прыгая на дверь и отталкиваясь от нее назад. Если мама была в комнате, то открывала собаке дверь, и Рита мчалась навстречу отцу. Она  понимала его с полуслова. Стоило папе пошевелить пальцем, как Рита подходила и садилась возле его ноги. Она всегда была рядом с папой, когда он что-то делал или просто читал газету.  «Ритка, слушай, что там решило наше Политбюро» или «Ты смотри, Ритка, какой на полях урожай в этом году уродился!» Собака поднимала морду с лап и понимающе смотрела на папу, как бы соглашаясь: «Да уж, урожай славный!» Даже когда она прикрывала глаза, он все равно был в поле её зрения. Мне кажется, между ними были какие-то особые энергетические нити, связывающие их воедино.

         По моим воспоминаниям, овчарка была просто огромной.  И хотя в детстве всё кажется больше, но Рита, правда, была крупной. Тем не менее родителям всегда хватало места в нашей небольшой коммунальной комнате, собака им абсолютно не мешала, даже когда приходилось переступать через неё, чтобы выйти в коридор.

         Как так? Нам сегодня кажутся маленькими гигантские хоромы с высоченными потолками. И животных мы не заводим, чтобы «не заморачиваться». Или потому, что это «очень ответственно». У нас с Санькой, моим сыном, небольшая «двушка» на первом этаже. Саньки часто не бывает дома. Маленькую собачку мне было бы жалко оставлять на целый день одну в квартире. А большую, как Рита, заводить без Санькиной поддержки, – боюсь, не справлюсь! А раньше всё было просто. И никто не жаловался, что нет места или не на кого оставить…

         Однажды, когда мы гуляли за двором, Рита полезла в заросли кустарника и вытащила оттуда за шкирку маленького котенка непонятной расцветки, в которой присутствовал и серый цвет, и черный, и рыжий, и белый. Один глазик у него был воспален и закрыт. На ухе запеклась кровь. Рита подошла к папе с котенком в зубах, села напротив него и выжидающе посмотрела.

         – Нет, Рита! Котенка – нет! Машуня, и ты не смотри на меня жалобно. Давайте маму нашу пожалеем, у неё на кошачью шерсть аллергия!

         – Ты его вот так бросишь? Ты, мой самый добрый папа?!

         И я, и Рита с котенком в зубах смотрели жалобно на папу. 

         – Конечно же, нет!

         Папа вздохнул, вытащил котенка из пасти Риты и прижал к груди. А Рита стала прыгать на папу, пытаясь достать котенка.

         – Машуня, что же ты со мной делаешь? – спросил папа, понимая, что он теперь в ответе ещё за одного питомца.

         Во дворе мы сели на скамейку и стали думать, что же делать  с нашим найденышем. Благо, мимо нас проходила мама моего закадычного дружка  – соседа Лёшки.

         – Ух ты, совсем малыш! Ваш? Мы тоже для Лёшки хотим котенка завести.

         – Выручайте нас! Рита нашла. Не можем же мы вот так бросить этого котика!

         Соседка взяла котенка на руки, осмотрела это многоцветное создание и изрекла: «Во-первых, это кошечка! А во-вторых, она просто красавица! И в-третьих, пусть эта лапочка остается у нас». Так котенок получил прозвище «Лапочка». А как был рад папа! Кстати, наша мама сразу почувствовала, что он возился с кошкой. Может, шерсть осталась на одежде? У неё распух и покраснел нос, началось жжение и зуд. Из глаз потекли слезы. Нам всем – и папе, и мне, и Рите – было очень жалко маму! Мы втроем её жалели, оправдывались и успокаивали, как могли.

         Забегая вперед, скажу, что Лапочка выросла в красавицу-кошку с прищуром (глазик так и не удалось вылечить полностью). Но это будет потом, а пока во время еды Рита всегда откладывала один кусок в сторону. А во время прогулки бежала к Лёшкиным дверям и оставляла его там для Лапочки. Это было очень трогательно!   

         Я росла, а Рита старела. Я любила гулять с ней и с папой. Зимой Рита с удовольствием впрягалась в санки, на которых сидела я. Или с лаем носилась по снегу. А в летнее время было весело наблюдать, как Рита нюхала разные цветы и чихала потом, фыркая и вертя головой в разные стороны. Как-то папа сказал мне: «Знаешь, Машуня, до Риты я не замечал одуванчиков. А теперь любуюсь этой одуванчиковой поляной! С Ритой я стал видеть мир вокруг и замечать красоту! Надо и маму брать с нами на прогулку. Правда, утром мне жаль будет вас будить. Но когда встаёт солнце и занимается день, это очень красиво. Это просто надо видеть!»  

          Мне нравилось, что папа, когда  выгуливал Риту, всегда брал с собой самодельный совок. Он закапывал всё после Риты и, улыбаясь, говорил: «Земля сама разберется, удобрение ли это».

          К сожалению, люди бывают разные, и однажды Риту отравили. Как это могло произойти?! Ведь Рита ни у кого ничего не брала с рук, только от папы. Возможно, когда собака, радостная, бегала по небольшому скверу за нашим двором, счастливо лаяла, когда папа кричал ей «Аппорт!», она перепутала отравленную роковую кость с палкой? Это была страшная потеря и боль. Папа сидел всю ночь возле окна и беззвучно плакал. Мама гладила его по голове и приговаривала: «Это жизнь, в ней есть место и потерям, которые проверяют нас на стойкость». При этом она сама украдкой вытирала слезы.

          Я плакала тоже, и тоже беззвучно, уткнувшись лицом в подушку. Мне жаль было преданную овчарку Риту, но больше всего мне жаль было папу, и я не могла понять, почему есть люди, которым плохо, если другим хорошо…