Семья была велика, отец служил в полиции, дед был таможенным чиновником…

Почему именно из этой семьи вышел творец германского музыкально-философского эпоса Рихард Вагнер, не объяснит никто, ибо дух дышит, где хочет.

Впрочем, отчим композитора (отец умер рано) был актёром; вероятно, под его влиянием Рихард начинает изучать гроздья гармонии достаточно рано, постигая те тайны, что были предназначены только для него.

Вагнер рассматривал музыку синтетически — как соединение звуковой лавины и философской бездны, воплотившейся для него в древнегерманском пантеоне, в звучащих мощно, отливающих льдом, насыщенных звуками Валгаллы сказаниях.

Вагнер писал статьи, и своё кредо формулировал в афористической манере; он писал и о том, что подлинная свобода человека есть восстановление связей с природой; он писал и о музыкальной свободе высказывания, считая музыкальную драму высшей формой выразительности.

…кажется странным порой, что Вагнер не создал Фауста: вечный алхимик, возжаждавший земных наслаждений, подходит, казалось бы, идеально композитору-философу.

Вагнер врывался в жизнь мощно — как его музыка входила в пласты и пространства истории: он знакомится с М. Бакуниным, участвуя в Дрезденском майском восстании, а после поражения оного бежит в Цюрих, где пишет либретто к тетралогии «Кольцо Нибелунгов»…

Благосклонность Людвига II — утончённого ценителя высот прекрасного, короля, не слишком монтировавшегося с жизнью и властью, — даёт Вагнеру возможность спокойно работать и безбедно существовать.

…комизм «Нюрнбергских мейстерзингеров» своеобразно параллелен «Тангейзеру», где центром сил становится певческий турнир…

Ганс Сакс — неутомимый шутник, острослов, бичующий пороки — блистательно входит в реальность «Нюрнбергских мейстерзингеров», и — перекликается с нашей действительностью, требующей повышенного сарказма.

Вагнер реформирует оперу, увеличивая её возможности до музыкальной драмы, где идеи завязываются в тугие узлы, по-иному освещая человеческую историю.

Она — данная через миф — становится многослойной: через один слой словно просвечивает другой, и каждый требует особого внимания.

Звуки Вагнера!

Эта льющаяся, великолепная мощь, отсвечивающая метафизическим золотом и серебряной подлинностью!

Мнится: Вагнеру в чём-то не хватало органа — ибо этот царственный инструмент, как никакой другой, столько сплетает различного в звуковом своём могуществе.

Создание музыкальной драмы стало целью жизни композитора; отдельные её элементы воплотились в ранних опусах: «Летучем голландце», «Тайнгейзере», «Лоэнгрине»; а пиковое воплощение прослеживается в тетралогии «Кольцо нибелунгов», «Тристане и Изольде»; идеи, воплощённые в вагнеровских статьях, отличаются алмазной чёткостью грани — мысли, обосновывающей необходимость именно музыкальной драмы.

…Альберих завладевает золотом Рейна.

Вотану удаётся похитить у него золотое кольцо, дающее воплощение власти и беспредельное богатство.

Карлик, произносящий страшное проклятие.

Зигфрид, не ведающий страха: только так можно вернуть мистическое злато.

Валгалла, метафизически возникающая на заднем плане, впрочем — планы смещаются, параллели и меридианы духовных миров пересекаются, и фантазия Вагнера, дико и пряно цветущая, превращает реальность в условность.

В невероятном калейдоскопе духа и плоти мешаются герои, магия, древнегерманский пантеон разрастается до размеров всеобщности, и звук, ликуя и поднимаясь в запредельные выси, невероятен: красотою своего объёма.

В классической опере Верди и Россини отдельные номера, такие как арии, например, делят единое музыкальное пространство на фрагменты: Вагнер избегает этого, предпочтя сквозные музыкально-драматические сцены, перетекающие одна в другую.

Гроздь действия и звука, полная соком трагизма.

Но и — величия жизни.

Вагнер придавал исключительное значение оркестровке, а шире — симфонизму, сравнивая оркестр с античным хором, своеобразно комментирующим происходящее, проявляющим скрытые смыслы.

В поздних операх, в «Тристане и Изольде», например, композитор сводит внешнее действие к минимуму, наполняя пространство произведения психологической плотностью предельного объёма.

Тональность, словно эстафету, принятую композитором у венских классиков, он чрезвычайно расширил; развитая им система лейтмотивов — коротких музыкальных характеристик — является суммарной психологической оснасткой громовых опер.

Его символизм мистичен: ключом к пониманию оного служит унивёрсум суммы драм — мечта о тотальной музыке воплощена ими.

Недолгое, хотя и интенсивное, увлечение буддизмом, отразилось своеобразно на построение «Тристана и Изольды», где словно сквозь внешнее просвечивает мистическое, сущностное и определяющее жизнь.

Литературное и философское наследие Вагнера перекликается с главенствующей музыкой: так, написанная в условиях общественного пессимизма и неверия в возможности улучшения социума статья «Искусство и революция» полна молодым задором.

Он верил в революцию.

Возможно, полагал, что через музыку, пропитывающую общество, придёт обновление последнего…

Теория и история искусства исследовались им с тою же обстоятельностью, с которой творились музыкальные драмы.

Слава Вагнера бушевала, как его оперы.

В России его пропагандировал А. Серов, который был с Вагнером дружен; русский классик Римский-Корсаков, критиковавший Вагнера, очевидно испытал его влияние в плане гармонии; о нём писал музыкальный критик Г. Ларош; вагнеровские мотивы можно расслышать в творчестве А. Рубинштейна и А. Скрябина…

Он стоит особняком с истории мировой музыки — Рихард Вагнер.

Его неистовость и тотальность, его стремительные мысли и невероятные оперы, его Валгалла и таинственные персонажи — всё смешивается в невиданную алхимию звука, смысла, метафизики — и соединение такое, казалось бы, действительно должно изменить общество…