Льюис Кэрролл (1832–1898) оставил не слишком большое литературное наследие. Нет смысла распространяться об «Алисе в Стране Чудес» и «Алисе в Зазеркалье». Эти вещи давно стали частью читательского обихода, многим они известны с детства, многие кэрролловские образы и речения из этих повестей вошли в русскую речевую стихию. Жаль только, что обе «Алисы» навсегда прописались по ведомству детской литературы. Кэрролл сочинял их в расчёте не только на детскую аудиторию. Взрослые люди с высоты жизненной умудрённости почти никогда не возвращаются к ним — и напрасно. Стать ненадолго ребёнком полезно и поучительно — это не то же самое, что впасть в детство.
Поэтические нонсенсы Кэрролла известны гораздо меньше. Их не так много, и на русский язык они переведены, мягко говоря, непропорционально. Например, «Охота на Снарка» существует уже не менее чем в двух десятках версий, а «Фантасмагория» переведена четырежды.
Поэтический нонсенс нам вовсе не чужак. Общий исток — русские стихи-нескладухи, потешные песни и стихотворные прибаутки. Лучше других сохраняются на русском слуху стихотворные вставки-нонсенсы из дилогии об Алисе. Речь о стихотворениях «Папа Вильям» и «Морж и Плотник» («Алиса в Стране Чудес») и «Хмурдалак» («Алиса в Зазеркалье»).
«Папа Вильям» в комментариях не нуждается.
«Морж и Плотник» — лексически очень прозрачное стихотворение. Нонсенс заключён в ироничном изображении ситуации, которая по-русски называется беседой глухих и имеет общеизвестные варианты в анонимном фольклоре, а в английском восприятии основана на обыгрывании поговорки «Глух как устрица».
Персонаж стихотворения «Хмурдалак» в оригинале называется Jabberwocky. По-видимому, это типичное квазислово, пустышка, имя без обладателя. Но не всё так просто. В стихотворении целых два чудища — Jabberwocky и Bandersnatch. Оба имени содержат намёки на сущность обладателей: to jabber означает «трещать», «бормотать», «бубнить», «нести тарабарщину»; to snatch — «хватать», «ухватывать». Jabberwocky получил узнаваемое русским слухом гибридное имя — Хмурдалак. Малосимпатичный персонаж славянской мифологии, помянутый в «Песнях западных славян» А. С. Пушкина («Это, верно, кости гложет / Красногубый вурдалак…») не только обладает пугающей наружностью. Он — так называемый заложный мертвец, бродячий вампир, который хватает (to snatch) живых людей и норовит с урчанием (to jabber) выпить их кровь.
«Матильда Джейн» — вставное стихотворение из второй части романа «Сильвия и Бруно».
Папа Вильям
«Папа Вильям, — заметил почтительный шкет, —
Ты старик, шевелюра седа;
Но ты, ноги задравши, стоишь на башке —
Хорошо ли в твои-то года?»
Папа Вильям ответствовал: «Смолоду я
Опасался мозги повредить.
Но башка без мозгов оказалась моя —
Почему бы и не почудить».
«Ты с годами отъелся, стал толст и весом, —
Приставал неотвязный юнец, —
А недавно ты в двери прошёл колесом —
Что за шутки, скажи наконец?»
Помотав сединами, папаша изрёк:
«Был я смолоду гибок, как вяз.
Чудо-мазь помогала — пятак пузырёк, —
Если хочешь, добуду зараз».
«Ты старик, и для хватки твоих челюстей
Впору только топлёный жирок.
Но ты слопал гуся, не гнушаясь костей, —
Как ты с этим управиться мог?»
«С юных лет я сутяжничал, — молвил старик, —
А мамаша твоя — сатана.
Так зубами своё выдирать я привык,
Что закалка и ныне видна».
«Полагаю, отец, от души говоря,
Зоркий взгляд твой с годами угас.
Это сколько же надо ума, чтоб угря
Стояком удержать между глаз?»
«Задавака! Я трижды тебе отвечал,
Трижды выслушал глупость твою.
На сегодня довольно! — старик проворчал, —
Брысь, а то по ушам надаю!»
Морж и Плотник
На море лился свет с небес.
Жар солнечный не гас.
Блистали волны и текли,
Как голубой атлас.
Но странно — было это всё
В глухой полночный час.
Луна сияла в небесах
Угрюмовато-зло
И думала: «Зачем оно
Опять сюда пришло?
Так неприлично поступать —
Светить, когда светло».
Мокрела мокрая вода,
Сухой песок был сух.
На небе тучки ни одной,
Тем более — ни двух.
И птичьи крики в небесах
Не услаждали слух.
А Морж и Плотник по песку
Брели — в руке рука,
И были сражены они
Обилием песка:
«Такую гору подмести —
Работа велика!»
«Когда б полгода семь девиц
В семь швабр песок мели, —
Прикинул Морж, — тогда б они
Управиться смогли».
«Едва ли», — Плотник отвечал,
Всплакнув в густой пыли.
«Эй, Устрицы, — взмолился Морж, —
Идите к нам сюда!
Побродим и поговорим,
Как в прежние года.
Друг другу руки мы пожмём —
В знак дружбы навсегда».
Из Устриц та, что старше всех,
Слух навострила свой,
Глаза прищурила, затем
Мотнула головой,
Решив, что на песок она
Не ступит ни ногой.
Но юных Устриц четверых
Призыв Моржа увлёк.
Умывшись, платьица сменив,
Из моря на песок
Они помчались — хоть у них
Рук не было и ног.
Ещё четыре, и ещё,
А там и весь их род —
Проворны, чуточку толсты,
Ползли они вперёд,
И вот — повылезали все
На берег пенных вод.
А Морж и Плотник всё брели,
Не разнимая рук.
Потом присели отдохнуть
У скал, лицом на юг.
А Устрицы догнали их
И стали в полукруг.
И Морж сказал: «Ну что ж, начнём,
Обсудим всё подряд:
Сургуч, капусту, королей,
Зачем моря кипят,
Плывут по морю башмаки,
А свиньи вдаль летят».
«Постойте, — Устрицы в ответ, —
Отдышимся чуть-чуть.
Бежать нам, полным, нелегко —
Одышка давит грудь».
«Извольте, — Плотник отвечал, —
Прошу передохнуть».
«Ковригу хлеба, — молвил Морж, —
Ко времени бы нам,
И перца с уксусом: без них
Не трапеза — бедлам.
Я так вас, Устрицы, люблю —
Отменный вкус у дам».
Вскричали Устрицы: «О нет!
Вам совесть не велит!
Вы прежде были так милы —
И вот что нам грозит!»
«Какая ночь! — ответил Морж. —
Какой прекрасный вид!
Как мило с вашей стороны —
На наш явиться зов!»
А Плотник, помолчав, сказал:
«Я закусить готов,
И приглашаю вас к столу,
Не тратя лишних слов!»
«Мне совестно, — промолвил Морж, —
Обман удался наш.
Едва получишь что-нибудь,
Так сразу и отдашь».
А Плотник только и сказал:
«Погуще масло мажь!»
«Скорблю о вас, — прохныкал Морж, —
Вплоть до скончанья дней».
Он, всхлипывая, отобрал
Трёх Устриц покрупней,
И слёз поток из глаз его
Струился всё сильней.
Заметил Плотник: «До чего
Хороший был обед!
Вам, Устрицы, пора домой,
А может быть, и нет?»
Но тот, кто съеден, на вопрос
Не может дать ответ.
Хмурдалак
Вечертенело. Освежак
Занебесился сглубока.
И маскулил собакошак
В дверкне чебардака.
«Мой сын, опасен Хмурдалак,
Челюстеват и толстолап!
Но самый когтеватый враг —
Взбалбесный Зацарап!»
Побрал он меч рубатый свой.
Злобцу врагущему навстречь,
В чащобь Тумтум, в засадный стой
Прокрал — его стеречь.
Едва он наприцелил зыр
И взял сраженный боевид —
Из дурелома врастопыр
Сам Хмурдалак летит!
Он урубил наискосяк,
Лезвякнул вдолью поперёк!
Раздвак! Раздвак! И Хмурдалак
Обезголовоног.
«Ты Хмурдалака расхвостал,
Ботважный молодец-рубец!
То час победенный настал,
Расславься, мой умнец!»
Вечертенело. Освежак
Занебесился сглубока.
И маскулил собакошак
В дверкне чебардака.
Матильда Джейн (Разговор с куклой)
Притихла, как за печкой мышь, —
Ни на картинки не глядишь,
Ни на игрушки — их толпа.
Матильда Джейн, ты что, слепа?
Тебе загадку задала —
Но зря отгадки я ждала.
Увы, стараюсь задарма.
Матильда Джейн, ты что, нема?
Во сне ты или наяву?
Молчишь, когда тебя зову,
Кричу горластей петуха…
Матильда Джейн, ты что, глуха?
Хоть ты глуха, слепа, нема —
Немного надобно ума
Понять: лишь только я одна
Тебя люблю, тебе верна!
