Ирина Соляная. Поморские сказы. Сказы, сказки и былички. Волгоград. Издательство «Перископ-Волга», 2024.

            Как жалко, что древняя народная культура уходит в небытие, сказки из Афанасьевских сборников, сборников издательства «Академия» 1930 гг. под редакцией Азадовского, Нечаева и т.д., исследования Проппа уходят в филологическую среду. И как радостно увидеть новый выпуск сказок.

            Ирина Соляная – поэт, писатель, юрист из Воронежа – отважилась издать сборник «поморских сказов», которые, как кажется, питают и ее музу автора современных фэнтэзи.

            Ирина живет в городе Калаче, как будто бы в сказке.

            Листая сборник поморских сказок, я поймал себя на мысли, что  соль, сверкая белизной крупных крупиц, ассоциируется с сутью, сущностью, сердцем явления; звучание и течение сказов – с медовой густотой…

             «Поморские сказы», исполненные Ириной Соляной, строятся именно так – солевая суть и мёд льющейся речи: густой, обволакивающей, включающей и мудрость без навязчивой дидактики, и народный юмор, играющий оттенками смыслов, и занимательность, необходимую в подобном словесном деле…

             Волшебные узоры Бориса Шергина, знаменитого мудреца северного сказа, вспоминаются; самовитая речь Андрея Платонова, обрабатывавшего сказки в своей манере, мерцает где-то неподалёку, но – Соляная предлагает свои варианты: речи, мировосприятия, постижения глубин яви…

             Вот развернётся «Сказ о волшебных узорах» - развернётся тканью волшебной, испещрённой знаками сложными; и мальчонка, объявившийся в деревне Злыднево – именем Прокопка – прибившийся к вдове нахлебником, как станет в возраст входить, так и объявится шелонником пропащим…

            Прелесть диалектизмов завораживает: противореча современному технологическому воляпюку, они – словно брызги водицы живой: а что шелонник – это хулиган: узнаем, и сноска подскажет, и дальнейшее повествование покажет.

             А шелонник-то не простым окажется – дар к малеванию высветлит жизнь его: тут и иллюстрация, кстати будет: засверкает узорами белизны, мелькнёт внутри олешек: тайный сказочный гость…

             Атмосфера, создаваемая Ириной Соляной, завораживает амбивалентностью: с одной стороны, как будто, правда жизни везде, какая б ни была – шероховатая, или пряничная, с другой – сказочность распускает крылья, и перышко каждое – будто испещрено узором дивным.

             Сверкнёт «Сказ о северном сияние» - пышностью блеснут льды и краски зимы…

            Она белая?

            О, нисколько – волшебная вся, с синевой и красными высверками, а то – на заднем плане изумруд блеснёт; и, представляется, сам Павел Бажов благосклонно в центры сказов, предложенных Соляной, заглядывает, не морщится – улыбается: детски, по доброму.

             Образец стилистики – весьма характерной, точно из снега и хлеба, странное сочетание, да в сказках всё так – волшебно, неповторимо.

            Непоправимо?

            Ну да – как было, так было, не переписать, не переделать, и речь льётся, радуя основательностью своей тайны:

            «Жила в старые года на краю света Зима. До чего красива была — слов не хватит описать, но нравом крута и несговорчива. Иной раз лишь глазами зыркнет, а земля льдом покроется, избы напополам трескаются, а гнус амбарный к зерну примерзает.».

            …поморы, устав от лютости зимней, к ведунье Мавре идут – зиму бы усмирить; а та посмеётся только: Ишь, удумали чего! Живите и терпите…

            Хорошо ль, плохо – да только вшифровано терпенье в долю таковую – поморскую, рыбацкую…

             И зима, связавши шаль снежную – вы диво-то представьте переливчатое – полюбит баюнка слепого: за голос ласковый, да песни сладкое…

             Сладкая речь.

            Узорочье письма – вьющееся и льющееся, метафизика народная…

            Какова она, если перелагать в словесные формулы?

            И о терпенье в том числе, и о немногословие – мол, сыпать словами – праздно силы тратить, и о доле работной, труде вечном, да всё вместе русским, потаённым стоицизмом смазано: мол, бунтовать нам не стоит…

            Лучше сказы слушать…

             Шалями волшебными полетят, северным сияньем замерцают, да красотой природной одарят так, что только сердце умилительно-благодарно сожмётся, замрёт, новых сказов требуя.

            И развернутся они, россыпями словес посверкивая.

            …про тёщеньку зломудрую, да с котом её – а кот: вечный, из сказки в сказ кочующий, да с ним отношений не наладишь – всё прахом пойдёт.

            …из окошка нашей обыденности выглянешь – суета-маета, тщетой перевита: в око злое телевизора глянешь – всё шоу сплошные да словес потоки пустые, а тут – в окошко страницы любой Соляной посмотреть: расписное всё, да волшебное, и ущербного ничего, и целостность сказов отменная: каждый в руку можно взять, что камень самородный.

            Да, целостность!

            Именно такое ощущение – слитности своеобразного стиля и глубокого содержания дают рассказанные, спетые даже, как будто, повествования писательницы.

            Они мелодичны.

            Верный тон, выверенные, как ноты слова, одно к одному ложиться…

             Млеко приятно пить: телу полезно.

            Сказ приятно читать – душе питателен.

             «Лапа ошкуя» стукнет по странице…

            Кто таков?

            А медведь белый: шуба переливается, как снег; да сначала об Ефимушке будет, да наряды так перечислены, что огнём играют:

            «Достала из сундука свой сарафан из крашенины, шушун из китайки и парчовую повязку на волосы. Ефимушка нарядилась — краше солнышка стала.».

            А превращений сколько грядёт: и что грустны будут – что ж?

            Лапа ошкуя помогала мужу Ефимушке в охоте, да пропал он однажды, да ждала-сохла жена, пока на колдовство не решилась.

            Пропала то ж…

            Видели потом: ковыляет ошкуй о трёх лапах, а с ним подруга его: таковы сказовые превращения…

            Щемяще-грустные ноты раздаются порой в начинке сказов…

             Хотя теплы и такие, грустью пробитые: теплы родные, не перечить им – внимать, да думать, да на ус мотать…

             Опыт, ложащийся в основу сказового творчества, огромен.

            Он, связанный с онтологией бытия, и позволяет им звучать такими напевами, ладностью поражая, последовательностью развития предлагая жизнь под сказ поравнять.

            Шаманы замелькают – а слово их таинственно: и опасно оно, невесть в какие незримые миры забросит, заставит с духами якшаться, а от тех – чего ж ждать?

            Свои у них интересы.

            И приходится к шаманам прибегать иногда, ничего не попишешь.

             «Половина чуда да четверть удачи» - название каково!

            С лукавством дадено сказу, с подзадоринкой работает…

            И – снова: речь-врачевательница: от пустот газетных, псевдофилологических вывертов, графоманской чешуи:

            «Тем же вечером Тимонина жена заявилась к большухе Марфе в избу. Дверь сама отворилась, повеяло тиной речной, чешуёй рыбьей, ветром с берега. Ступила на порог, поклонилась в пояс. Подивились жонки и девки на бледную кожу, на чёрные глаза, а больше на убор в жемчугах и парчовую душегрейку, стеклярусом вышитую. Подошла жонка Тимонина к большухе и поднесла кружево красоты необыкновенной.».

            Гущь языковая, прелесть смысловая, игра оттенков, глазу приятная, мёд сути, сердцу пользительный…

             И правда – главное: правда, за ней люди и ходят…

             Плотно наполненная волшебством речи книга сказов Ирины Соляной лучится счастьем жизни, требуя прочтения, внимания к себе, требуя сердец – добрых да отзывчивых…

            Ведь сказ, сказка – не про то, что было, а про то, что есть и будет!