2 августа по новому стилю – Ильин день. Этот праздник был для многих регионов России переломным днем, рубежом между летом и осенью. В народе говорили: «На Илью до обеда лето, с обеда осень», «С Ильина дня ночь длинна и вода холодна». Такие поверья сохраняются в наших краях и по сей день.
В народных представлениях Илья Пророк взял на себя функции славянского языческого бога Перуна, управляющего природой, в особенности же громом, молнией и дождями, и часто требовавшего себе жертвоприношений. Илью представляли в образе грозного старца, едущего по небу на громыхающей колеснице и мечущего громы и молнии в нечистую силу и в провинившихся людей. В старинной русской песне об убитом громом крестьянине Илья Пророк говорит:
Уж я дам да эту тучу неспособную,
Уж я на это на чистое на полюшко.
Я стрелу спущу в крестьянина могучего,
Заражу да я грудь его белую!
Не могу терпеть велика беззаконья:
Он не ходит-то, крестьянин, во Божью церковь,
Он не молится-то Богу от желаньица,
О душе своей крестьянин не спохается,
Да он в тяжких грехах попу не кается!
В то же время Илья воспринимался как щедрый святой, наделяющий людей богатством, урожаем, скотом и здоровьем, очищающий мир от всякой нечисти. Люди считали его повелителем дождя, хозяином не замерзающих зимой «гремячих ключей», ручьёв и речек, которые появились от удара его огненных стрел, защитником, «кормильцем и поильцем» людей и домашних животных.
Время от времени Илья Пророк показывает своё могущество. В ночь перед своим праздником он часто устраивает так называемую «воробьиную ночь», когда грохочет гром, сверкают молнии, сильный ветер срывает крыши, ломаются деревья, мечутся птицы, волнуется и ревет домашний скот.
Как художественную иллюстрацию народных представлений об Илье Пророке, можно привести рассказ И.А. Бунина «Жертва». Действие рассказа происходит в Елецком уезде Орловской губернии и развивается целиком в рамках праздничного календаря. Крестьянин Семен Новиков – герой рассказа, «Петровками горел», а в ночь под Ильин день молния убивает дочь Семена, отданную отцом в жертву грозному громовержцу. Выражение «воробьиная ночь» у Бунина не присутствует, но все признаки такой ночи в рассказе мы видим: «Ветер дул прямо в лицо, задирал, путал волосы», «И такой огонь разорвал всю высь, что у Семена чуть веки не вспыхнули, и такой удар расколол небеса, что вся земля под ним дрогнула», «Темные облака надвинулись над стемневшими оврагами… скотина по дворам беспокоилась, петухи орали». В эту ночь Илья предстает в рассказе в ипостаси грозного громовержца, повелителя стихий, наследника славянского Перуна. Состояние природы, эпическая речь Ильи, облик Пророка, его действия – все это соответствует народной мифологической картине мира и народному образу грозного пророка. Явлению Ильи предшествует гроза – его стихия: «Семен вышел из избы, …посмотрел на тучу. Она, темно-аспидная, заняла полнеба. Ветер дул прямо в лицо… Мешали смотреть, слепили и молнии, загоравшиеся все жарче и грозней. Семен, крестясь, стал на колени…».
Илья выступает как выразитель Божьего промысла, пути которого неподвластны человеческому пониманию. Илья «серчает» на Семена, наказывает его, но за что, Семену остается неизвестным. Подобное восприятие человеческого существования характерно для писателя, все – тайна, все непознаваемо.
Облик Ильи эпический, он появляется в обрамлении молний и радуг, в грохоте грома и реве ветра: «… а на туче, как церковная картина, начертался и высится огромный зрак: белобрадый, могутный Илья в огненном одеянии, сидящий, как бог Саваоф, на мертвенно-синих клубах облаков, а над ним – две горящих по аспиду зелено-оранжевых радуги». Эпическая и речь его, в ней слышится былинный размер, былинный слог: «И, блестя очами-молниями, голос свой сливая с гулом, с громами, сказал Илья…
— Непристойно тебе, Семен Новиков, меня, Илью, вспрашивать.
Ты должон ответ держать.
…
— Позалетошний год я убил молоньей Пантелея, старшего твоего:
ты зачем закопал его в землю по пояс,
колдовством воротил его жить?
…
— Летошний год я посек, повалил твою рожь градом, вихрями:
ты зачем прознал о том загодя, запродал эту рожь на корню?
(распределение по строкам – А.Пискулин)
Именно такой Илья обитает в народном мире - мире народных, крестьянских представлений. Он часть этого мира и, несмотря на «грозность», все-таки свой, понятный и близкий крестьянам, он знает их нужды, их жизнь. В рассказе он то и дело с эпического языка переходит на обычный, рассуждая как крестьянин: «Это только бездельничать, лапти трепать. На кого же хозяйство останется?». Во время своего суда над Семеном он советуется с крестьянами, говорит, как сельский староста: «Слухайте, князья-хрестьяне, вот я буду судить его, временнообязанного хрестьянина Елецкого уезда, Предтечевской волости, Семена Новикова». Сам Семен, осознавая всю мощь и силу Ильи, разговаривает с ним как с равным, даже торгуется. Подобные отношения вообще характерны для языческой психологии, особенно индоевропейских традиционных верований. В системе отношений божества и человека важен был обмен – жертва божеству со стороны человека и жизненные блага в ответ со стороны божества. Как говорили древние римляне, обращаясь к Богам: «Даю, чтобы ты дал». Так поступают и Семен Новиков, и Илья. «Серчающему» Илье Семен предлагает различные «жертвы»: трехрублевую свечку, паломничество в Киев, наконец, свою дочку: «Ну, девчонку, Анфиску, убей. Ей и всего-то второй годок. Девочка, сказать по совести, умильная, – жалко нам будет её, да ведь что ж сделаешь?».
В этом рассказе Бунина особенно выпукло описано такое явление, как «народное православие», то есть сочетание в религиозном народном поведении христианских и языческих черт, христианской и языческой психологии. Образ Ильи Пророка в народном сознании отличался особенной архаичностью, он вобрал в себя дохристианские представления о боге громовержце Перуне, он связан с миром природы и со стихией – грозой, в нем как бы персонифицируется мир древней языческой культуры Руси, к которой был так неравнодушен Бунин.
Образ Ильи Пророка встречается и в других произведениях Бунина в контексте древнего, былинного, эпического настроения, обращения к миру древней Руси.
Языку рассказа Бунин намеренно придает былинную, эпическую, местами почти древнерусскую форму, обороты: «белобрадый, могутный Илья», «молонья», «вспрашивать». В языке героев также намеренно подчеркивается традиционная старинная русская речь: «князья-хрестьяне», «позалетошний, летошний год», «кормилец-поилец», «должон ответ держать». Такая речь создает особую атмосферу, превращая бытовое пространство в мифологическое, в котором «временнообязанному крестьянину Елецкого уезда Предтечевской волости» Семену Новикову мог явиться Илья Пророк. Бытовой же язык, вписанный Буниным в контекст мифологического происшествия, не снижает, а лишь усиливает чувство реальности всего происходящего. Бунинские герои – обычные крестьяне, говорящие обычным деревенским языком, занятые обычными заботами, – в мифологическом пласте своего существования оказываются носителями древней культуры, древнего знания, древней русской традиции.
«Жил Семен с тех пор счастливо» - так заканчивается рассказ «Жертва».
Мистический страх перед грозой, по воспоминаниям Муромцевой-Буниной, сохранялся в бунинской семье, жившей традиционными верованиями и суевериями. Живет он и в суходольской усадьбе господ Хрущевых. Они прибегают к обрядово-магическим средствам защиты от грозы: затепливают лампаду перед иконой, вывешивают полотенце, хранящееся с похорон дедушки. Икона обладает охранительной функцией как предмет культа. Полотенце – важный ритуальный атрибут, который славяне наделяли большой магической силой. В сакральном отношении с ним связана символика перехода из мира людей в мир потусторонний, полотенце выполняет роль моста. В этом значении оно использовалось в календарных, свадебных и похоронных обрядах. Так, крестьяне Северо-Запада России считали, что в праздник Троицы души умерших предков приходят в дом по полотенцу, вывешенному у окна. По словам одной псковской крестьянки, «полотенце – это как дорожка для покойников» (данные этнографической экспедиции СПбГУ 1996 года).
В «Суходоле» грозы выступают предвестниками важных событий в жизни семьи и страны. Писатель обозначает их символическую связь с Крымской войной, с предстоящей «волей» – отменой крепостного права, судьбоносными событиями. В русских летописях стихии: грозы, вихри, грады – выступают как предвестники исторических событий, зачастую разрушительных и опасных. В народной эпической и фольклорной традиции и в средневековой русской литературе они выполняют такую же функцию. Так, в «Слове о полку Игореве», столь ценимом Буниным, гроза сопровождает поход Игоря и предвещает гибель его войска:
«Тогда вступил Игорь-князь в золотое стремя
и поехал по чистому полю.
Солнце ему тьмою путь заступало;
ночь стонами грозы птиц пробудила…».
Иван Алексеевич, создавая «Суходол» – свою летопись дворянского мира, использует древнюю символику грозы как литературный прием, усиливающий эпическое звучание текста. Суходольский дом гибнет из-за пожара, вызванного ударом молнии в печку в кабинете покойного дедушки. Для этого события характерна концентрация предметов и явлений, насыщенных глубокой сакральной символикой. О роли грозы и молнии говорилось выше. Печь в традиционных верованиях русских выступает как организующая основа жилища, символ начала жизни, материнского лона. Здесь же она явилась источником гибели суходольского дома, древнего суходольского быта. В Суходоле она явилась символом завершения жизненного цикла усадьбы, дома, их обитателей – своеобразной «суходольской цивилизации». Показательна здесь гибель дома именно в огне, как элементе древней индоевропейской погребальной традиции. Огонь разрушает прежнее, отжившее, чтобы родилось новое. Сакрализация этого события усиливается тем, что печь находится в кабинете покойного дедушки, таким образом, пожар связан и с миром ушедших предков, игравших важнейшую роль в традиционных славянских верованиях. Предки в представлениях славян выступают как сильнейшие магические существа, тесно связанные с миром живых, оказывающие на него всестороннее воздействие. От них зависело благополучие общины и отдельных ее членов, погода, урожай, своевременная смена времен года и жизненных циклов.
В наше время в бунинских местах, в Черноземье, Ильин день по-прежнему является важным праздником. О нем знают даже люди далекие от традиций. Это связано с тем, что праздник является заметным временным и сезонным рубежом. С ним связано представление о близости конца лета и убеждение в том, что после Ильина дня вода в реках становится холодной и непригодной для купания. Многие утверждают, что, когда «смотришь на воду после Ильина дня, она кажется холодной и неприветливой». Повсеместно считается, что на Ильин день обязательно должен пройти дождь. Люди полушутливо говорят, что дождь – «это Илья Пророк в речку писает». Считается, что именно этот дождь и охлаждает воду во всех водоемах. В Ельце зафиксировано выражение «Илья льдинку в воду пускает».
Со слов Валентины Ивановны Чукардиной (1931 г.р.), в селе Ольховец Елецкого района говорили, что во время грозы «кто-то бочки с водой по небу катает, они и громыхают». Еще А.Н. Афанасьев в своих «Поэтических воззрениях славян на природу», исследуя обрядовые славянские игры, в которых участники разбивали бочки, предположил, что речь шла об обрядах в честь Перуна, и бочка символизировала его грозовые тучи, наполненные дождевой влагой. Возможно, отголоски подобных представлений и сохранились в «поэтических воззрениях на природу» жителей села Ольховец.
Сохраняется в народе и вера в то, что в ночь накануне Ильина дня бывает гроза с сильным ветром, громом и молниями.
В 2010 году в Ельце в доме на улице Карла Маркса именно в такую ночь я рассказывал гостям, мирно пившим чай на кухне, о Боге Громовержце Перуне, об Илье Пророке, о поверьях, связанных с этой ночью. За окнами бушевала гроза. Раскаты грома были оглушительными, молнии разламывали небо пополам, шквальный ветер раскачивал ветви деревьев. При словах «Илья Пророк показывает в это время свою силу» – гром ударил прямо над головами, в кухне как будто что-то взорвалось, и из печной трубы на пол выбило заслонку. Наступила тишина. Кто-то перекрестился, кто-то прошептал: «Свят, Свят, Свят». Потом все, наполовину в шутку, наполовину всерьез, сказали: «Илья, мы тебе верим».
Воробьиная ночь
Если окрестности гром сотрясает,
Так это по небу бочки катают,
Бочки с водою гремят и грохочут,
Кони по небу скочут-топочут.
Едет в повозке пророк Илия,
В могучих руках у него – молонья,
Разит молоньёю он силу бесовскую,
Гонит и бьёт её – растаковскую.
Кормилец, поилец, заступник могучий,
Ему повинуются грозные тучи,
Ливни и бури во власти пророка,
Добрых Илья защищает хрестьян,
Видит наш батюшка каждый изъян,
Кто провинился, того наказует,
Враз громовою стрелой образумит.
Но воли он им не дает раньше срока.
Срок этот летней порой настает,
Ночь Воробьиная, братцы, идет!
Ветер подует, заслышится гром,
Травы взволнуются в поле ночном,
Птицы проснутся, бурю заслыша,
Скот замычит под соломенной крышей,
Молнии в тучах багровых блеснут,
Грозно зарницы вдали полыхнут.
Силу свою Илия показует,
Землю колеблет и небо волнует,
Ветер ревет, завывает в ущельях,
С корнем столетние валит деревья,
Крыши срывает с крестьянских домов,
Ливень полсует из туч-облаков,
Из печи заслонки гром вышибает,
Молнии небо, как днем, освещают.
Выйдешь из дому – повалишься с ног!
Ну и силен наш Илюша-пророк!
