Открыл дверь подъезда, и на тебе! Весь двор разрисован мелом. А возле крыльца на асфальте квадраты классиков. Сначала прыгаешь на простую клетку, потом на хромую, за ней кочерга…

Беспорядок! Каракули, бестолковые рисунки, но больше всего Максимилиана раздражали классики. Сбивают с нужного ритма. Утром о работе нужно думать. А тут открыл дверь: классики. Первая клетка — земля… а эту как называли… точно, хромая! За ней кочерга, левша, вода…

Попал в клетку огня, и всё, возвращайся в самый первый квадрат, с которого начинал. Попробуй теперь нагнать остальных, они далеко, ты отстаёшь… А ещё слепая, самая сложная! Максимилиану никогда не удавалось с закрытыми глазами хорошо кинуть биту.

Это было давно, в доисторические времена, до потопа и при царице Морковке, и нечего морочить голову ненужными картинками. Голубятня и порхание белоснежных голубей в небе; турники, на которых выбивают коврики, связанные из ненужных тряпок; квадраты классиков; девчонки-хохотушки; пальцы, испачканные мелом. Тогда его звали Максимкой. Мать перешивала ему одёжки старшей сестры. Унизительные одёжки, ненавистное имя.

Этой ночью ливень поливал асфальт и слизал почти все следы мела. Максимилиан посмотрел на осеннее мрачное небо и подумал: до отпуска два месяца, две недели, три дня и десять часов. Максимилиан любил точность. У него уже и билет был, и горные лыжи стояли в прихожей, в чехле с дополнительным уплотнением, с колёсиками, чтобы удобнее везти. В такой чехол и вторая пара лыж поместится. Но Вика свои лыжи не привезла и билет не купила, сказала, что до отпуска два месяца…

С Викой Максимилиан ездил в отпуск кататься на лыжах. А по выходным пару раз в месяц приезжал в её квартиру, которую сама Вика называла расхристанной: вещи где попало, на столе крошки, под ногами вертится собачонка… Следовал ужин, фильм, который они долго выбирали, и секс. Часа в два ночи Максимилиан целовал Вику, вставал, одевался, спускался вниз и ехал домой. Ехал, слушал музыку, смотрел на фонари и улыбался. Дома были чистота и порядок.

Можно было перевоспитать Вику или расстаться с ней. Максимилиан не ездил к Вике полгода и пару раз сходил в гости к коллеге, Евгении Петровне. У Евгении Петровны был почти такой же порядок, как и у Максимилиана. Никакой собачонки. И ужин вкуснее… Но улизнуть ночью не получилось, Максимилиан не справился с замками на входной двери, оттого не было ни ночной дороги, ни музыки и фонарей.

На третий ужин Максимилиан не пошёл. Евгения Петровна недоумевала, на работе всячески намекала на близкие отношения, донимала Максимилиана звонками.

За недоумением следовала обида, за обидой месть. В регистратуре Евгения Петровна тайком переставила расписание Максимилиана, он приехал на работу, но оказалось — выходной. Потом переманила к себе толковую медсестру, а Максимилиану пришлось работать с балбеской, которая была в стоматологическом кабинете как корова на льду: путала инструменты, ошибалась с цементом для пломбы, а при звуке бормашины норовила уйти из кабинета.

К счастью для Максимилиана стоматологическая клиника, где они вместе работали, открыла новый филиал, и Евгению Петровну перевели туда.

И всё стало как прежде. Собачонка под ногами, на столе крошки, вещи где попало, непорядок с билетами и горные лыжи в отпуск.

Свою машину Максимилиан парковал на стоянке напротив дома, через парк. Парк крошечный, но затейливый: у входа часы на ажурной решётке, фонари под старину, скамейки, дорожки вымощены разноцветным известняком. Вечером тут бабушки с колясками, а стемнеет — парочки.

Сейчас было утро, шесть двадцать пять, никого, деревья голыми ветками наверху стучат, ветер листьями под ногами шелестит.

И в парке классики! Нарисованы на дорожке, а возле них рожицы. Одна язык показывает, другая подмигивает. Максимилиан поджал губы, обошёл рисунки и пошёл к большой плитке из красного известняка. После этой плитки поворот и выход из парка.

Максимилиан наступил на красную плитку и споткнулся. Мир потерял равновесие, Максимилиан поднял руки, но уже не смог ровно встать, плитка под ногами покачнулась, Максимилиан едва успел отскочить.

Землю затрясло, внутри её заскрежетало, а больше всего бушевала та самая плитка из красного известняка, на которую шагнул Максимилиан и будто на кнопку пуска нажал.

Плитка треснула. Разломилась и земля под плиткой. Ломалось легко, будто бутерброд пополам — вот красная колбаса, известняк, а вот чёрный хлеб, земля.

Трещина, сначала небольшая, всё росла и росла, разевая пасть. Максимилиан мог запросто перепрыгнуть её, добежать до парковки, сесть в машину, поехать на работу и забыть о той бестолочи, что творилась на его глазах. Но он стоял и смотрел, как разверзается земля.

Внутри трещины обнажились трубы, на одной из них торчал чёрный большой вентиль. Максимилиану и так нехорошо было, а когда он увидел разорванную плоть земли, её сосуды, жилы и тромбы, его едва не стошнило.

Вдруг труба с вентилем дёрнулась, лопнула, из неё брызнула вода, точным выстрелом шлёпнув по лицу Максимилиана. Вода была ржавая, вонючая, Максимилиан сморщился.

Труба вяло выплюнула воду и потянулась вентилем наверх, к Максимилиану.

И тут Максимилиан мог перепрыгнуть трещину, побежать на парковку, сесть в машину, поехать на работу, зайти в свой кабинет, где всё привычно, упорядочено и чисто. Но он стоял и смотрел, как труба высовывается из земли, качая вентилем, будто кулаком грозит.

Позади Максимилиана раздался треск. И там разломилась земля. Максимилиан остался на небольшом куске земли, который тихо, но верно оседал.

Максимилиан, нет чтобы удрать из этого места, стоял, смотрел. А потом закричал:

— Помогите! Пожар!!

Почему пожар? Кто его знает.

— Пожар!!!

— Голосит вроде кто? — услышал он женский голос.

— Показалось, — ответила вторая женщина.

— Не показалось. Про пожар орал.

— И где пожар? Никакого пожара. Налей мне кофе!

— Не показалось, вон, смотри, за скамейкой труба торчит. Вроде оттуда орали.

— Вот ты неугомонная! Нет чтобы посидеть, отдохнуть, всё утро мазали, мазали… Ну да, яма. Смотри — мужик! Мужик в яме! В костюме!

На Максимилиана сверху вниз смотрели две тётки. Больше он ничего не разглядел, но обрадовался так сильно, как давно не радовался. И закричал от радости, но вышло по-прежнему:

— Помогите! Пожар!

— И нет никакого пожара! — весело сказала одна из тёток. — Чего кричишь? И чего в яме стоишь?

— Он костюм запачкать не хочет, вишь, чистенький какой. А мы грязные, запачкаем. Пойдём, он сам разберётся!

— Не запачкаем. Эй, давай руку! Помогай, ножками, ножками!

Максимилиан кинул наверх, к тёткам, свой портфель, но сам вскарабкаться на насыпь не смог — тряслись руки и ноги. Тётки схватили его за руки, раз, два, три — и Максимилиан стоял перед ними. Тётки были в платках, в заляпанной краской одежде. Одна тётка скривила губы, а вторая засмеялась:

— Испугался? Это провал!

— Какой ещё провал? Зоя, достань термос! Тут на скамейке перекусим. Нам второй подъезд красить, а мы ещё толком не поели!

— Ты новости утром не смотрела?.. Мой Васька завтракает при телевизоре. Во-он там стенка котлована обвалилась.

— Где новый дом строят?

— Ну да. Котлован глубокий, на склоне. В новостях сказали, что стенки котлована подпирали, укрепляли. Но два дня сильный дождь, вот стенка у котлована и обвалилась. Теперь воду откачивать будут и опять подпирать, укреплять. Наверное, хорошо землю долбануло, если здесь провал…

— Ишь ты, хорошо обвалилось! А если бы днём обвалилось, сколько народу пострадало бы… Ничего, сейчас подпорки поставят, дом построят, квартиры продадут… И будем мы в них красить-мазать…

Тётка села на скамейку, порылась в пакете и спросила Максимилиана:

— Будешь бутерброд?

И сунула его Максимилиану. Бутерброд был с сыром. Максимилиан взял бутерброд и откусил большой кусок.

— Не торопись! Подавишься! Меня Зоя зовут. А она — Катерина. А тебя как?

— Максими…

— Макс, значит. Садись, Макс, у меня ещё кофе в термосе есть.

Максимилиан сел рядом с Катериной и Зоей. Всё сейчас было обыденно и просто, и он немного пришёл в себя.

Зоя достала еще бутерброды. Они сидели на скамейке, смотрели на огромную дыру в земле, трубу, что торчала из дыры, листья, которые перекатывал ветер. Второй бутерброд был с колбасой. Красная колбаса, известняк, и чёрный хлеб, земля.

Зоя, Катя и Макс съели бутерброды, выпили кофе и давай по зелёным, голубым, красным плиткам прыгать.

Сначала с клетки земли двумя ногами на простую, потом одной ногой на хромую, за ней кочерга и левша, ещё клетка воды, девчонки её молоком кличут. А когда седьмая клетка, пусть Катька и Зойка хохочут, стараются меня рассмешить, мне нельзя смеяться. Ну, чего гогочете? Сейчас лопну от смеха!