Когда в конце весны 1990 года тяжело заболел известный писатель, пресса ничего об этом не сообщила – тогда ещё было не в обычае обнародовать такие сведения из частной жизни. А когда в начале осени 1993 года писателя не стало, на это известие мало кто обратил внимание – не до того. Уж очень тревожно и суетливо жилось на дне кризисной ямы и в предощущении крупных политических потрясений.
На дворе 2000-й год. Пять серых томов, выпущенных издательством «Современник» в 1983 году, прочитаны, перечитаны, просеяны и взвешены. Цель мероприятия – составить окончательное впечатление и вынести обоснованное суждение.
Москва, середина 1970-х. Юлиан Семёнович Семёнов (многие со смаком уточняют природную фамилию – Ляндрес) широко известен, очень популярен, весьма влиятелен. Энергичен, но не суетлив. Приветлив, но не фамильярен. Разговорчив, но не болтлив. Заметная полнота при невысоком росте, короткая стрижка, окаймляющая круглое лицо щетинистая борода, приверженность табачному зелью. Образцовый для своего времени советский интеллектуал литераторской профессии. Плюс к этому – журналист и дипломированный востоковед, владеет языками пушту и дари. Никому не приходит в голову называть его детективщиком или автором шпионских романов, хотя работает он именно в этих жанрах. Сочинения Семёнова не нуждаются в рекламе, в библиотеках за его книгами стоят очереди, в розничной продаже их не бывает – в отличие от годами валяющейся на прилавках совписовской макулатуры. Семёнова читают, почитают, экранизируют. И внимательно слушают всё, что он просто и доходчиво, безо всякой рисовки повествует со студийной сцены телецентра «Останкино» во время встречи с читателями.
Москва, лето 2021-го года. Молодые люди студенческого возраста на вопрос, знают ли они писателя Юлиана Семёнова, в ответ растерянно пожимают плечами и виновато улыбаются – не знают, не читали. Из трёх десятков опрошенных лишь один припоминает эту фамилию в связи с сериалом «Семнадцать мгновений весны», который он недавно от нечего делать смотрел по телевизору, но до конца не дотерпел. Нерепрезентативная выборка, как говорят социологи? Может быть. Но тридцать несведущих подряд – показательно. Уходящему поколению Семёнов ещё интересен, грядущему поколению безразличен.
Недоброжелатели называют Семёнова спецслужбистом, замаскированным под писателя. Основания для такого утверждения есть. Выездной без ограничений – что в «кап», что в «соц»; поездки – отнюдь не туристические вояжи, скорее миссии. Был вхож в архивы и документохранилища, открытые лишь немногим. В беллетристике и публицистике затрагивал острейшие темы без последствий для себя. Часто повторял фразу «Дружите с чекистами – это такие люди!»Есть, правда, одно обстоятельство, не совместимое со статусом советского спецслужбиста – не состоял в КПСС; впрочем, нет правил без исключений. Доброжелатели и поклонники ото всех перечисленных фактов отмахиваются, а нападки объясняют вульгарной завистью к сверхуспешному автору.
На фоне смертельной скуки, царящей на страницах производственных романов, на фоне ностальгических всхлипов и лукавой полуправды так называемой деревенской прозы – авантюрные сочинения Семёнова более чем конкурентоспособны. Он не стилист и не фанатик отточенной формы; самый ходовой формальный приём его прозы – слова, для пущей выразительности набранные разрядкой, этим приёмом он основательно злоупотребляет.
Форма семёновских романов принесена в жертву сверхплотному содержанию. Фабульные цепочки вершащихся одно за другим событий перемежаются информационными врезами. Семёнов непрерывно просвещает читателей – то вскрывает черепа главных героев и оглашает их тайные мысли, то безлично декларирует, то бессылочно цитирует. Философические максимы, наблюдения житейской мудрости, замысловатые притчи в восточном вкусе, скептические сентенции в духе европейских просветителей, пикантные подробности из жизни великих людей давнего прошлого, обстоятельные справки–объективки о событиях недавнего прошлого, советские анекдоты – всё идёт в ход и пускается в дело. Отчего семёновская проза становится, без преувеличения, новым жанром – информационным романом с вкраплениями художественности. Много позже откроется, что информационные врезы Семёнова полны ляпов, ошибок, баек и сплетен, но это уже потом.
Литературный кумир Семёнова – Эрнест Хемингуэй. Однако хемингуэевские телеграфная манера и сплошной подтекст не подходят Семёнову – в его детективных и шпионских романах всё должно быть ясно и внятно, как в разведчицком донесении, и выразительно, как в хрестоматии. По этой причине Семёнову решительно не даются лирические и бытовые эпизоды – в его текстах они выглядят инородными телами, вставками, сделанными рукой неумехи. Зато семёновская проза выгодно отличается от пикулевской отсутствием кудрявой бульварщины.
Среди героев прозы Семёнова мало живых людей. Почти все его персонажи – психотипы, удобно ложащиеся в задуманные сюжетные схемы. В «Семнадцати мгновениях весны», семёновском opus magnum (главном произведении), этот схематизм виден особенно ясно. Холодный аналитик Штирлиц, безошибочно просчитывающий наперёд все комбинации и ходы, в своей непогрешимости почти божественный. Суперинтеллектуал и размагниченный интеллигент профессор Плейшнер, которого анекдотическая рассеянность сталкивает в могилу. Абстрактный гуманист пастор Шлаг, в условиях нацистского режима готовый опасно откровенничать с любым незнакомцем. Двуногая полицейская ищейка Генрих Мюллер. Провокатор Клаус, преданный профессии профессионального предателя и более ничего не умеющий. Хорошая девушка Габи, способная только к бессловесному обожанию. Плохая девушка Барбара, образец глубокой нацистской индоктринации (Семёнов знал, что в кадрах СС женщины не служили, однако не удержался от соблазна изобразить юную дьяволицу). Персонажи поданы готовыми и статичными – они ни в каких обстоятельствах не меняются. Не меняется и сквозной герой детективной серии Владислав Костенко: в «Петровке, 38» и в «Противостоянии» он один и тот же – прямолинейный до грубости и в то же время человеколюбивый, его хамоватая бесцеремонность отождествляется с большевистской прямотой.
Литературная работа Семёнова аккуратно уложилась в последние тридцать лет существования советской власти. За этот срок писатель разработал и создал обширную мифологию отечественной истории XX века в её военно-политическом аспекте. В этой мифологической концепции все отрицательные явления и персонажи наползают исключительно оттуда, а противостоявшие им безупречные рыцари революции и светлые паладины справедливости происходят исключительно отсюда. Отдельные недостатки изживаются, отдельные перегибы преодолеваются. Созидательного пафоса коммунистического строительства в семёновской мифологеме нет. Есть строгая прохладная атмосфера закрытых департаментов, сотрудники которых днём расставляют капканы на шпионов и уголовников, а вечером на даче читают Камю или едут в филармонию слушать Дебюсси. Лёгкая тревожность жизни в сплошь враждебном окружении снимается без труда: подмигивая читателям, автор даёт понять, что те, кому по должности положено бдеть, бдят неусыпно, а стало быть, бояться нечего.
Жизнеподобие и правдоподобие семёновской мифологемы были убедительны. Его умение хорошо рассказывать о плохом и светло о тёмном подкупало. Его охотно и много читали. Ему верили – не так, как верят сочинителю утешительных сказок, а как верят надёжному знающему человеку. Тот факт, что герои его главной книги, пропущенной через экранизацию, сразу сделались персонажами анекдотов, говорило отнюдь не о читательском ехидстве. Напротив, свидетельствовало, что сюжет штирлициады ушёл в фольклор, внедрился в массовое сознание и стал чем-то вроде черты национального характера – «Что немцу здорово, то русскому ещё здоровее».
Юлиан Семёнович Семёнов всего три недели не дожил до 62-летия. Его кончина немедленно обросла конспирологическими домыслами насчёт преднамеренного убийства, но никакие доказательства представлены не были.
Алексей Константинович Толстой в детстве якобы сидел на коленях у Гёте. Юлиан Семёнович Семёнов в детстве якобы сидел на коленях у Сталина. Как это важно – в детстве посидеть на подходящих коленях, а если коленей не было, то выдумать их.
