«Решевский — яркий и самобытный шахматист, — писал Михаил Ботвинник. — Он отлично считал варианты, обладал незаурядным позиционным пониманием».

Сам Решевский говорил, что его в шахматах привлекает «борьба, соперничество». Сражаться за доской он начал с четырёх лет.

«Я начал играть, наблюдая игру моего отца с его приятелями, — вспоминал Решевский. — Однажды я удивил отца, обратившись к нему с просьбой разрешить мне окончить партию, которую он только что сдал своему противнику. Мой отец не подозревал, что я уже знаю ходы фигур. К большому изумлению отца и его партнёра, я выиграл».

Маленький уроженец Польши считался шахматным вундеркиндом. Уже в возрасте 8 лет он гастролировал в Берлине, Вене, Лондоне, Париже и других городах, давая сеансы одновременной игры. С родителями он переехал в США, где продолжал давать сеансы, а затем успешно выступил в ряде национальных и международных соревнований.

«В 1920 году американских шахматистов взбудоражило появление вундеркинда Сэмми Решевского, который разъезжал по стране, давая сеансы одновременной игры, — вспоминал Эдуард Ласкер. — Несмотря на восторженные отчёты в газетах относительно европейских подвигов малыша, местные шахматисты проявляли скепсис до тех пор, пока Сэмми не добрался до Нью-Йорка, где действительно сыграл двадцать партий одновременно против соперников, принадлежавших категории А в своих клубах».

«Первая встреча с ним никогда не сотрётся в моей памяти. Я ожидал его прибытия на платформе станции La Salle Street. Когда поезд исторг всех пассажиров, я внимательно изучил среди них всех мальчиков, и вскоре высмотрел одного в компании с выглядевшим как иностранец мужчиной, неуверенно озиравшимся вокруг себя. Я подумал, что это вполне мог быть менеджер Сэмми. Но поверить, что мальчик рядом с ним это Сэмми, я не мог. Газеты писали, что ему восемь лет, и я готов был увидеть мальчика десяти, а то и двенадцати лет. Но малышу, которого мужчина держал за руку, было никак не больше шести. И всё же это был Сэмми. Я чувствовал себя абсолютно оглушённым. Я не мог поверить, что этот малыш может играть в шахматы, не говоря уж о том, чтобы играть на мастерском уровне.

Кроме того, он совсем не походил на ребёнка, которому нравилось учиться или размышлять над шахматной доской. Румяные щёчки, светлые волосы и голубые с искорками глаза — образец здоровья — говорили скорее о пренебрежении учёбой в пользу физических упражнений».

«На публику его появление произвело потрясающий эффект. Собравшиеся не могли поверить своим глазам, когда увидели “габариты” Сэмми. Во-первых, газеты не преувеличивали. Глаза Сэмми находились выше уровня столов всего на 5–6 дюймов. Громовые аплодисменты, которыми было встречено его появление, сменились мёртвой тишиной, как только игра началась. Я шёл от стола к столу позади Сэмми, и после каждых нескольких шагов он оборачивался, чтобы убедиться в моём присутствии. Он сделал первые четыре или пять ходов очень аккуратно. Затем один из соперников допустил грубую ошибку. Сэмми повернулся ко мне, улыбаясь во весь рот, очевидно, успокоенный, и прошептал мне что-то вроде: «Посмотри, он думает, что умеет играть в шахматы».

С этого момента он заметно успокоился. Если я правильно помню, Сэмми выиграл 19 партий и одну свёл вничью».

Родители решили, что Сэмми должен освоить какую-либо профессию. Он получил образование и всю жизнь работал бухгалтером. Он совмещал работу в офисе с игрой в шахматы.

На турнире в Маргите в 1935 году 24-летний Решевский взял первый приз впереди Капабланки, а в 1936 году он выиграл первенство США. На знаменитом турнире в Ноттингеме в 1936 году Решевский поделил 3–5 места.

«В Ноттингеме обнаружилось, — писал Саломон Флор, — что среди шахматистов, участвовавших в сеансах «чудо-ребёнка», были Видмар и Эйве. В турнире Решевский не терялся в трудных положениях и проявлял исключительную цепкость в защите. Как правило, он всегда сражался против двух противников — против своего партнёра и почти постоянного жестокого цейтнота».

После Второй мировой войны Решевский стал активным участником соревнований за мировое первенство. В 1948 году он составил серьёзную конкуренцию советским гроссмейстерам и поделил 3–4 места с Паулем Кересом в матче-турнире претендентов на титул чемпиона мира. Затем Решевский пропустил один цикл борьбы за шахматную корону, а в 1953 году на турнире претендентов в Швейцарии он разделил 2–4 места с Кересом и Давидом Бронштейном.

С. Решевский — Ю. Авербах. Турнир претендентов, 1953. Защита Нимцовича

1. d4 Кf6 2. с4 е6 3. Кс3 Сb4 4. е3 0–0 5. Ке2 d5 6. а3 Се7 7. сd еd 8. Кg3 Се6 9. Сd3 Кbd7 10. 0–0 с6 11. Сd2 Ле8 12. Фс2 а5 13. Ксе2 Кb6 14. Кf4 Сd7 15. Лfе1 Сf8 16. f3 Сс8 17. Лас1 g6 18. Кfе2 Сg7 19. h3 а4 20. е4 de 21. fе Се6 22. Се3 Сb3 23. Фd2 Кfd7 24. Сg5 f6 25. Се3 Кf8 26. h4 Сf7 27. h5 Ке6 28. Лf1 Сf8 29. Лf2 Кd7 30. Лсf1 с5 31. d5 Кс7 32. hg hg 33. Лf4 b5 34. Лh4 Ке5 35. Крh1 Фd7 36. Л:f6 Кg4 37. Сg5 Сg7 38. Лf4 Ке5 39. Сf6 С:f6 40. Л:f6 Крg7 41. Фg5 Лh8 42. Кf5+ Ф:f5 43. Л:f5 Л:h4+ 44. Крg1. Чёрные сдались.

Он был очень сильным матчевым игроком. В его активе победы над И. Горовицем, С. Глигоричем, М. Найдорфом (в двух матчах), У. Ломбарди, А. Бисгайером, Д. Бирном, П. Бенко.

В 1961 году он играл матч с Робертом Фишером. При равном счёте после одиннадцати встреч победа была присуждена Решевскому, поскольку Фишер не согласился с изменениями в расписании соревнования.

«Я занимался дебютом, когда садился за доску», — однажды ответил Решевский на вопрос, как он готовился к поединкам с профессионалами.

Он вновь был в числе претендентов на титул чемпиона мира в 1968 году. Несмотря на солидный возраст (57 лет), он достойно сражался с Виктором Корчным, который был на 20 лет моложе.

«А теперь мне предстояло встретиться с С. Решевским, немолодым, но весьма опытным шахматистом, с которым в понимании шахматной стратегии мало кто смог бы соперничать, — вспоминал В. Корчной. — Две партии, которые я с ним играл, закончились вничью. В обеих он переиграл меня чёрными. Мне запомнилась партия в Буэнос-Айресе в 1960 году. Решевский был правоверный еврей и, согласно требованию религии, не работал и не играл по пятницам и субботам. Наша партия игралась в пятницу до захода солнца. Решевский переиграл меня. Нужно было записывать ход, а солнце уже пряталось. Он стал посматривать на часы, волновался. И вместо выигрывающего продолжения записал другой ход, который дал мне шансы на спасение. Партия окончилась вничью; она оказалась очень важной — в итоге мы разделили с Решевским первое место в турнире.

Всю свою шахматную жизнь Решевский страдал от цейтнотов. В матче, играя белыми, он легко переигрывал меня в первой половине партии. Ближе к контролю времени он начинал играть поверхностно, и я выскальзывал из его стратегических тисков. А белыми я выиграл пару неплохих, убедительных партий. Мне повезло. Настоящей борьбы — очко в очко — не получилось».

«Решевский самым категоричным образом избегал всяких разговоров со мной, — отметил Корчной. — Мы ни разу не анализировали закончившиеся партии, не обменивались мнениями… Однажды я опоздал на очередную партию на две минуты. Я подошёл, запыхавшись, к столику и сказал Решевскому: “Прошу прощения”. Он ответил: “Плохая погода”. Я пожал плечами и сделал ход. Это была наша единственная “беседа” на вольные темы за весь матч».

Решевский выступал в соревнованиях почти до конца жизни и сохранял недюжинную практическую силу. В последний раз он приезжал в Советский Союз весной 1991 года на турнир, посвящённый семидесятилетию Смыслова.

«Шахматист был, конечно, выдающийся, — вспоминал Василий Смыслов. — Хотя дебютную теорию он не знал досконально, были дебюты, которые Решевский разыгрывал превосходно, — защиту Нимцовича, например, да и ферзевый гамбит тоже играл прекрасно. Прощались мы с ним тогда трогательно, обнялись, как чувствовали, что на этом свете уж больше не свидимся».

Последние годы жизни Решевский провёл в небольшом городке Спринг-Вэм в Нью-Джерси. Пожилой человек вёл уединенный образ жизни и был погружён в свои раздумья. Он любил классическую музыку, иногда посещал концерты.