Пост 3

Фёдор Юркевич

Сон, чемоданчик, Петрович и кинокамера

6 июня 2006 г.

Чёрная туча с седыми, рваными краями, севшая, как на насест, на навигационную башню, медленно накапливала силу, готовая ринуться на раскинувшуюся перед ней взлётную полосу минского аэропорта.

Казалось, дождь, как разъярённая квочка, вот-вот бросится на беззащитное притихшее здание аэровокзала, жмущиеся друг к другу самолёты «Белавиа» с серыми крестами на фюзеляжах и наш микроавтобус, трусливо ожидающий своей участи.

Наступила тишина, всё замерло. И именно в этот момент на горизонте показался вожделенный лайнер.

Выпущенные шасси, пробежка, остановка винтов, спуск трапа, проверка погранслужбы — и я держу в своих объятиях улыбающегося, чертовски хорошо выбритого и благоухающего солнцем и морем Ниццы своего старинного друга профессора Анри Бертье.

Почти двадцать лет мы готовились к этому походу в Полесский радиационный заповедник, но звёзды сошлись только сейчас. Точный расчёт, анализы, подбор участников, оборудование — тело эксперимента. А душа его — это звёзды.

Я доверяю звёздам, они постоянны. Даже если взорвутся, то свет катастрофы дойдёт до нас через сотни лет.

Профессор Бертье со своей рыжеволосой ассистенткой Надеждой, длинный и согнутый, как вопросительный знак доктор Ву и трое операторов французского телеканала TF1, похожие больше на военных, чем на служителей концерна братьев Люмьер, загрузились в ожидавший их автотранспорт.

Весь путь от Минска до Хойников ваш покорный слуга развлекал французов триллером под названием «Ужасы “Чернобыльской зоны”» и даже пытался снять напряжение от своих рассказов у гостей, напоив их сбитнем и попотчевав царской ухой.

Разместив всех в гостинице города Хойники с непереводимым фольклорным названием «Журавинка», я упал на кровать в своём номере и провалился в сон.

…Трещина побежала, встав на гусиные лапки, потом раздался стон, громкий, хриплый стон остатков стены замка Ваньковичей в Рудакове.

Коралловые кирпичи с вдавленным клеймом «W» полетели в разные стороны. Остатки бальной залы замка сложились за мгновение, за мгновение длиною в чью-то жизнь, — из-под груды кирпичей и балок показались познавшие камни и грязь дорог рыжие берцы с двумя пряжками на голенище и лисий хвост…

Резкий звук, похожий на сирену скорой помощи, вырвал меня из этого ужаса.

Господи, так это был сон! Мой телефон вибрировал и подпрыгивал, как волчок, на тумбочке.

Поднимаю трубку и слышу недоумённый голос Анри Бертье:

— Bonjour! Фёдор! Ты где пропал? Восемь утра, мы ждём тебя на завтраке, или что-то случилось и наши планы меняются?

— Прости, Анри, проспал, буду через пятнадцать минут. Всё идет по плану.

Воздух здесь как кислородная подушка, сознание уходит, как будто ты под наркозом, возвращаешься словно с того света.

Через четверть часа я уже сидел за столом и наблюдал, как мои французские друзья уплетали драники со сметаной, деревенскую яичницу с салом, задорно хрустели молодой редиской и тёмно-зелёными перьями лука. Плетёная корзинка с утренней выпечкой, вазочки с повидлом и тарелка с сыром сиротливо стояли без всякого внимания.

И всё же рыжие берцы из сна не давали мне покоя. Я даже нарочно уронил вилку и полез под стол.

Все мужчины были обуты в армейскую обувь, и только у одного были винтажные, коричневые, с пряжками ботинки солдата французского легиона, и они были на ногах Поля Ваньковича.

Всё сходится. Неужели это был сон-предупреждение? Надо поговорить с Анри, рассказать про ночной кошмар и, возможно, даже отменить сегодняшнюю поездку в заповедник!

А завтрашнюю, а послезавтрашнюю?.. А может, вообще закрыть эксперимент, так и не начав его?..

Стоп, надо прекратить панику, успокоиться и постараться подготовиться к экстремальной ситуации.

Я сел на стул, налил себе чашку кофе и задумался, наблюдая, как солнечные зайчики играли в салочки в пышной короне золотых волос Надежды Сушкевич, соскальзывая на пузатый кофейник и столовые приборы.

— Mes’ye, я сегодня видела во сне сказочный замок и охоту! Только не совсем поняла, за кем гнались все эти панове — за оленем, рысью или, может быть, огромным рыжим лисом? — отхлёбывая с наслаждением кофе маленькими глотками, проговорила Надин.

— Я думаю, что после вчерашних неожиданных откровений месье Поля каждый из нас видел во сне лиса с герба рода Ваньковичей, — рассмеялся доктор Бертье. — Но надо торопиться, чтобы к девяти успеть на встречу с нашим проводником.

Тишина заложила уши плотным куском ваты, кроны дерев неподвижны, как правда.

Мы загрузились в ЗИЛ МЧС и двинулись через Стреличево к контрольно-пропускному пункту «Бабчин», где я познакомил всех со своим старинным другом и учителем, егерем Полесского радиационного заповедника Матвеем Остапычем.

Чувство несделанного и непонятого чего-то важного не покидало, и я решил, пока Остапыч развлекает французов байками о заповеднике, метнуться в научный корпус института радиологии за чемоданчиком для неотложной медицинской помощи. Вес небольшой, а мне будет спокойней.

Кратчайший путь к небольшому трёхэтажного корпусу филиала Гомельского института радиологии лежал через лабораторные заросли различных растений и сельскохозяйственных культур для научных и селекционных исследований.

Ещё издали я увидел небольшое стадо оленей, с аппетитом поедающее мощные, сочные перья лука, изумрудные листья и оранжевые цветы огуречных лабораторных грядок, переломанные и вытоптанные разлапистые помидорные кусты и разбросанные выкопанные клубни бордового редиса размером с куриное яйцо.

А у невысокого поваленного штакетника, когда-то защищавшего огород от мелких грызунов, мирно сидели и наблюдали за этой сценой огромный одноглазый чёрный кот, рыжая лиса и толстая полосатая кошка, больше похожая на карликового тигра.

Напротив стоял небольшого роста кругленький мужчина в голубом халате с безнадёжно прижатыми к груди руками и грустным лицом. Это и был местный завлаб Николай Григорьевич Дривович, к которому я так спешил.

Ошарашено глядя на это безобразие и с трудом сдерживая смех, я подошёл к нему, протянул руку и выдохнул:

— Здравствуй, Николай Григорьевич! А что ты невесёлый такой? Или случилось что?

— И тебе не хворать, Фёдор Стратонович, и не спрашивай, что случилось — сам всё видишь. Был огород — и нет огорода. Прощай моя докторская диссертация, уничтожен мой труд последних пяти лет.

— Как это нет?

— А вот так! Сегодня рано утром стадо из восьми оленей прорвалось через колючку тридцатикилометровой зоны, повалило ограждение вокруг лабораторных посадок, добралось до моих экспериментальных грядок и практически съело — а что не съело, то затоптало — все грядки селекционных помидоров, бобовых, огурцов, лука и редиса. И выгнать их отсюда никто не может. Начальник охраны предлагал начать стрелять в воздух, но я был против этого. Хотя сильнее всего меня ранило больно в сердце предательство Тигры. Да, женщины, что с них взять… всё погубить готовы, всё сжечь, собственницы, — говорил монотонно, смотря в одну точку, несчастный учёный.

— Подожди, Коля, Тигра — это полосатая кошка, которую вместе с котятами я принёс тебе из заповедника прошлой осенью? Да, я вижу её, вот она сидит у забора в очень странной компании кота и лисы. А причём тут женщины?

— Знаешь, Федя, я ведь котят её выходил, кормил, лелеял, отдал всех в хорошие руки, а она привела в апреле этого одноглазого здорового Пирата, который даже в виварии пытался мышей передушить, а потом подружился с лисой и начал с ней охотиться на всё, что движется. Две недели тому назад эта рыжая Патрикеевна застряла в дырке, под сараем, куда повесили подсушиться свиной окорок, так Пират вырыл огромную яму, раздвинул доски, расширив дыру, и вытащил её. А Тигре, конечно, неприятно, что у её благоверного есть любовница-лиса.

— Коля, милый, — уже не стесняясь своего смеха и вытирая слёзы, продолжал я эту комедию. — Ну, я, конечно, помню сказку о Буратино и о её героях лисе Алисе и коте Базилио, но в детстве они мне казались этакими жуликоватыми друзьями, потом, уже во взрослой жизни, их образы затмили другие герои. А ведь ты прав: на любовников они тянут больше, чем на обычных воришек.

— Вот видишь, — с отрешённым лицом Гамлета продолжал диалог Николай Григорьевич, — а ещё специализируешься на зоопсихологии. Тигра в состоянии крайнего аффекта привела через поваленную колючку оленей из заповедника. Сами бы они, без «козла-провокатора» Тигры ни за что бы не пришли на лабораторную делянку! Затем она открыла им калитку в штакетнике — не смотри на меня так, Федя, я сам её этому научил. Ещё всем хвастался, какая она у меня умная! Интересно, что лиса и кот пытались препятствовать проникновению оленей и задали Тигре серьёзную трёпку.

— Подожди, Коля, я сейчас выгоню рогатых с территории твоих экспериментальных посадок, — предложил я, устыдившись своего веселья.

Затем повернулся в сторону разграбленного помидорного поля и завыл по-волчьи.

Здоровенный самец олень поднял голову с могучими рогами, повернул её в сторону волчьего воя, шумно втянул ноздрями воздух и рванул с места, как мотоцикл. За ним побежало четверо пятнистых оленят, с трёх сторон подгоняемых и защищаемых самками.

Невообразимой красоты животные ринулись через поваленный штакетник и скрылись в густом подлеске, тянущемся в сторону заповедника.

Лиса непонятным образом растворилась в воздухе, как улыбка Чеширского кота; одноглазый Пират забрался на дерево, а Тигра подошла ко мне и начала тереться о ноги, ласково урча и вибрируя всем телом.

— Помнишь меня, Тигра? — сказал я кошке и осторожно погладил её по спине. — Что же сейчас будет с котами, Коля, ведь они ни в чём не виноваты, — попытался я встать на защиту усатых.

— Конечно, не виноваты, это я так шучу, — печально констатировал Николай Григорьевич, — репетирую отчёт перед начальством на публике. Пытаюсь оправдаться и заполучить шанс остаться на должности старшего научного сотрудника без докторской учёной степени. Ты лучше, чем кто-либо, знаешь, что сельскохозяйственная деятельность на территории заповедника запрещена, поля не засеваются уже двадцать лет, и поэтому полёвки, мыши и прочие грызуны стали настоящим бедствием для нашего маленького научного анклава на краю леса, они идут сюда толпами за лёгким кормом.

Самой лучшей защитой от грызунов является защита естественная, то есть коты и лисы, а Тигра среди местных кошек — абсолютный чемпион по ловле мышей. В некоторые дни она ловит до десятка полёвок.

Хитрее кошки зверя нет!

И я вспомнил, что сам стал невольно первопричиной сегодняшнего происшествия. Ведь эту мохнатую злодейку нашёл я в лесу недалеко от отселённой деревни Красноселье. В конце октября прошлого года шёл я проверить одно волчье логово и заметил дикую кошку, а по её повадкам, по тому, как она меня заманивала, поджидала и уводила куда-то в сторону, я понял, что где-то рядом, по всей видимости, находятся её котята.

Немного осмотревшись, я обнаружил в старом волчьем логове под берёзой пять слепых пушистых комочков. Им, наверное, было несколько дней от роду. И два дня я жил рядом с этими котятами, кормил кошку и старался установить с ней контакт.

Лишь после того как мы с Тигрой — так я назвал найденную кошку — стали друзьями, я сложил всех котят в картуз, сунул их за пазуху, взял её на руки и принёс в лабораторный корпус.

А буквально через пару дней пошли проливные холодные осенние дожди, и, по всей видимости, полосатое семейство не пережило бы эти рано наступившие холода.

Николай Григорьевич успокоился и припомнил, как из старой коробки сделал кошачий домик, где Тигра спала со своими малышами у лабораторной батареи. При этом кошка, несмотря на обилие домашней пищи и молока, как только заканчивала кормление котят, сразу отправлялась на охоту и притаскивала в лабораторию ежедневно десятки различных грызунов, птичек, молодых кротов, а однажды даже принесла гадюку.

Вот этими потрясающими охотничьими способностями кошка и пленила сердце завлаба Николая Григорьевича, став его единственной любовью, за которую он готов пойти в огонь и в воду.

Заметив, что я всё время посматриваю на часы, Николай прервал поток своих бесконечных воспоминаний и сетований и спросил:

— А ты чего пришёл, Фёдор? Али надо чего?

И я поведал Николай Григорьевичу о группе французских кинематографистов, которые сейчас ожидали меня вместе с Матвей Остапычем на КПП «Бабчин»; о своём тревожном сне и попросил его одолжить мне до вечера чемоданчик для неотложной врачебной медицинской помощи.

Прижав к груди заветный чемоданчик, я побежал напрямик к жёлто-зелёному домику контрольно-пропускного пункта.

Успел вовремя. Вся группа уже загрузилась в наш вездеход: Доктор Бертье со своей ассистенткой Надеждой Сушкевич, трое кинооператоров. Матвей Остапыч стоял у подножки машины и махал мне рукой:

— Ты, мне, Фёдор, прямо говори, зачем с группой пожаловал, если переводчик с французского из тебя, как из меня Мирей Матье?

— Хотелось бы очень рысь, Матвей Остапыч, увидеть, а ты рассказывал мне, что она в Михалёвке часто бывает, — виновато склонив голову, ответил я ему.

— Знаешь, Фёдор, рысь — барышня капризная: если сама захочет — покажется, а если нет, то уж, извини, на нет и суда нет.

Барашки облаков мирно паслись на небесном пастбище. Ветерок гладил верхушки деревьев…

ЗИЛ свернул с шоссе на грунтовую дорогу, что вела к развалинам усадьбы Ваньковичей, и остановился недалеко от огромного ясеня, в ветвях которого мелькнули кисточки ушей и два горящих глаза с узкими вертикальными зрачками.

Рысь — существо стремительное, чтобы перебраться из одного места в другое, ей надо времени не больше, чем мне произнести её имя.

Удивительно, но рысь пришла сама. Или кто-то её позвал?

Матвей Остапыч принял неожиданное для меня решение: оставить Поля Ваньковича ностальгировать в родовом замке и меня вместе с ним для подстраховки.

С Остапычем в заповеднике никто не спорил — он здесь командир и знает, что делает.

Все уехали, а Поль посмотрел на меня такими умоляющими глазами, что я сразу почувствовал себя человеком, которого застали врасплох у замочной скважины чужой двери.

И я забыл свой тревожный сон, поставил чемоданчик рядом с кирпичной стеной замка и обрадовался возможности проведать волчье логово, до которого по прямой было не более двух километров.

«Сбегаю туда и обратно, займёт чуть больше часа», — промелькнула у меня мысль. Тем более что я прихватил с собой корм для волчицы, не таскать же его с собой.

Как чувствовал, что удастся вырваться!

Место, в котором молодая волчица обустроила себе логово, было не то чтобы глухим и удалённым — всего несколько километров что от КПП «Бабчин», что от КПП «Майдан», а скорее его обходили стороной не только люди, но и практически всякое живое существо.

На берегу небольшого, но очень глубокого озерца с кристально чистой водой, в котором не водились рыбы и не росли даже водоросли и лишь одни эскадрильи стрекоз сражались между собой, высилась груда валунов.

Старики рассказывали, что это остатки древнего капища, где могучие колдуны наших пращуров-дреговичей вызывали дожди в засуху, принося животных в жертву русалкам, которые, по преданию, жили в этом озере, поэтому оно и называлось Русалочьим.

Остатки этих языческих обрядов сохранились в восточном Полесье до сих пор.

Каждый год в июне месяце в русальскую неделю в деревне Великий Бор Хойникского района проходил обряд «Проводы русалки», в котором принимали участие, как правило, все жители от мала до велика.

Облачась в праздничные, расшитые традиционными орнаментами одежды, люди плели венки, пели обрядовые песни и выводили в поле «русалку» (обычно это молодая девушка в венке и одежде из цветов), прыгали через костры и водили хороводы.

Вот к этому нагромождению камней, напоминающему по своему очертанию курган, я и направился.

Здесь волчица-альбинос обустроила себе логово и родила в конце апреля восьмерых волчат. Животные-альбиносы — большая редкость в природе, и живётся им очень трудно. Это для человека белоснежная с голубым отливом волчица, красные глаза которой сверкают в лунном свете, как рубины, — героиня многих легенд и просто красавица! А для сородичей-волков она совсем не привлекательна: чем ярче окраска самки, тем больше у неё кавалеров. Звери-альбиносы физически слабее, чаще болеют и, как правило, изгоняются из стаи.

Я осторожно подкрался к логову с подветренной стороны. В сухой неглубокой пещере попискивали крупные для своего шестинедельного возраста волчата. И если бы я не знал, что их мать — волчица-альбинос, то я бы решил, что это щенки крупной собаки: лобастые, вислоухие, с крупными чёрными головами и спиной, белой грудью и лапами. Передо мной были маленькие Петровичи. Никаких сомнений, даже без генетического анализа, у меня не было, что отцом этих волчат и партнёром белой волчицы являлся наш пёс Петрович.

Так вот куда он уходил каждую ночь из своей будки на КПП «Майдан» и куда таскал свою еду!

Я занялся делом: заменил карты памяти на фотокамерах; измерил волчат; ввёл им под холку специальные чипы.

Корм, который я принёс, щенки лопали с удовольствием и даже дали почесать мне свои пузики.

А когда человек занят любимым и интересным делом, часы спрессовываются в минуты. К реальности меня вернул знакомый лай.

Я обернулся — у входа в пещеру стоял Петрович и отчитывал меня за внезапное вторжение на чужую территорию. Медленно подойдя к псу и показав ему пустые, открытые ладони, я спокойно и ласково произнёс:

— Поздравляю, Петрович, у тебя отличные малыши. Извини, что побеспокоил. В следующий раз обязательно спрошу у тебя разрешения.

Нужно было как можно быстрее возвращаться. Я посмотрел на часы: они показывали, что я вышел из замка Ваньковичей всего 30 минут тому назад, но я знал, что могло пройти и несколько часов, поскольку русалки извечно славились тем, что заманивали людей и лишали их чувства времени. В районе озера была аномальная пространственно-временная зона, в которой время текло по-особому, да и стрелка компаса крутилась как сумасшедшая.

Пока я бежал к замку, перед моими глазами высились остатки его стен с множащимися гусиными лапками трещин, облаком мучной чистейшей пыли, с летящими шрапнелью кирпичами, засыпающими рыжие берцы с пряжками на голенищах.

В провале стены замка, через который внутрь проник Поль Ванькович, я обнаружил оставленный мною чемоданчик. Но Поля внутри бальной залы не было. Я начал его искать и кричать:

— Поль, месье Ванькович, где вы? Отзовитесь?

— Отзовитесь, отзовитесь, отзовитесь… — ответило мне эхо.

За моей спиной раздался собачий лай.

Петрович, видимо, не поверил мне и решил проводить.

— Иди сюда, иди, мой хороший, — позвал я собаку и похлопал себя по бедру.

Пёс осторожно подошёл и сел передо мной.

— Петрович, помоги мне, найди человека! Ищи! Ищи!

Собака побежала внутрь полуразрушенного здания и через несколько минут из дальнего угла раздался её призывный лай.

Пёс сидел у обрушившейся балки, из-под которой торчали рыжие ботинки. У меня внутри всё похолодело.

— Поль, Поль, месье Ванькович! — позвал я, но мне вновь ответило лишь эхо.

Петрович повернул ко мне свою лобастую голову, лёг на брюхо и пополз под завал, откуда почти сразу же залаял, как будто призывая меня на помощь. Я на четвереньках последовал за псом.

Поль лежал, сложив руки на груди, а обрушившиеся балки, падая, застряли в кирпичных выступах, образовав некое подобие саркофага, внутри которого и находился наш французский друг.

Дыхание у Поля было поверхностным и хриплым, почти как у пса, лежащего рядом с ним.

«Жив, — промелькнуло у меня в голове. — Что произошло? Инфаркт? Инсульт? Не похоже! Черепно-мозговая травма? Тогда откуда такое дыхание? Стоп!..»

Замок Ваньковичей находился в аномальной пространственно-временной зоне, следовательно, француз потерял слишком много сил, а потом и сознание, а балки, похоже, обрушились уже после этого…

Значит, кома, гипогликемическая кома! Надо спешить, но это лучший вариант из того, что могло случиться!

Мне удалось осторожно и быстро вытащить Поля из-под балок.

Я открыл свой чемоданчик неотложной помощи, достал глюкометр, на монохромном табло загорелись цифры «1,4».

Моя догадка подтвердилась. Всё-таки мой родной Минский медицинский институт давал хорошее врачебное образование, а десятилетний опыт работы на скорой помощи — кормилице всех врачей был сейчас бесценен.

Я набрал в шприц раствор концентрированной глюкозы и ввёл его в локтевую вену Поля.

Лучше всех попадают в сосуды и делают различные манипуляции ветеринары и примкнувшие к ним зоологи типа меня, поскольку делают они это по наитию.

Ни один врач или медсестра не попадёт в паутинки сосудов уха кролика, вену лапки котёнка или в спавшиеся сосуды человека в глубокой гипогликемической коме.

Поль розовел на глазах. Дыхание его становилось более глубоким, пот на лице высох. Он открыл глаза и стал осматриваться по сторонам.

Потом поднял руки, потянулся и начал глубоко зевать. Было такое впечатление, что человек глубоко спал и видел приятный сон, а его взяли и грубо разбудили.

«Сейчас начнёт ругаться», — мелькнуло у меня в голове.

И действительно, зевая так крепко, что можно было вывихнуть челюсть, месье Ванькович начал ругаться отборным русским матом, выражая крайнюю степень своего недовольства тем, что я его разбудил.

А я сидел напротив Поля на корточках и блаженно, счастливо улыбался под радостный лай собаки, зная, что при выходе из гипогликемической комы пациенты всегда чудят, ругаются, а иногда даже машут кулаками.

Я помог встать месье Ваньковичу на ноги, и мы доковыляли до Иван-ясеня, как все старожилы называли этого могучего столетнего гиганта.

Я прислонил Поля к дереву, чтобы он не упал, и посоветовал обнять ствол дерева. Далее связался по рации с КПП «Бабчин», попросил прислать машину для нашей экстренной эвакуации и вызвать скорую помощь на КПП.

С помощью водителя «Нивы», приехавшей за нами, мы посадили Поля на переднее сиденье, где он моментально уснул.

И тут я вспомнил, что нигде не видел кинокамеры француза. Жизни моего горе-подопечного сейчас ничто не угрожало, и я решил вернуться в замок, тем более что лучший в мире сыщик Петрович преданно сидел у машины.

Я осторожно снял с головы спящего Поля бейсболку и протянул её к носу собаки:

— Ищи камеру, Петрович, ищи!

Пёс молча, как волк, развернулся и побежал к двухэтажному зданию с огромными окнами, где и скрылся из вида. Скоро изнутри разрушенного замка раздался лай.

Петрович стоял на остатках верхней площадки центральной лестницы и держал в зубах кофр из-под камеры Ваньковича.

Судя по лёгкости, с которой собака держала кофр, он был пуст. Но странно было другое: давно обвалившиеся пролёты лестницы и кусок верхней площадки с галереей держались на честном слове. Человек забраться туда без специального снаряжения никак не мог. Ни камеру, ни осколков от нее нам с Петровичем найти так и не удалось.

Я дал себе обещание вернуться обратно и возобновить поиски камеры, но в глубине души точно знал, что камера осталась в том мире, из которого мне с Петровичем удалось вытащить её хозяина.

Когда мы добрались до «Бабчина», машина скорой помощи нас уже ждала.

Поль очнулся, так и не вспомнив о своей кинокамере. От госпитализации, на чём настаивал врач скорой помощи, пан Ванькович отказался, и под моё обещание наблюдать за пациентом врач доставил нас в гостиницу.

Солнце садилось на верхушки сосен. Вечерело.

Поль спокойно уснул на своей кровати, а я устроился напротив него в кресле, где впервые за последние несколько часов задал себе вопрос: «А что бы было, если бы не сон, не чемоданчик для оказания экстренной помощи и Петрович?»

Комментарии:

Доктор Ву:

Надо разбираться, почему моя аппаратура, снимавшая показания с датчиков, находившихся на месье Ваньковиче, всё время регистрировала параметры возбуждения: повышенная мозговая и мышечная активность, частые пульс и дыхание, высокий уровень гормонов и медиаторов адреналинового ряда, нормальный уровень сахара крови.

Непонятно, почему аппаратура не показала гипогликемическую кому и реальную опасность для жизни наблюдаемого.

Фёдор Юркевич:

Вы не доверяете моей врачебной квалификации, доктор Ву?

Это была классическая гипогликемическая кома, тем более что человек, попавший в пространственно-временную аномалию, или, как говорит Матвей Остапович, в реку -времени, как правило, теряет много энергии или истощается.

Анри Бертье:

Разбираться надо, но скорее всего наши датчики работают в пространственно-временных аномалиях тоже аномально и полагаться на них полностью нельзя.

Надежда Сушкевич:

Какие вы бездушные, господа учёные! Поль чуть не погиб, а вы про датчики!

Фёдор, почему ты нам ничего не рассказал про свой сон, а, предполагая возможность несчастного случая, оставил Поля без наблюдения, одного? Ведь ты знал, что замок Ваньковичей «плохое» место, и всё же побежал к своим волкам.

Ужас какой! Для одних главное — эксперимент и датчики, а для другого — волки.

Нет:

Господа, не надо ссориться и обвинять друг друга. Мы все знали, в том числе и Поль, что эксперимент сложный и даже опасный для жизни, поэтому сейчас анализ важнее эмоций.

Мишель Дризэ:

Плохо, что камера Поля пропала, нет никаких объективных материалов, которые могли бы пролить свет на этот загадочный случай.

Александр Капнист:

Предлагаю завтра сделать перерыв в посещении заповедника и отсмотреть всем вместе отснятые материалы с двух оставшихся камер. Что-то мне подсказывает, что там нас тоже ждут сюрпризы. Ведь это только доверчивые зрители уверены в том, что кино и фото — это то, за что выдаёт себя реальность.

Мишель Дризэ:

Как жаль, что никто из нас, операторов, не сопровождал месье Юркевича. Я бы с удовольствием отснял эту уникальнейшую сцену поедания лабораторных посадок оленями. И хоть доктор Бертье отлично перевёл пост на французский язык, я так и не понял, кто такой «козёл-провокатор»?

Фёдор Юркевич:

Когда скот ведут на бойню, животные чувствуют свою смерть, очень нервничают и не хотят идти в загон, где их лишат жизни. На этот случай есть обученный козёл, которого так и зовут «козёл-провокатор».

Он идёт первым в загон, а за ним всё стадо. Конечно, козёл благополучно выходит из смертельной ловушки, а животные погибают.

Бойню приводят в порядок, и он заводит туда очередную порцию живого мяса. Всё как у людей, ничего нового.

Надежда Сушкевич:

А зачем вы, Фёдор, жили рядом с кошкой два дня в лесу, да ещё осенью? Взяли бы кошку и котят на руки и поехали бы к своему приятелю Николаю Григорьевичу?

Фёдор Юркевич:

Сразу видно, Надюша, что вы человек городской.

Поймать дикую кошку в лесу невозможно, а уж взять на руки и подавно. Ведь страшнее кошки зверя нет, у неё такие когти, что рваные раны, оставленные ею, могут быть несовместимы с жизнью. И без контакта и полного доверия кошка никогда бы не далась мне в руки.

Даже если бы я забрал её новорожденных котят и пошёл пешком, то и тогда не факт, что Тигра последовала бы за мной, а котята могли бы не выжить на искусственном вскармливании.

Кроме того, кошка-мама после каждого кормления массирует животики своим деткам для лучшего пищеварения и убирает за ними.

Да, и забрав у кошки котят, можно было вызвать у неё сильный стресс, который мог плохо закончиться для неё и для меня. А потом, простите, психология животных — это всё-таки моя специальность. К тому же, когда у малышей открылись глаза, кошка стала для них не только заботливой матерью, но и первой учительницей.

Вот для того, чтобы Тигра поверила незнакомому человеку и не убежала от котят, мне и пришлось на время пожить рядом с ней.

Поль Ванькович:

Какой ужас!!!! И дело не в том, что, по мнению доктора Юркевича, у меня была там какая-то кома и я был за гранью жизни! Это всего лишь слова Фёдора, а лабораторные датчики доктора Ву не зафиксировали каких-либо серьёзных отклонений, да и мои жизненные показатели в машине скорой помощи были нормальными, что может подтвердить местный эскулап.

Мало ли кто и где может, надышавшись заповедного воздуха, уснуть?!

Возможно, всё описанное доктором Юркевичем — это тоже игры-галлюцинации зоны или сон самого волковеда.

Неоспоримый факт здесь только один — пропала моя кинокамера, и я хватился её, только прочитав этот пост.

А вот это-то как раз и невероятно! Кинокамера, с которой я не расстаюсь уже двадцать пять лет и о которой помню даже пьяным или спящим…

Господин Юркевич, не могли бы мы поехать в замок Ваньковичей и возобновить поиски моей кинокамеры?

Анри Бертье:

Конечно, Поль, мы в ближайшие дни организуем поиски вашей кинокамеры, но, простите, без вас.

Продолжение следует