Путешественники, бывавшие в Англии в середине ХIХ века, дружно отмечали, что у английских барышень замечательный цвет лица — просто удивительный для туманного дождливого острова. Объяснялось это просто. Барышни Викторианской эпохи по сто раз на дню зардевались и алели, как маков цвет. Краснели от волнения, от надежды, от любовных переживаний, от чьего-либо неподобающего поведения, от удачного или неудачного ответа, от морского ветра. Благодаря регулярной сосудистой гимнастике их щёчки всегда были свежи и бархатисты.

Мэри Шелли, в девичестве Мэри Уолстонкрафт Годвин, заставшая начало и расцвет Викторианской эпохи, давно уже разучилась краснеть, разучилась плакать, перестала обращать внимание на условности. Её занимают лишь два предмета — взрослый 32-летний сын, будущее которого наконец-то устроено, и собственная литературная работа. Остальное — воспоминания. Туманные картины счастливейших дней и ночных кошмаров. Всё перемешано и неразделимо.

Литератор и публицист Уильям Годвин и его жена Мэри Уолстонкрафт являли собою редкий для второй половины XVIII века образец семейной пары, в которой брачный союз был скреплён единством устремлений и идеалов. Годвин и его супруга соперничали по степени влиятельности и популярности в английском обществе 1780–1790-х годов, весьма своеобразно, но непосредственно реагировавшем на события французской революции. Публицистические эссе Мэри Уолстонкрафт, годвиновский роман «Калеб Уильямс» и особенно его же «Исследование о политической справедливости» были британскими аналогами литературы, широко читавшейся по ту сторону Английского канала.

Брак Уильяма и Мэри был вызывающим мезальянсом, поскольку свободомыслящая Мэри уже успела обзавестись внебрачной дочерью, чего нисколько не стыдилась, а свободомыслящий Уильям не придавал этому факту никакого значения. Но грянул час, и ханжи восторжествовали.

Тридцатого августа 1797 года у четы Годвинов родилась дочь, названная в честь матери — Мэри. Родителям было уже по сорок лет. Поздние роды для Мэри Уолстонкрафт оказались слишком тяжелы — через несколько дней она скончалась. Уильям Годвин остался вдовцом. имея на руках родную дочь-малютку и её единоутробную сестру — Фанни, внебрачную дочь покойной жены.

Вдовствовал он недолго. Как нравы эпохи, так и английский семейный обычай тогдашнего среднего класса делали невозможным воспитание дочерей без присутствия в доме женщины. На усмотрение главы семьи оставалось лишь решить, в каком качестве войдёт женщина в дом — законной супругой, гувернанткой, домоправительницей на жалованье или бедной родственницей-приживалкой (так называемой воспитанницей).

Годвин выбрал первое. Новой миссис Годвин стала некая вдова Клермонт, имевшая двоих детей от первого брака и незамедлительно обзаведшаяся в новом браке третьим ребёнком.

Так в жизнь Мэри Годвин с первых дней вселился грубый раскол: необыкновенная одухотворённость и возвышенность её натуры постоянно оттенялись водворившимися в доме низкими интригами, сплетнями, нуждой, тяжёлыми ударами судьбы и одиночеством. Романтическая трагедия шла на одной сцене с мещанской драмой.

Годвин, женившийся, что называется, от безысходности, не мог не видеть, что его новая супруга — вульгарная жадная баба. Ничего не понимавший в бытовых проблемах, он надеялся, что заботы по дому сведут к минимуму личное общение с миссис Годвин № 2, и он сможет спокойно заняться привычными делами. Получилось строго наоборот — писатель оказался под каблуком у горластой сварливой стервы.

Будущая создательница «Франкенштейна» росла книжной девочкой, что во многом, если не во всём, определило её жизненный путь. Даже на страницах личных писем и дневников, среди печальных заметок об утратах и неприятностях постоянно присутствуют педантичные записи о прочитанных книгах, количество и тематика которых поразительны. Очень мало романов, зато десятками перечисляются исторические и философские труды, сочинения античных классиков и великих европейских писателей нового времени, поэтические сборники… Целая университетская библиотека, осилить которую мог бы не каждый.

Друзья-литераторы не забывали своего столь неудачно обернувшегося коллегу. В доме Годвина постоянно бывали поэты Уильям Вордсворт и Сэмюэл Колридж. Малограмотная миссис Годвин, в присутствии образованных особ превращавшаяся во что-то вроде пятна на обоях, вынужденно удалялась в дальние покои, где давала волю своему гневу. Особенно её раздражало, что юная Мэри запросто могла поддерживать литераторские беседы, ни в чём не уступала взрослым джентльменам, присутствовала в гостиной в нарушение всех обычаев английской благопристойности.

Наступил 1814 год, и в гостиной Годвина появился молодой 22-летний Перси Шелли, поклонник и ученик хозяина, аристократ, вольнодумец и гениальный поэт (что было признано позднее). Между ним и 17-летней Мэри мгновенно возникло чувство куда более глубокое, чем простая дружеская симпатия.

И опять — увы. Шелли был молод, умён, красив как Антиной, чувствен и крайне экзальтирован. Легко возбуждался отвлечёнными идеями, произносил фонтанирующие речи, нередко завершавшиеся обмороками от эмоционального перенапряжения. Он был человек крайностей, обладающий благородством Дон Кихота, возведённым в кубическую степень, и стремлением к действию, не признающим никаких преград и здравомысленных соображений. Пылкость натуры часто подводила. За написанную на одном дыхании брошюру «Необходимость атеизма» его исключили из Оксфордского университета.

Наследник семейного состояния и титула баронета, Перси Шелли в 1811-м смертельно влюбился в пухленькую кудрявую блондинку по имени Гарриэт Уэстбрук. Блондинка оказалась дочкой лондонского трактирщика. Её рассказы о царящей в семье мрачной отцовской тирании так возмутили юного поэта, что он в неудержимом приступе донкихотства немедля поволок юное создание под венец.

Английский закон того времени не предусматривал обязательного согласия родителей на брак сыновей, зато в случае неправильного выбора родители имели право лишить непокорного дитятю содержания, доли наследства или наследства целиком. В этом состояло его отличие от континентального права, где согласие родителей — обязательное условие, а лишать сыновей наследства запрещено.

С Перси Шелли его отец, баронет сэр Тимоти Шелли, поступил по нормам английского права. Его не тронуло даже скорое появление на свет двоих внуков. Сам молодой донкихот быстро разочаровался в собственном браке, однако сделанного не воротишь.

Встреча с Мэри Годвин подвигла Шелли на очередной бунт против британских условностей. В том же 1814-м они вступили в фактический брак, который вознёс их на вершину счастья и одновременно поставил в положение изгоев. Особенно Перси Шелли — он теперь был не только мужем дамы низкого происхождения, но и коварным изменщиком-двоеженцем, преступно бросившим двоих малолетних детей. Мораль страны и времени не терпела подобного адюльтера. Мэри Шелли пришлось жить под гнётом этого шага до последних своих дней.

Дальнейшая, не разграничиваемая между бытом и литературными занятиями, короткая семейная жизнь четы Шелли — настоящий водоворот событий, в котором даже далёкий от мистики человек может заподозрить вмешательство тёмных сил.

Молодые супруги совершили свадебное путешествие (больше похожее на бегство) в Швейцарию, где потом бывали не раз, и где их соседями и компаньонами оказались лорд Джордж Гордон Ноэл Байрон и француз Анри Бейль, потихоньку пописывающий под ворохом всевозможных псевдонимов, одним из которых было название захолустного немецкого городка — Стендаль. Между Шелли и Байроном сразу же возникла прочная дружба.

Весной 1815 года, после преждевременных родов, Мэри Шелли потеряла своего первого ребёнка — девочку. Позже, в Италии, ей довелось похоронить ещё двоих детей. В живых остался только один ребёнок — Перси Флоренс Шелли, родившийся там же, в Италии, в 1819-м.

Уезжая на континент, супруги Шелли прихватили сводную сестру Мэри — Клер Клермонт. Точнее, она сама упросила их взять её с собой. Из этого обстоятельства позже возникла печальная коллизия.

Жизнь на континенте была неимоверно трудна. Байрон, человек богатый, иногда подбрасывал денег без отдачи, но в кругу английских аристократов не принято жить за чужой счёт. Шелли, лишённый собственных средств, во время краткого пребывания в семье Годвина назанимал денег под проценты, чтобы помочь непутёвому тестю, и был с ног до головы опутан долгами. Не спускали с него глаз и кредиторы брошенной законной супруги, которая под гарантии мужнина наследства не стеснялась делать долги. Но у неё было оправдание — Шелли бросил её без гроша.

Разумеется, Шелли-джентльмен дал поручительство, что немедленно по смерти любимого папаши рассчитается из унаследованного состояния со всеми долгами. Откуда ему было знать, что батюшка доскрипит до почтенного возраста в 91 год, а самому ему осталось жить несколько лет.

В Англии Шелли мог рассчитывать только на одну перспективу — долговую тюрьму Маршалси. Тем не менее, в августе 1816-го им пришлось вернуться на родину, где они повели в Лондоне жизнь скрывающихся от закона преступников. Шелли мотался по частным квартирам и дешёвым гостиницам, Мэри приходилось ютиться в меблированных комнатах. Они не виделись неделями, иногда обменивались короткими записками, которые передавали через лондонских уличных мальчишек.

Октябрь и декабрь 1816 года ознаменовались двумя трагедиями. В октябре Мэри узнала от отца, что её сводная сестра Фанни покончила с собой — отравилась опиумом, оставив короткую записку: «Никому не хочу быть в тягость на этой земле». Мэри пыталась поговорить с отцом. Однако Годвин, полинявший, опустившийся, затравленный идиотизмом и бедами собственной семейной жизни, на разговор не пошёл — ответил письмом, в котором категорически запретил дочери и зятю появляться в своём доме. И даже обвинил Перси Шелли в совращении беглянки Клер, что было чистейшей выдумкой.

Речушка Серпентайн, протекающая через лондонский Гайд-парк, образует цепочку мелких прудов. В одном из этих прудов в декабре 1816 года утопилась Гарриэт Уэстбрук, не выдержав нужды и постоянных сплетен вокруг её несчастной семейной истории.

Трагическое событие имело лишь одну положительную сторону — Перси и Мэри могли теперь узаконить свои отношения церковным браком, а Мэри собралась принять осиротевших детей Гарриэт в свою семью как родных. Но едва они попытались это сделать, как Канцлерский суд громыхнул вердиктом, по которому преступный вольнодумец и двоеженец Шелли навсегда лишался права воспитывать своих детей от первого брака. Узнав о решении суда, Шелли свалился в нервной горячке.

Когда он начал выздоравливать, открылось новое обстоятельство. Клер Клермонт во время пребывания в Италии тесно подружилась с лордом Байроном. Настолько тесно, насколько это возможно в отношениях мужчины и женщины. По возвращении в Англию последствия этой дружбы скрывать стало уже нельзя. Дочку Клер от лорда Байрона назвали Аллегра — по-итальянски «весёлая».

Лорд Байрон — аристократ, поэт, политический трибун — в отношениях с женщинами был холодным циником донжуанского склада. Ни одна из его любовей долго не длилась и нормально не протекала. В том числе — кровосмесительная связь с собственной сводной сестрой Августой Ли. К интрижке с Клер он отнёсся со стоическим спокойствием — ещё одна в списке. На рождение дочери отреагировал примерно так же.

Мэри взяла маленькую Аллегру к себе и некоторое время о ней по-матерински заботилась. Ей хотелось спасти репутацию сестры. Однако Байрон, предпочитавший не подливать масла в огонь сплетен, забрал дочь у Мэри и пристроил её в монастырскую школу в Италии, где девочка умерла, прожив на свете всего 6 лет. Отец поскорбел очень умеренно — одной краткой дневниковой записью.

Чтобы стряхнуть наваждение несчастий, супруги Шелли весной 1818 года уехали в Италию. Тёплый солнечный полуостров не подарил им покоя. По-прежнему мучил денежный вопрос. В Венеции умерла дочь Клара, в Риме — сын Уильям. Казалось, чудовище доктора Франкенштейна, преследовавшее своего создателя, сошло со страниц написанного Мэри в 1817 году романа и начало преследовать его автора.

Подтверждение последовало очень скоро. В начале июля 1822 года Шелли уехал по денежным делам в Ливорно. Назад в Геную он решил возвратиться на борту маленькой яхты — по морю путь был гораздо скорее, чем по побережью. Едва яхта вышла в открытое море, как с севера налетел мощный шквал — обычное явление в Лигурийском море, похожее на новороссийскую бóру. Яхта мгновенно опрокинулась и затонула. Погибли все, кто был на борту.

Тело Шелли, выброшенное прибоем, обнаружили только 18 июля. Его опознали по лежавшим в карманах сюртука томикам трагедий Эсхила и стихов Китса, которые он взял с собой в поездку. После долгой бюрократической волокиты, после расследований, не имело ли место самоубийство (самоубийц не хоронят на церковной земле), лишь 13 августа — под нажимом Байрона —тело Шелли было кремировано на большом костре, прямо на морском берегу. Его прах захоронили в Риме, на Английском кладбище. В пепле костра Мэри нашла обугленное сердце мужа, зашила его в ладанку и носила при себе до самой смерти.

Вернувшись в Англию, Мэри уединённо прожила почти тридцать лет. Занималась литературной работой и литературной подёнщиной. Написала, в добавление к ставшему знаменитым «Франкенштейну», ещё пять романов. Свёкор, сэр Тимоти Шелли, требовал, чтобы она ничего не писала о покойном муже и не издавала его сочинения. В противном случае угрожал лишить внука, Перси Флоренса Шелли, скудных выплат на содержание. Вредный старик протянул ноги только в 1844-м, дав наконец возможность внуку унаследовать титул баронета и фамильные средства — других внуков у него не было.

Мэри Уолстонкрафт Годвин, в замужестве миссис Перси Шелли, умерла 1 февраля 1851 года. Справедливость требует отметить, что её литературное дарование было невелико. Знаменитый роман «Франкенштейн», имевший репутацию энциклопедии ужасов, в наши дни нельзя читать без улыбки — до такой степени он насыщен романтическими штампами и неискусно придуманными сюжетными ходами. Чего стоит набитая сочинениями античных авторов кожаная сумка, которую монстр доктора Франкенштейна случайно нашёл в лесу (!), тут же погрузился в чтение — хотя упоминания, что гомункул умел читать, в предыдущем изложении нет, — и из грубого безобразного чудища вскоре сделался существом высокообразованным и чувствительным… Но писательская неумелость Мэри Шелли — ничто в сравнении с её гуманной и стойкой натурой, одержавшей верх в борьбе с шекспировским «морем зол».