Крутой мейнстрим

            Чрезмерный последний плеск виски в тамблер и торопливость потребления, которая ввергла в асфиксию напиток, сфальшивив гамму вкусовую и благоуханную, поглотили сознание лежащего на полу с подогревом возле двуспальной кровати с ортопедическим матрасом и, конечно, не помогли в его никак не претворяемом желании дотянуться до края одеяла из самого лучшего гусиного пуха в мире — Cristian Fischbacher из Швейцарии.

            Бурлящий поток устремился утишить пленительный шёпот Небес.

            Сейчас лежащий получит печать в паспорт в Вечность.

            Но шепот всесильней, всемогущественней. И ожил лежащий, и поднялся, и откинул одеяло. Знал он, что ждёт его. Вернее, кто. И проронил. И смахнуло тишину:

             «Вот маха укрытая, а вот маха обнажённая».

            Но замер вдруг, ожидая чего-то тревожно-предчувственно. Тягостная пауза окоротила руку… А ну как там — Лежащая обнажённая Амедео Модильяни, хотя, нет-нет, наволочки — не голубые, или Одалиска Анри Матисса… Упс!.. Хум! Что за херота?! С чего вдруг прямо в постели — Луврский зал с Монной Лизой?!

            В этом тексте есть за что подержаться: у него выдающиеся формы.

            Лента Мёбиуса по которой кружит мысль автора прокручивается втягивая взгляд читателя в одиночество своей стороны фразы теряют границы восьмёрка ложится набок превращаясь в бесконечность страдания прикованного Прометея вопреки мифу не имеют конца великий подвиг оборачивается фарсом а облаготворённым людям совершенно монопенисуальны прометеевы мучения и изофалличен сам горюн.

            Не надо курить фимиам: смажете результаты аутопсии.

            Патологоанатом после работы торопится в кассу, чтобы получить отпускные. Он снимает запятнанный халат, бросает в корзину.

            Звонит мобильник. Палец на «громкой связи». Наслаждение переодеванием.

            — Гарик, ты ещё на работе?

            — Нет. Я на кассокурсе.

            — Не лги царю.

            — Но почему...

            — Потому что ты поёшь в этой жизни, только когда переодеваешься. Только. Короче. Задержись. Личная просьба. И прошу расценивать её, как приказ. Сейчас доставят труп Б-га. Сопровождающий — Ницше Фридрих Вильгельм. Проверишь удостоверение личности.

            — Да что же я, Владимир Иосифович, его усов не узнаю?! Уж лучше бы сразу расстреляли, чем так.

            — Шучу. Халат возьми новый. И будь внимателен к результатам аутопсии.

            Вскрытие заняло два дня. Объект внимания сложен: в анамнезе — одна фраза: «Б-г мёртв», диагноз не поставлен. Тупик.

            Снизошедше записанное Гариком заключение «Мёртвые учат живых» сопроводилось фразой:

            — Внутренние органы прекрасны, если их наполняет Милосердие.

            Дальнейшее — молчание. The rest is silence.

            Больше от него никто никогда не слышал ни слова. Да.

            При вскрытии воротника много-много-многолетне носимой рубашки, в которой Гарик попросил похоронить его, дотошная любимая ученица обнаружила записку.

            Знакомый заковыристый почерк явил утраченный родной голос:

            — Разве можно сравнить по сочности: «потрепаться» и «поп...деть»?!