В бухте Кара-Дага

В юности мне доводилось много ходить по горному массиву потухшего вулкана Карадаг. Причудливые скальные разломы, открытые плато с цветущими травами, сосновые и можжевеловые рощи, небольшие бухточки создают впечатление сказочной страны.

Ночевать старался попасть в самую уютную и любимую — Львиную бухту. В тот раз я был там один. Уединение обостряет чувства, усиливает впечатление. Под влиянием природы не стал разводить костёр и, присев на берегу, окунулся в девственный мир, открывшийся передо мной.

Морская даль была видна почти как днём, но её нежная лиловая окраска, приглушенная вечерними сумерками, уже пропала. Ещё было светло, но разобрать цвет и очертания прибрежных скал, уже становилось трудно. В сумерках всегда пахнет морем, водорослями, сухой травой и горным разнотравьем. В надвигающейся ночи они создают непередаваемое ощущение присутствия. Когда над морем восходит луна, ночь становится бледной и томной. Мгла рассеивается. Воздух становится прозрачным. С моря тянет лёгким бризом, несущим свежесть и прохладу. Видно хорошо, и даже можно разглядеть отдельные камни и заросли можжевельника на скалах. Лунная дорожка, отливая живым серебром на поверхности моря, слегка рябит и меняется у берега, сливаясь в яркий луч у горизонта. Небо слегка светлеет и приобретает зеленовато-фиолетовый отлив, через который просвечиваются только яркие звёзды.

Безграничность неба, его глубину можно ощутить только на море, когда светит луна. Чем больше смотришь в бездонную глубину ночного неба, тем больше чувствуешь, как и оно всматривается в тебя, глубоко проникая в душу, и от этого слегка кружится голова. Лёгкая волна шелестит галькой, создавая необычные звуковые вибрации, и в сочетании со звонким треском цикад рождается какофония звуков, уносящая в пространство.

Но вот верхушки скал уже окончательно утонули во мраке. Запели сверчки. Наступила ночь.

Я разделся и бросился в воду.

Плыву в волнах, как в море грёз,

И мириады искр свеченья

Безмолвным ливнем падающих звёзд

Сгорают от прикосновенья.

Плыву. Кругом мерцающая бездна

Страстей и неизвестности полна,

Она свои объятия разверзла,

Манит меня таящая волна.

Лицом таинственным луна восходит

И, отражаясь в море серебром,

Земной дорогою меня уводит,

Уснуть в других мирах чудесным сном.

Плыву. Ещё с надеждою плыву,

Но берегов давно не видно,

Я жду мою заветную волну,

Плыву. Назад вернуться поздно.

У каждого бывает звёздный час:

Он нам дарует миг прозренья,

От зова бездны избавляя нас,

Как дар судьбы и очищенья.

Взгляд из бездны

Был ли я в детстве романтиком, не знаю. Но что-то тревожащее мою детскую душу явно жило внутри меня. Летними ночами, погружаясь в звёздное небо и всматриваясь в глубину Бездны я надеялся, что-то увидеть и, может быть, понять. И чем больше я смотрел в это пространство, наполненное другими мирами, тем сильнее понимал, что и ОНО всматривается в меня. С этим ощущением чего-то огромного, непонятного и немного страшного приходил сон. Тот глубокий и чистый, без сновидений, какой бывает только в детстве.

Не могу похвастаться, что я много читал. Подростки приморских городов, живущие эмоциями солнца, моря и свободы, мало засиживались за книгами. Но в редких, бессистемных походах в библиотеку, на моё счастье, мне попадались хорошие и серьёзные книги.

В далёкие шестидесятые годы мальчишки увлекались фантастикой. Но меня больше впечатляли книги, описывающие жизнь такой, какая она есть, рассказывающие о поведении людей в экстремальных условиях. Часто представлял себя на их месте. Любил читать об охоте, ещё не зная, что это прямо коснётся меня. Позже мне приходилось участвовать в коллективных охотничьих выездах на различную дичь. Действо это увлекательное и всегда незабываемое, где иногда происходят забавные, а порой и курьёзные случаи. Однажды со мной произошло событие, о котором я хочу рассказать.

В начале двухтысячных годов старинный приятель, заядлый охотник, пригласил меня ехать на копытного зверя. Собралась небольшая компания энтузиастов. Оформили соответствующие документы и разрешения, определили план, работу егерей и загонщиков, вид оружия и в назначенный день, двинулись в горы. Ехать пришлось на открытом грузовике по узкой горной дороге. Дорогой это можно было назвать с большой натяжкой. Она постоянно меняла направление движения, взбираясь всё выше, огибая препятствия. Порой машина шла по самому её краю, вдоль пропасти. Из кузова машины было видно далеко вниз, в ущелье. Нас швыряло в кузове, и казалось, что тряска никогда не кончится. За этими неудобствами не было никакой возможности насладиться прекрасным видом гор, осеннего леса, скал и обрывов.

Но вот сложности наши закончились. Машина остановилась на небольшом ровном участке. Вокруг был чудесный осенний лиственный лес. Буки, грабы, дубы, различный кустарник, и всё это одето в яркие оранжево-жёлтые и красно-коричневые цвета. Земля выстлана слоем мягкой шуршащей листвы таких же расцветок. Воздух чистый, звонкий, и каждый звук далеко разносится, многократно отражаясь. Где-то далеко был слышен голос кукушки, а рядом с нами, прыгая с ветки на ветку, появилась стайка любопытных синиц, совершенно безбоязненно и по-хозяйски порхая вокруг нас.

Небо было безоблачное, и солнце уже окрасило верхушки гор своими лучами, придавая окружающему нас пространству строгую торжественность. Горные массивы феодосийских окрестностей, в основном, покрыты лиственными породами деревьев, отчего лес становится светлым и прозрачным. Особенно это заметно осенью, когда листва, опадая, окрашивает всё вокруг в яркие цвета. Некоторое удивление вызвал у нас вид огромных, в четыре обхвата, пней, оставшихся от спила деревьев, окружавших участок. Любопытства ради мы посчитали кольца на срезе и к немалому нашему удивлению обнаружили, что на некоторых из них было более четырёхсот. Вот ирония судьбы: эти деревья видели четыре века истории, гордо взирая на мир с высоты своих гор; они жили здесь и давали жизнь другим, в их ветвях находили приют птицы, а плодами питались животные. Живые, могучие исполины леса! Но пришёл маленький и безразличный человек и своею прихотью превратил их в простую древесину. Егерь, сопровождавший нас, пояснил, что это местная организация производит так называемую «плановую санитарную чистку леса». Однако по срезу пней и виду оставшихся пока ещё не тронутыми таких же больших деревьев было ясно, что они не больны и не подлежат «санитарной чистке». Взирая на это, невольно испытываешь душевную боль. Но это уже другая история, требующая отдельного рассказа.

К месту охоты нам пришлось подниматься ещё выше в горы. Настроение было приподнятое, шли мы легко и через некоторое время оказались на месте.

Руководитель, деловито расставив нас по номерам и строго проинструктировав, ушёл. В загонной охоте каждый охотник получает своё место, которое называется «номер», и, затаившись, ждёт, когда загонщики выгонят зверя. И тут всё зависит от везения: выйдет ли он на тебя. Место было выбрано удачно. Мы стояли на пригорке, впереди была небольшая лощина. Она пересекала горный массив с востока на запад и имела вид гигантского разреза с пологими краями. Противоположный край хорошо просматривался, и на фоне опавшей листвы было видно любое движение. Солнце поднялось уже высоко, и его лучи, согревая лежащую на земле листву, наполняли горный воздух непередаваемым ароматом грусти увядающей природы. Было тихо и безветренно.

Через некоторое время вдалеке послышался шум загонщиков и лай собак. Приближался гон. В такие минуты охотник сосредотачивается, напрягая зрение и слух. Шум усилился. Уже слышны были отдельные выкрики загонщиков. Вдруг на противоположном склоне появилась пара коз, которые бежали прямо на меня. Я напрягся, но козы, изменив направление, побежали на номер соседа. Они почти добежали, и должен быть выстрел, но он не последовал. Я понял: что-то не так. Подал сигнал, но не увидел никакой реакции. Козы между тем, благополучно пробежав лощину, скрылись в лесу. Как потом выяснилось по собственному признанию охотника, он, разморённый теплом и горным воздухом, расслабился и, присев на листья, уснул. Разбуженный моим окриком, он видел уже убегающих коз, бесполезно стреляя им вслед.

Время охоты подходило к концу, и должен был прозвучать сигнал «отбой», означающий общий сбор. И в этот момент на дальнем номере прозвучал выстрел, следом — второй. Почти сразу там раздались громкие выкрики, лай собак и сигнал сбора. Сойдя со своих номеров, мы двинулись на шум. Подходя к месту сбора, я ещё издали увидел нескольких человек, возбуждённо жестикулировавших и говоривших о чём-то. Возле них крутились собаки, обнюхивая лежащего оленя.

Это был красавец, олень-семилетка. Его роскошные ветвистые рога гордо сидели на крупной голове. Большое и сильное тело лежало неподвижно, но короткие редкие судороги ещё пробегали по мышцам. Голова на мощной шее лежала откинутой немного вбок, и в небо смотрел огромный тёмно-фиолетовый глаз. Жизнь ещё не полностью покинула его, и, подойдя, я увидел в нём своё отражение. Я смотрел в глаз, а глаз смотрел в меня, и бездонная глубина его раскрывалась всё шире и шире.

Этот царь леса ещё совсем недавно принадлежал этой природе, являясь частью божественного мира как творение Всевышнего. Его существование было органично и целесообразно. И вот пришли люди и отняли у него жизнь. Они отняли самое ценное, что может быть, – ЖИЗНЬ! Почему? Что заставляет их это делать? Может, нужда, отсутствие пропитания? Имеют ли они на это право, и почему они наделили себя этим правом?

Я потерял ощущение пространства, времени и всё глубже погружался в бездну. Какое-то, ранее неведомое чувство появилось во мне. Окружающие меня звуки, цвет, запах, пространство – всё это я увидел со стороны. Лес, люди, собаки, олень и я, стоящий рядом,— всё было как будто на экране, и в то же время это не было обморочным состоянием, я всё это видел, чувствовал. Время остановилось.

Сколько я пробыл в этом состоянии, сказать не могу. Вернувшись в действительность, я увидел, как глаз оленя постепенно мутнеет и моё отражение медленно исчезает. Душа окончательно покидала его. Почувствовав лёгкое головокружение, я отошёл в сторону и вспомнил когда-то прочитанное изречение: «Если ты смотришь в Бездну, — помни, что и она пристально всматривается в глубину твоей души»

Событие того дня много лет не давало мне покоя. Это был для меня знак!

На охоту я больше не ходил никогда.

Прощальный листопад осыпал землю,

Покрыл узорным, терпко пахнущим ковром,

Своею грустью я природе внемлю,

И медленно вхожу в её осенний дом.

Деревья здесь, дрожа, теряют листья,

От времени склоняя ветви до земли.

И в мудрости своей им часто снится,

Весенний день в сверкающей дали.

Им больно расставаться с каждой веткой,

Обветренной, без листьев, но живой,

Скрипят стволы, в своей одежде ветхой,

Как люди с растревоженной душой.

Так жизнь решает всё, и всё проходит,

И линию судьбы не изменить,

Она решением своим итог подводит,

Чтоб тайну мира и души соединить.

Прозрение

В молодости я увлекался охотой. Всюду, будь то мурманские сопки, архангельские леса или крымские плавни, я всегда восхищался природой, её мудрой тишиной и неповторимыми красками. Порой этот восторг оставлял меня без добычи и подвергал ироническим шуткам товарищей по охоте, что совсем не огорчало.

О таком случае я и хочу рассказать. Дело было в Крыму. Приятель пригласил меня поохотиться на зайцев. Стоял прелестный, тихий, солнечный день конца ноября, один из многих удивительных крымских дней поздней осени, когда природа, уставшая за жаркое лето, умиротворённо отдыхает от зноя.

Охотничьи угодья находятся далеко за городом, на огромном Чаудинском плато. Оно простирается на многие километры вдоль моря, покрыто невысоким высохшим бурьяном, который называют курай, часто бывает затянуто лёгкой дымкой. Отдельными участками по балкам и вдоль дороги ярко-жёлто цвела сурепка.

Повсюду были видны шары перекати-поля, от земли, изрытой норками сусликов и мышей-полёвок. К моему удивлению, кузнечики-кобылки и бабочки-капустницы, которые по биологическому циклу должны были перейти в зимнюю спячку, резво летали, дополняя торжество природы.

Через некоторое время стали слышны выстрелы справа и слева от меня. Многие уже добыли зайца, а мне всё не везло. Шли время, появилась усталость, но воздушный коктейль из степного и морского воздуха добавлял сил.

Вдруг я заметил движение в траве, метрах в десяти. Присмотрелся: заяц! Наконец-то и мне повезло. Стал осторожно поднимать ружьё, как вдруг обратил внимание на странное поведение зайца, он не убегал стремглав, – лёг на брюшко, положил ушки на спину, прижался к земле и распластался так, что большие задние лапы его оказались выше спины, и пополз, именно пополз, пересекая мне путь. Я остановился, забыв о ружье. Заяц тоже замер. Через мгновение он приподнялся и посмотрел на меня фиолетовым своим глазом.

Его жизнь была в моих руках. Я, здоровый, сильный и сытый, должен был отнять у него жизнь. У существа, живущего на этой земле своей заячьей жизнью, не сделавшего мне ничего плохого. Имею ли я на это право?! Кто им наделил меня?! Кто я такой, чтобы распоряжаться чужой жизнью?!

Мне показалось, что прошла вечность. Заяц поднял уши, сел и снова посмотрел на меня. Я смотрел на него – он на меня! Это мгновение показалось ВЕЧНОСТЬЮ. И я сказал зайцу: «Давай, косой, жми дальше!» И заяц понял, – помчался, только пятки засверкали. Надо отметить, что когда смотришь на убегающего зайца, то его большие задние лапы, покрытые светлой шерстью, действительно создают впечатление вспышек, что особенно заметно в сумерках.

Ещё некоторое время я стоял, замерев под впечатлением происшедшего. К действительности меня вернули крики охотников, которые видели, как я упустил зайца, и всячески мне пеняли. Они были правы: охота, – занятие коллективное, и часть ответственности за успех лежала и на мне. Я промолчал. Никто из коллег не знал, что творится в моей душе.

Эта необычная встреча с зайцем и его огромный глаз, смотрящий на меня, породили странное, глубокое и ранее не знакомое мне чувство. Переживание. Что-то во мне изменилось. И только спустя некоторое время я понял: это был знак. Событие, вскоре произошедшее со мной на другой охоте, подтвердило мои догадки. Но об этом в следующем рассказе.

О, как бываем мы беспечны и глупы,

Когда, порядок и законы отвергая,

Напрасно поддаваясь мнению толпы,

Вершим дела свои, о чести забывая.

Где наше послушанье и смиренье,

Которым щедро наделил Господь людей,

И то божественное разуменье,

Что постоянно разъясняет суть вещей?

Куда пропали наша мудрость и любовь,

Чтоб поделиться ими безвозмездно

С другими, что порвали душу в кровь,

Под тягостью невзгод срываясь в бездну?

О да, от добродетели у нас немного,

Но верю: в тайниках живой души

Не гаснет свет добра, что нам завещан Богом,

Тот свет добра, прощенья и любви!

Русские березы

Путешествуя по Золотому кольцу России, я ехал на машине во Владимир. Давно мечтал увидеть одно из известных строений Древней Руси – Дмитриевский собор. Кругом открывались российские просторы: поля, леса, небо. Небо на Руси особенное, высокое и удивительно синее. Но больше всего восхищают берёзовые рощи, их пронзительная прозрачность, лёгкость и какая-то особенная, девственная чистота.

Я ехал по трассе, вдруг впереди, за небольшим подъёмом, открылся обширный лесной массив, простиравшийся до самого горизонта. Свернув на грунтовую дорогу, я остановился у обочины. Впереди, метрах в пятидесяти, начиналась берёзовая роща. Было тепло, тихо и чуть пасмурно. Из редких разрывов облаков проглядывали солнечные лучи. Пошёл едва заметный «слепой» дождик!

Роща встретила тишиной и приветливой улыбкой, так встречает гостя добрая хозяйка. Берёзы стояли ровные, высокие и такие нарядно – нежные, что у меня перехватило дыхание. Да и надо ли что-то говорить в такой момент! Я стоял, не замечая дождя. Капли стекали мне за воротник, и это прикосновение прохладных струй, усиливало мои ощущения. Я стоял молча, наслаждаясь этим волшебством.

К машине я вернулся промокший, блаженно — радостный, словно прикоснулся к чему-то сверхъестественному, божественно-прекрасному, с той поры это чувство бережно хранится в моей душе!

Я смиренно стоял средь берёз

В расцветающей роще весенней,

Опьянев от счастливых мгновений

И внезапно нахлынувших слёз.

Я молчал среди белых берёз,

Принаряженных, в праздничных платьях,

Наслаждаясь в счастливых объятьях

Красоты и таинственных грёз.

Я забыл, кто я есть, что со мной,

Всё, как в сказочном сне, изменилось,

Будто в детстве мне что-то приснилось, –

Мама гладит своею рукой!

Я стоял под весенним дождём,

По лицу тихо струйки стекали,

Листья мокрые робко дрожали,

Вспоминая о чём-то своём.