В 2018 году в издательстве «3-е ИЮЛЯ» вышла в свет книга «Засекреченная война», вызвавшая широкий общественный резонанс. Автор, кропотливо изучавший и анализировавший архивные документы, свидетельства очевидцев и участников самой страшной войны XX века, обнародовал неизвестные доселе факты. Отдавая должное героизму и мужеству простых людей, вставших на защиту Отечества, писатель рассказал о трусости и предательстве многих должностных лиц, которые обязаны были не допустить разгромных поражений, пленения миллионов советских солдат. Сторонники власть предержащих и сегодня скрывают всю правду о том времени, молчаливо оправдывая репрессивный молох, уничтоживший неподсчитанное до сих пор количество как штатских, так и военных – лучших людей страны...

«Чёрная осень сорок первого года» своего рода продолжение этой же темы. Горькой и страшной. Автор опять же опирается не только на свои умозаключения, но и беспристрастные документы из американских и немецких архивов (наши по- прежнему замурованы для исследователей), а также мнения и версии обеих противоборствующих сторон. Читатель заметит, что об одних и тех же событиях будет рассказано несколько раз. Но устами разных людей. С разными подтекстами. Поэтому не спешите делать выводы...

Версия 10. Противники

Оценить бесценность черновых записей можно только при условии их сохранности. А ведь сколько «ненужных» бумаг мы выбрасывали, когда в той или иной мере использовали их. У меня же, видимо, от матери сохранилась привычка «к накопительству». Ещё после войны, когда отца-офицера заставляли большую часть зарплаты тратить на покупку облигаций, которые оказались невостребованными лет двадцать и люди попросту выбрасывали их за ненадобностью, мама упорно верила, что когда-то эти бумажки пригодятся, и часть ценных бумаг сохранила. Правда, ценности они практически уже не представляли, государство скупало их за сущие копейки.

За долгие годы работы в журналистике я подсознательно скапливал и хранил использованные редакционные блокноты. Верил, что многое из того, что там записано, но не попавшее на газетные страницы, когда-нибудь пригодится. Так оно и вышло.

Эта история случилась аккурат в канун московской Олимпиады. Кто-то из силовиков позвонил и сообщил, что в орловской гостинице «Россия» остановилась группа немцев, интересующихся историей минувшей войны, а раз ты занимаешься этой темой, может, пригодится. Встреча произошла буквально перед отъездом автобуса в Москву. Седовласые немцы через переводчика сообщили, что они родственники тех, кто воевал под Мценском осенью 1941 года, и хотели бы по поручению отцов посетить памятные места.

Таковым местом стал Первый Воин, где по воспоминаниям маршала М.Е. КАТУКОВА 6 октября состоялась самая страшная и решающая битва с танкистами Гудериана. Немецкие туристы удивлялись, что вокруг нет ни одного памятного знака о событии, когда русские преподнесли им хороший урок. Тогда впопыхах я неправильно записал фамилию одного из экскурсантов – Эбер, – сына полковника, первым принявший удар катуковцев. Он всё время кивал головой, подчёркивая, что его отец очень лестно отзывался о смелости и мужестве советских танкистов, отдавал должное достойному противнику.

В первой книге «Засекреченная война» я вскользь упоминал, что «только в начале XXI века под Первым Воином появился мемориальный комплекс и его создал руководитель агрофирмы «Мценская» Николай Александрович ЖЕРНОВ. По собственной инициативе он вместо комбайна купил танк Т-34 и водрузил его возле шоссе. В том самом месте, где родилась танковая гвардия...»

И вот спустя почти сорок лет, когда всемирная паутина расширила наши контакты, я уточнил, увидев фотографию, что в Первом Воине был не Эбер, а Хайнц-Эйген ЭБЕРБАХ, служивший на подлодке в Средиземном море и в 1944 году попавший в плен к британцам, сын полковника, а затем генерала Генриха ЭБЕРБАХА, одного из асов танковой армии ГУДЕРИАНА.

Увы, сам Хайнц-Эйген умер через два года после посещения Орловщины в возрасте 61 года. А его отец дожил до 96 лет и скончался только в 1992 году. Интересно, что после войны Эбербах-старший отказался служить в бундесвере и стал управляющим директором протестантской академии в Бад Болле. Именно танковый генерал стал инициатором сбора воспоминаний своих сослуживцев, более того – они организовали свой ветеранский клуб и сайт, благодаря чему мы можем сравнивать оценки противоборствующих сторон, узнавать многие любопытные подробности. Попутно замечу, что, общаясь с родственниками, я ни разу не услышал от них никаких негативных оценок в адрес советских танкистов.

А теперь самое удивительное. Как известно, 17 июля 1941 года под белорусским Кричевом старший сержант Николай СИРОТИНИН, уроженец Орла, в одиночку остановил колонну 35-го танкового полка под командованием Г. ЭБЕРБАХА. После двухчасового боя Коля погиб, и, как выяснилось из воспоминаний немцев, именно полковник ЭБЕРБАХ приказал похоронить его со всеми воинскими почестями. Он передал местным жителям документы русского героя, благодаря чему имя СИРОТИНИНА не затерялось в хаосе первых месяцев поражений и отступлений наших бойцов. Я глубоко убеждён, не будь этого эпизода, СИРОТИНИН, как и миллионы наших солдат, в первый год войны попавших в плен или пропавших без вести, не обрёл бы благодарной памяти потомков. И в Кричеве не поставили бы памятник герою. И в Орле не появился бы сквер Артиллеристов, где увековечено его имя.

Благородство полковника проявилось и во втором эпизоде в ноябре сорок первого.

В полдень 4 октября во Мценск прибыл первый эшелон 11-й танковой бригады под командованием подполковника В.А. БОНДАРЕВА (Бондарев Виктор Александрович родился в 1900 году в городе Ташкенте. В РККА с 1918 года. Приказом НКО № 03005 от 28.9.1941 назначен командиром 11-й танковой бригады), а уже через два дня танкисты приняли первый бой, «действуя из засад северо-западнее Мценска в двух километрах к юго-западу от деревни Железница, вела тяжёлые бои, зачастую попадая в полуокружения».

Согласно журналу боевых действий, утром 10 октября 11-я танковая бригада получила приказ грузиться на станции Горбачёво, однако уже днём генерал Д.Д. ЛЕЛЮШЕНКО отозвал её в связи с критическим положением во Мценске. Бригаде поставили задачу выбить из города немцев, чтобы дать возможность выйти через Мценск 4-й танковой бригаде М.Е. КАТУКОВА. К слову, о героических катуковцах в нашей историографии написано гораздо больше, чем о бондаревцах. И это понятно: танкисты Михаила Ефимовича первыми прибыли под Орёл и сразу же отметились ощутимыми победами. Поэтому и принято считать, что подопечные Виктора Александровича выполняли как бы второстепенные задачи. И не всегда удачно. Так, 10-11 октября в боях в городе и при попытке уничтожения захваченных немцами семи установок БМ-13-16 бригада потеряла пять танков Т-34, пять танков КВ-1, шестнадцать человек убитыми и шестьдесят пять – ранеными. Восемьдесят четыре солдата и офицера пропало без вести.

Бригада отступала. 24 октября была атакована 24-м танковым корпусом. Наши отступили. А подполковника БОНДАРЕВА сочли пропавшим без вести. В приказе Главного управления кадров Вооружённых сил СССР от 4 июня 1947 года за № 01451 за подписью замначальника ГУК ВС СССР генерал-майора КУЗОВКОВА говорится: «Командир 11-й танковой бригады подполковник БОНДАРЕВ Виктор Александрович исключается из списков Вооружённых сил СССР как пропавший без вести в боях против немецко-фашистских войск в октябре 1941 года». А до этого, 12 мая 1947 года, начальник управления кадров танковых войск, генерал-майор ЖУКОВ, на запросы жены В.А. БОНДАРЕВА отвечает, что «никаких сведений о его местонахождения не имеется…» Можно только представить, сколько пришлось пережить супруге офицера, не сдавшегося в плен, но тем не менее сгинувшего без следа. У компетентных органов в таких случаях скорее возникали подозрения, чем сочувствия. Подполковник, возможно, так бы и считался невесть кем, если бы не враги.

Установить истину «помогли» мемуары офицеров 35-го танкового полка вермахта. Вот выдержки из вышедшей в свет в 21-м веке книги Ганса ШОЙФЛЕРА «Танковые асы вермахта»:

«…Когда полковник ЭБЕРБАХ обустраивался в доме в городе Чернь, там обнаружили мёртвого русского полковника танковых войск с пистолетом в руке. Он покончил жизнь самоубийством. Из его бумаг стало ясно, что он был командиром танковой бригады, которая столь ожесточённо и упорно сражалась с нашим танковым полком. Судя по всему, он не захотел пережить позор, вызванный разгромом его бригады. Полковник ЭБЕРБАХ отдал честь своему храброму противнику и приказал похоронить его.

Герман ХОСС, обер-лейтенант и начальник связи 5-й танковой бригады добавляет: «Ему (Бондареву. – Ред.) военная удача улыбалась не так широко, как КАТУКОВУ. На его плечи легло тяжкое бремя разгрома 4-й танковой бригады между Зушей и Чернью. Мы нашли его в одном из домов в Черни, мёртвого, сжимавшего в руке пистолет. Он не пожелал пережить разгрома танковой бригады, первой среди подобных соединений удостоенной СТАЛИНЫМ звания «гвардейская» после её воссоздания в ноябре 1941 года.

Опять же командир 5-й танковой бригады Г. ЭБЕРБАХ отдал распоряжение похоронить отважного командира со всеми воинскими почестями. А на родине подполковника БОНДАРЕВА долгие годы считали пропавшим без вести. Нам так и не удалось установить, как было отмечено участие БОНДАРЕВА в боевых действиях. Или, как это часто бывало у сталинских сатрапов, – «нет человека и нет проблем»? Скорее всего, о нём постарались поскорее забыть, вычеркнуть из списков. Хорошо, хоть не объявили «врагом народа». Поэтому благородство немецкого генерала, засвидетельствовавшего достойную гибель противника, заслуживает нашего внимания. Тем более это был не единичный случай.

…Многие историки, анализирующие битву под Москвой, отмечают – одни с упрёком, другие с похвалой – весьма жёсткий стиль управления ЖУКОВЫМ своими войсками. В том числе это касается и битвы за Москву, которую сам маршал выделял впоследствии как одно из самых памятных для него событий военных лет. Не ввязываясь в детальную дискуссию, подтвердим, что эта жёсткость имела место и, безусловно, оказала влияние на поведение и исполнительность подчинённых в кризисной ситуации. Насколько угрозы командующего помогали делу, а насколько вредили – вопрос спорный и требует оценки каждого конкретного эпизода. Вот, к примеру... Поздним вечером 12 октября, получив информацию о падении Калуги, будущий маршал отправил командующему 49-й армии генералу И.Г. ЗАХАРКИНУ гневное и суровое послание. Его копия была послана СТАЛИНУ:

«1. Немедленно дать объяснение, на каком основании Вы бросили Калугу без разрешения Ставки и Военсовета фронта и со штабом сами уехали в Тарусу.

2. Переходом в контрнаступление восстановить положение. В противном случае

за самовольный отход от г. Калуга не только командование частей, но и Вы будете расстреляны.

3. Стык с 43–й армией в районе Прудки, Барановка направляется 9 тбр (танковая бригада).

4. Получение, исполнение донести.

ЖУКОВ, БУЛГАНИН, СОКОЛОВСКИЙ». (ЦАМО РФ. ф. 16. оп. 946. д. 41. л. 19.)

Документ красноречивый и требует лишь того комментария, что Калугу отбить тогда не удалось, но и ЗАХАРКИН Иван Григорьевич расстрелян не был. Генерал продолжал руководить войсками своей армии, дослужился до звания генерал-полковника, был одно время даже заместителем командующего фронтом, а в 1944 году назначен командующим военным округом, где и погиб в автомобильной катастрофе.

«…Не могу умолчать о том, что как в начале войны, так и в Московской битве вышестоящие инстанции не так уж редко не считались ни со временем, ни с силами, которым они отдавали распоряжения и приказы. Часто такие приказы и распоряжения не соответствовали сложившейся на фронте к моменту получения их войсками обстановке, нередко в них излагалось желание, не подкреплённое возможностями войск.

Походило это на стремление обеспечить себя (кто давал такой приказ) от возможных неприятностей свыше. В случае чего обвинялись войска, не сумевшие якобы выполнить приказ, а «волевой» документ оставался для оправдательной справки у начальника или его штаба. Сколько приносили войскам эти «волевые» приказы, сколько неоправданных потерь было понесено!» (Рокоссовский К. «Солдатский долг».)

Там же: «Войска 16–й армии переживали тяжёлые дни. Они напрягались из последних сил, чтобы не допустить дальнейшего продвижения врага ни на один шаг. Все мы, от солдата до генерала, чувствовали, что наступили решающие дни и что нужно во что бы то ни стало устоять. Каждый горел этим желанием и старался сделать всё как можно лучше. Напрасно некоторые занимающие высокие посты начальники думали, что только они могут хорошо справляться с делами, что только они желают успеха, а к остальным, чтобы подтянуть их к собственному желанию, нужно применять окрики и запугивание... К этим лицам я бы отнёс и нашего комфронтом. Доходило до того, что начальник штаба армии МАЛИНИН неоднократно упрашивал меня намечать КП в стороне от дорог, желая избавиться от телефона ВЧ, по которому ему чаще всего приходилось выслушивать внушения ЖУКОВА. Доставалось и мне, но я чаще находился в войсках и это удовольствие испытывал реже.

Вспоминаю один момент, когда после разговора по ВЧ с ЖУКОВЫМ я вынужден был ему заявить, что если он не изменит тона, то я прерву разговор с ним. Допускаемая им в тот день грубость переходила всякие границы. Между тем я не заметил, что в соседней комнате находились два представителя Главного политического управления Красной Армии. По–видимому они, вернувшись в Москву, сообщили в ЦК об имевшем место случае. Это, конечно, моё предположение, но как бы там ни было, на следующий день, вызвав меня к ВЧ, ЖУКОВ заявил, что ему крепко попало от СТАЛИНА. Затем спросил, жаловался ли я СТАЛИНУ за вчерашний разговор. Я ему ответил, что не в моей привычке жаловаться вообще, а в данном случае тем более.

Некоторая нервозность и горячность, допускаемая в такой сложной обстановке, в которой находился Западный фронт, мне была понятна. И всё же достоинством военного руководителя в любой обстановке является его выдержка, спокойствие и уважение к своим подчинённым. Ни один командир, уважающий себя, не имеет права оскорблять в какой бы то ни было форме подчинённых, унижать их достоинство. К сожалению, у Г.К. ЖУКОВА этого чувства не хватало, и он часто срывался, причём чаще всего несправедливо, как говорят, под горячую руку. К примеру, никак в моём сознании не мог уложиться тот факт, когда после присоединения к 1–й ударной армии генерала Ф.Д. ЗАХАРОВА он предпринял меры для привлечения последнего к ответственности за сдачу Клина. И это несмотря на то, что тот уверенно руководил действиями войск, сумевших замедлить продвижение противника. К чести прокурора, который приехал по распоряжению ЖУКОВА, он объективно и справедливо рассмотрел выдвинутые против ЗАХАРОВА обвинения и производство

дела прекратил. (ВИЖ 1989 № 6)

На фоне описываемых событий хочу вспомнить один эпизод. Как-то в период тяжёлых боёв, когда на одном из участков на истринском направлении противнику удалось потеснить 18-ю дивизию, к нам на КП приехал комфронтом Г.К. ЖУКОВ и привёз с собой командарма-5 Л.А. ГОВОРОВА, нашего соседа слева. Увидев командующего, я приготовился к самому худшему.

Доложив обстановку на участке армии, стал ждать, что будет дальше.

Обращаясь ко мне в присутствии ГОВОРОВА и моих ближайших помощников, ЖУКОВ заявил: «Что, опять немцы вас гонят? Сил у вас хоть отбавляй, а вы их использовать не умеете. Командовать не умеете!.. Вот у ГОВОРОВА противника больше, чем перед вами, а он держит его и не пропускает. Вот я его привёз сюда для того, чтобы он научил вас, как нужно воевать».

Конечно, говоря о силах противника, ЖУКОВ был неправ, потому что все танковые дивизии немцев действовали против 16-й армии, против 5-й же – только пехотные. Выслушав это заявление, я с самым серьёзным видом поблагодарил комфронтом за то, что он предоставил мне и моим помощникам возможность поучиться, добавив, что учиться никому не вредно.

Мы все были бы рады, если бы его приезд только этим «уроком» и ограничился.

Оставив нас с ГОВОРОВЫМ, ЖУКОВ вышел в другую комнату. Мы принялись обмениваться взглядами на действия противника и обсуждать мнения, как лучше ему

противостоять.

Вдруг вбежал ЖУКОВ, хлопнув дверью. Вид его был грозным и сильно возбуждённым. Повернувшись к ГОВОРОВУ, он закричал срывающимся голосом: «Ты что? Кого ты приехал учить? РОКОССОВСКОГО?! Он отражает удары всех немецких танковых дивизий и бьёт их. А против тебя пришла какая-то паршивая моторизованная и погнала на десятки километров. Вон отсюда на место! И если не восстановишь положение...» и т.д. и т.п.

Бедный ГОВОРОВ не мог вымолвить ни слова. Побледнев, быстро ретировался.

Действительно, в этот день с утра противник, подтянув свежую моторизованную дивизию к тем, что уже были, перешёл в наступление на участке 5–й армии и продвинулся до 15 км. Всё это произошло за то время, пока комфронтом и командарм–5 добирались к нам. Здесь же, у нас, ЖУКОВ получил неприятное сообщение из штаба фронта.

После бурного разговора с ГОВОРОВЫМ пыл комфронта несколько поубавился. Уезжая, он слегка, в сравнении со своими обычными нотациями, пожурил нас и сказал, что едет наводить порядок у ГОВОРОВА.

Это тоже был один из его методов руководства и воздействия – противопоставлять одного командующего другому, играть на самолюбии людей». (ВИЖ 1989 № 6)

…Особенно благосклонна была к нему (Г.К. Жукову. – Ред.) судьба в ночь на 6 ноября 1941 года. Фельдфебель МИХАЛЬСКИ из 4-й танковой армии вермахта следующим образом описал те события в своём дневнике:

«В полночь я выполз из постели, чтобы проверить посты. Когда я открыл люк, мне в лицо ударил порыв холодного ветра. Небо было звёздным. Было настолько светло, что при желании можно было газету читать. И было очень холодно. Даже следы от гусениц танков замёрзли. Лёд скрипел под подошвами моих сапог. Через несколько минут холод пробрался под одежду. Изо рта вырывался пар.

Постовые ходили туда-сюда. БАНГЕРТ, дежуривший на развилке, сказал мне, что больше не чувствует своих ног, ему казалось, что они омертвели. ХИНЦЕ под каску надел какую-то шаль. Он весь дрожал. Губы его закоченели. Он с трудом доложил о ситуации.

Утром мне рассказал связной батальона, что ночью температура упала до 10 градусов мороза. Только этого нам и не хватало! У нас не было зимней амуниции. Наши сапоги были разорваны. Шинели – слишком тонкими для этого треклятого восточного ветра. Наши каски тоже не годились для такой погоды. Чёрт его знает, что ожидало нас дальше! Адъютант батальона сообщил, что нам ещё придётся столкнуться с температурой в 30–40 градусов ниже нуля».

То, что для немецких формирований перед Москвой стало настоящей катастрофой, для генерала армии ЖУКОВА оказалось спасительным чудом. Русская зима явилась для немцев гораздо более опасным противником, чем самая отважная армия.

Между тем начальник Генерального штаба армии генерал–полковник Франц ГАЛЬДЕР пригласил руководителей штабов групп армий в Оршу, чтобы обсудить ситуацию.

Начальник штаба группы армий «Центр» генерал фон ЗОДЕНШТЕРН предложил прекратить наступление на Москву ввиду ухудшения погоды и возникших из-за этого проблем со снабжением. Представитель группы армий «Север» поддержал генерала.

Однако генерал-полковник ГАЛЬДЕР сообщил, что ГИТЛЕР твёрдо решил продолжать наступление на Москву. Фюрер был убеждён, что советские войска больше не смогут оказать серьёзного сопротивления. Кроме того, был предусмотрен захват находящегося позади Москвы железнодорожного узла. Это было необходимо для того, чтобы отрезать путь подкреплению, направлявшемуся из Сибири к новому району боевых действий.

Руководители штабов растерялись. Они слишком хорошо знали, что план ГИТЛЕРА был неосуществим при таких погодных условиях и столь сильной усталости солдат.

Командующий армией (сухопутными силами) генерал-фельдмаршал фон БРАУХИЧ и его начальник штаба генерал-полковник Франц ГАЛЬДЕР напрасно пытались убедить ГИТЛЕРА отказаться от его бессмысленного плана. ГИТЛЕР был твёрдо намерен придерживаться своего плана наступления на советскую столицу.

Атака должна была начаться 15 ноября 1941 года.

«…13 ноября температура упала до 22 градусов ниже нуля, а 14 ноября – до 25 градусов. Двигатели танков заводились только при подогреве паяльными лампами или открытым огнём. Топливо в трубопроводах и редукторах становилось густым, превращаясь в вязкую, не текучую массу, и очень скоро ни одно транспортное средство уже нельзя было заставить двигаться, не затратив для этого большие усилия.

А на 15 ноября было назначено наступление на Москву. Для немецких пехотинцев это наступление стало истинным хождением по мукам. День за днём солдаты подвергались воздействию варварского холода. Их обмундирование абсолютно не соответствовало непривычным температурам. Шинели были слишком тонкими, сапоги испорчены снегом. Снабжение продовольствием и боеприпасами шло отнюдь не бесперебойно, ибо у тыловых служб при такой погоде трудностей было ничуть не меньше, чем у моторизованных подразделений фронтовых войск.

Уже 17 ноября на правом фланге 4-й армии начался первый кризис. Четыре прекрасно оснащённые русские дивизии нанесли удар по передовым частям немецких войск. Это были сибирские дивизии, которые незадолго до этого были переброшены с маньчжурской границы. Только с огромным трудом фельдмаршалу фон БОКУ удалось нормализовать ситуацию.

Но на остальных участках фронта немецкое наступление продолжалось. Даже непредвиденные трудности не смогли сломить боевой дух немецких солдат. Однако темп

наступления несколько снизился. Опасность, нависшая над советской столицей, с каждым днём становилась всё больше.

9-я армия уже вышла к линии, проходящей между озером Ильмень и Калинином.

Подразделения 3-й и 4-й танковых армий уже миновали Клин и стояли по обе стороны железнодорожной ветки, ведущей к Москве. Передовые части 4-й танковой армии пересекли канал Москва – Волга и заняли круговую оборону на плацдарме. Отдельные подразделения немецкой армии находились всего лишь в 35 километрах от центра Москвы! 2-я танковая группа генерал-полковника ГУДЕРИАНА находилась вокруг Тулы и удерживала продвинувшийся сюда фронт.

Но холод становился день ото дня всё сильнее. Над землёй бушевали метели, шоссе занесло снегом. Транспортные средства застревали в снегу. Доставляемое на передовую продовольствие замерзало в пути и становилось несъедобным. В те дни на фронте от обморожения погибало столько же солдат, сколько от ран. Русская зима стала непобедимой силой. И она ещё не достигла своего высшего апогея.

В ночь на 6 декабря 1941 года продвижение к Москве танковых групп ГУДЕРИАНА и ГОТА застопорилось». (Аакен фон Вольф «Ведьмин котёл на Восточном фронте»)

«…Вечером 17 ноября, когда оборона 30-й армии была полностью дезорганизована, а сама она оказалась «распаханной» на три части – за Волгой, на южном берегу Волжского водохранилища и восточнее Ламы, ЖУКОВУ позвонил Верховный. Это был уже третий звонок СТАЛИНА в Перхушково в течение суток, и он, не здороваясь, спросил:

– Товарищ ЖУКОВ, вы уверены, что нам непременно удастся удержать Москву?

Я спрашиваю вас об этом с болью в душе. Отвечайте честно, как коммунист!

– Москву, товарищ СТАЛИН, мы, безусловно, удержим! – твёрдо ответил ЖУКОВ, – но Западному фронту требуется не менее двух армий и хотя бы две-три сотни танков.

– Это неплохо, что у вас такая уверенность, товарищ ЖУКОВ, – рассудительно сказал Верховный. И тут же добавил: – Позвоните в Генштаб и договоритесь с товарищем ВАСИЛЕВСКИМ, где сосредоточить две резервные армии, которые требуются Западному фронту. Их формирование завершится до конца ноября. Танков Ставка пока не имеет.

– Спасибо за помощь, товарищ СТАЛИН, – поблагодарил ЖУКОВ. – До декабря мы

продержимся наличными силами.

Но разговор продолжался. Верховный сказал:

– Кроме того, Ставка решила подчинить Западному фронту 30-ю армию и в командование ею назначить генерала ЛЕЛЮШЕНКО. Как вы на это смотрите, товарищ ЖУКОВ?

– Я согласен с решением Ставки. Генерала ЛЕЛЮШЕНКО я хорошо знаю и рад буду видеть у себя во фронте.

– Всё, товарищ ЖУКОВ, – закончил разговор СТАЛИН». (Александров А. «Битва ставок»)

А это из воспоминаний вдовы маршала Е.М. КАТУКОВА Екатерины Сергеевны: «Маршал Советского Союза Георгий Константинович ЖУКОВ. Элита, привилегированная верхушка военного правления.

Я много раз видела, слышала маршала Г.К. ЖУКОВА. Он тоже меня знал. Он приезжал на передовую в 1-ю танковую армию М.Е. КАТУКОВА. Приходилось быть хозяйкой, угощать Г.К. ЖУКОВА. Неоднократно встречались с ним и после Победы: на приёме в Кремле, на его даче, на даче у Лидии Андреевны РУСЛАНОВОЙ.

У меня о Георгии Константиновиче сложилось своё мнение.

Власть иных портит. Они начинают переоценивать себя. Звания и награды не делают человека лучше, и если он стал зазнаваться, то это не делает ему чести. Ни в коем случае нельзя забывать главного в жизни – нужно оставаться человеком при любых обстоятельствах и всегда думать о тех, кто рядом с тобой.

Георгий Константинович был наделён огромной, неограниченной властью. Немногие выдерживают это испытание и остаются людьми. Как только власть приходит к человеку, почему-то он совершенно забывает, кем был раньше.

Я думаю, что зависть, честолюбие, корысть, амбиция, мелкая месть вообще не совместимы с военной профессией. В любом деле слепое пользование властью выдаёт слабость.

Человек, облечённый государственной властью, не имеет права быть утомлённым, раздражительным, скучающим. Он должен дорожить своей независимостью, так как подчиняется только закону. Георгий Константинович же уставал, спешил, раздражался. А как же К.К. РОКОССОВСКИЙ, А.И. АНТОНОВ, В.М. ВАСИЛЕВСКИЙ, М.Е. КАТУКОВ? Они ведь тоже были наделены властью, тоже несли тяготы войны, но это были совершенно другие люди, совсем не похожие на Г.К. ЖУКОВА.

Георгий Константинович свыкся с властью, вручённой ему законом, и уже никого не боялся и не уважал. Один только И.В. СТАЛИН мог его остановить. Это была ошибка Георгия Константиновича, за которую он позже дорого заплатил.

Постепенно Г.К. ЖУКОВ терял себя, запутывался. Славы много, но хочется ещё большего.

Что больше всего необходимо полководцу как человеку, в руках которого жизни сотен, тысяч людей? Ему доверены эти жизни, и он ответствен за них перед страной, перед будущим, перед Историей. Как не согнуться, как устоять под таким бременем?

Необходимо быть стойким, от многого отказаться и главное условие – победить себя.

Властью необходимо пользоваться осторожно, обращаться с людьми лучше, чем они

заслуживают, и понимать, что всё хорошее создаётся народом.

Никто не спорит о волевых качествах и способностях маршала Г.К. ЖУКОВА. Этого у него не отнимешь. Талант был большой, но характер и воспитание Георгия Константиновича оставляли желать лучшего. Если он хотел добиться чего-нибудь – шёл напролом.

Г.К. ЖУКОВ был небольшого роста, коренастый, полноват. Черты лица резкие и суровые. Разговаривал отрывисто, редко смеялся. Матерился изощрённо–художественно (и этого тоже от него не отнимешь). Маршал считал, что такое обращение с подчинёнными поднимает его авторитет. Георгий Константинович был жесток и легко впадал в состояние гнева. А гнев, как известно, – плохой советчик. Не зря в народе говорят: ничего нельзя начинать во гневе, и человеку раздражённому полезно сосчитать до ста, прежде чем говорить, решать или действовать. К сожалению, маршал ЖУКОВ не делал этого и часто в гневе принимал решения, которые были не всегда справедливы.

Георгия Константиновича не мучило, что при взятии Берлина погибли сотни тысяч советских людей, хотя можно было обойтись и меньшей кровью. Достаточно просмотреть стенограмму материалов по Берлинской конференции.

М.Е. КАТУКОВ тогда сказал маршалу Г.К. ЖУКОВУ, что он не во всём согласен с ним, но Георгий Константинович принимал решения единолично, не прислушиваясь к мнению

опытных командиров. Георгий Константинович строил свои отношения с людьми в зависимости от того, испытывают они к нему уважение или нет. Любил беспрекословное выполнение распоряжений. Если этого не было, он становился придирчивым и относился к непокорным с презрением. Г.К. ЖУКОВ любил накричать, не разобравшись, на первого попавшегося ему на глаза и под руку. Вежливостью и терпеливостью не отличался. Все старались уйти от гнева Г.К. ЖУКОВА. Он редко бывал доволен, почти всегда резок и груб. Назвать его добрым человеком было нельзя.

Если Михаил Ефимович почти никогда не терял самообладания и спокойствия, то маршал ЖУКОВ так вёл себя, что даже не всем командующим подавал руку или здоровался, а уж о командирах корпусов и дивизий и говорить нечего. А вот маршал А.Х. БАБАДЖАНЯН пишет в своей книге, что Г.К. ЖУКОВ советовался с ним, как выиграть сражение. Это неправда, откровенная лесть, вызывающая улыбку у тех, кто знал Георгия Константиновича. Маршал ЖУКОВ в то время и не знал, что есть полковник БАБАДЖАНЯН. У ЖУКОВА тогда таких полковников была в подчинении не одна тысяча.

Надо быть КАТУКОВЫМ, чтобы посметь сказать такому человеку, как Георгий Константинович: «Товарищ маршал Советского Союза! Вы не подготовлены для разговора. Вам необходимо успокоиться, и тогда я буду слушать Вас». Не всякий командующий армией осмелился бы возразить Г.К. ЖУКОВУ в такой форме.

Георгий Константинович награждал М.Е. КАТУКОВА неохотно и всегда с упрёками. А если проследить боевой путь 1 гв. КТА, то маршал Г.К. ЖУКОВ всюду брал с собой Первую танковую. Наша армия «работала» на многих командующих фронтов, с честью выполняла поставленные задачи и была ударной силой у маршала ЖУКОВА при решении боевых задач.

Не однажды мне приходилось слышать от В.И. ЧУЙКОВА, К. ПОГТЕЛЯ,

М.А. МШГАНИНА, Д.И. ЗАЕВА, Г.Н. ОРЛА и других о высокомерии и грубом обращении Г.К. ЖУКОВА с людьми. О плохом его характере знали и более высокие начальники: К.К. РОКОССОВСКИЙ, И.С. КОНЕВ, А.М. ВАСИЛЕВСКИЙ, И.Х. БАГРАМЯН, В.И. КАЗАКОВ, К.Ф. ТЕЛЕГИН, А.И. ЕРЁМЕНКО.

Но все молчали, а заговорили только, когда Г.К. ЖУКОВ был отстранён от высокого поста и об этом можно было прочитать в газетах. Теперь они писали о нём целые «подвалы», где давали оценку действий и характеру Г.К. ЖУКОВА. И всё это было правдой. Когда Г.К. ЖУКОВ обладал неограниченной властью, они были его «верные друзья», как они себя тогда называли. Но в беде они не поддержали своего «благодетеля». Вот когда проявились обман, лицемерие, мелкое себялюбие и, если хотите, трусость некоторых.

Жестокость, грубость сильно ранят человека, но, к сожалению, маршал Г.К. ЖУКОВ этого не понимал. Он считал, что чем он суровее и жёстче, тем более сильным и непобедимым будет казаться окружающим. Какими разными были К.К. РОКОССОВСКИЙ и Г.К. ЖУКОВ!

Чем выше положение полководца, тем более он удалён от опасности.

Когда приезжал маршал ЖУКОВ, подхалимы и в глаза заглядывают и вперёд забегают – только бы руку лизнуть и хвостиком вильнуть.

Был парад советских войск в Берлине. Мне довелось присутствовать на этом параде, после которого был приём у маршала Г.К. ЖУКОВА. Произносились тосты за Георгия Константиновича, и я видела, как В.И. ЧУЙКОВ, В.Д. СОКОЛОВСКИЙ, И.С. КОНЕВ, С.П. ИВАНОВ, В.И. КАЗАКОВ, К.Ф. ТЕЛЕГИН целовали руки маршалу Г.К. ЖУКОВУ и говорили: «Ты наш отец родной, ты спаситель России, первый герой, только ты мог спасти Россию». Правда, все они хорошо выпили, но недаром говорится: что у пьяного на языке, то у трезвого на уме. Глядя на всё это, думалось: не будь у Георгия Константиновича такой огромной власти, вряд ли нашлось бы у него столько подхалимов. Так оно потом и вышло, многие стали отзываться о ЖУКОВЕ, находя только негативные стороны его деятельности. Когда ЖУКОВ попал в немилость, нашлось много охотников писать о его деятельности и о нём, как человеке, только плохое.

...У М.Е. КАТУКОВА и Г.К. ЖУКОВА возник спор по поводу того, кому первым войти в Берлин. КАТУКОВ не подчинился приказу маршала ЖУКОВА задержать войска И.С. КОНЕВА и не дать им первыми войти в Берлин. Обругав М.Е. КАТУКОВА крепкими словами, маршал Г.К. ЖУКОВ бросил трубку. Уж очень ему хотелось доложить в Ставку, что его войска были первыми.

«Неисполнение» такого приказа дорого обошлось КАТУКОВУ. Маршал ЖУКОВ запомнил этот случай, не простил КАТУКОВА и позже мелко мстил ему.

Вскоре было объявлено о поражении фашистской Германии, и мы все были очень счастливы. Знамя над рейхстагом возвестило всему миру, что войне пришёл конец. Наша радость была беспредельна. Начались радостные встречи, награды. Но М.Е. КАТУКОВ не получил высокого звания «маршал», к которому он был представлен одновременно с П.С. РЫБАЛКО, С.И. БОГДАНОВЫМ, П.А. РОТМИСТРОВЫМ.

Мы знали об этом представлении от маршала Я.Н. ФЕДОРЕНКО, который сказал Михаилу Ефимовичу, что он в этом списке первый и его они по праву считают «танкистом номер 1». На беду М.Е. КАТУКОВА был вызван в Москву к товарищу СТАЛИНУ маршал ЖУКОВ. Кто-то из работников управления кадров дал список представляемых на визу Георгию Константиновичу, и он зачеркнул фамилию КАТУКОВА, сказав: «Этот ещё пусть подождёт». Оказалось, что маршал ЖУКОВ злопамятен и мстителен. Он не простил КАТУКОВУ неисполнения его распоряжений, самостоятельности и чувства собственного достоинства. ЖУКОВ был в силе и ясно дал понять, кто он и кто КАТУКОВ. В подтверждение своих мыслей о Г.К. ЖУКОВЕ привожу выдержки из книги «Солдатский долг» маршала Советского Союза К.К. РОКОССОВСКОГО.

В своих воспоминаниях о битве под Москвой Константин Константинович пишет: «Для меня стало совершенно непонятным требование фронта. Наши войска нуждались в передышке. Наступательными действиями мы изматывали свои войска во много раз больше, чем вражеские. Это изматывание было выгодно противнику, но не нам. Наши силы были уже исчерпаны до предела. Командование фронта не могло не знать этого, а раз это так, то оно не имело права требовать от войск то, чего те выполнить не могли. Получалось, что Ставка и Генеральный штаб не хотели видеть настоящего положения дел, а командование фронта, зная хорошо состояние войск, не желало доказывать несостоятельность наступательных мероприятий. Механически отписываясь директивами, явно невыполнимыми, оно перекладывало ответственность на командование армий».

«...Не могу умолчать о том, что по отношению к подчинённым у ЖУКОВА преобладала манера в большей степени повелевать, чем руководить. В тяжёлые минуты подчинённый не мог рассчитывать на поддержку с его стороны – на поддержку товарища, начальника, тёплым словом, дружеским советом. К этому мы уже привыкли и старались в случае необходимости обращаться к начальнику штаба фронта В.Д. СОКОЛОВСКОМУ».

«...стоять насмерть и умирать нужно с умом, только тогда этим достигается важная цель, лишь в том случае, если она, смерть немногих, превращается в гибель большинства, обеспечивается общий успех. Но в данном случае такой необходимости не существовало, и командующий фронтов генерал армии ЖУКОВ Г.К. был неправ.

Привожу дословное содержание короткой, но очень грозной шифровки ЖУКОВА:

«Войсками командую Я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на защищаемом рубеже и ни шагу не отступать».

На ЖУКОВА это было похоже. В этом его распоряжении чувствовалось: «Я – ЖУКОВ!». Его личное «Я» очень часто превалировало над общими интересами».

«...как в начале войны, так и в Московской битве вышестоящие инстанции не так уж редко не считались ни со временем, ни с силами, которым они отдавали приказы, распоряжения. Сплошь и рядом такие их распоряжения не соответствовали сложившейся на фронте к моменту получения их войсками обстановке, нередко в них излагалось желание, не подкреплённое возможностью войск.

Походило это на стремление обеспечить себя (кто отдавал такой приказ) от возможных неприятностей свыше. В случае чего обвинялись войска, не умевшие, якобы, выполнить приказ, «волевой» документ оставался для оправдательной справки у начальника или его штаба. Сколько горя приносили войскам эти «волевые» приказы, сколько неоправданных потерь было понесено!» Напрасно некоторые занимающие высокие посты начальники думали, что только они могут хорошо справляться с делами, только они желают успеха, а к остальным, чтобы подтянуть их к собственному желанию, нужно применять окрики и запугивание.

К этим лицам я отнёс и нашего комфронта. Вспоминаю один момент, когда после разговора по «ВЧ» с ЖУКОВЫМ я вынужден был ему заявить, что если он не изменит тона, то я прерву разговор с ним. Допускаемая им в тот день грубость переходила всякие границы.

Ни один командир, уважающий себя, не имеет права оскорблять в какой-то ни было форме подчинённых, унижать их достоинство. К сожалению, у Г.К. ЖУКОВА этого чувства не хватало, и он часто срывался, причем чаще всего несправедливо, как говорят, «под горячую руку».

Это очень осторожные и деликатные слова и высказывания Константина Константиновича РОКОССОВСКОГО как нельзя ярко характеризует Георгия Константиновича ЖУКОВА как командира и человека.

И такого мнения о нём были многие, но в армии дисциплина – главное. Приходилось выполнять приказы и распоряжение человека, упивающегося своей властью и славой.

...Приказ – «стоять насмерть». И воины выполняли свой долг и умирали. А смерти, гибели верных сынов нашей Родины можно было бы избежать, только надо было любить солдата.

В 1991 году вышла книга маршала Советского Союза И.С. КОНЕВА «Записки командующего фронтом». Настоящее издание мемуаров И.С. КОНЕВА дополнительно включает ряд новых материалов из архива автора.

Я привожу выписки из этой книги, которые подтверждают мои впечатления о Г.К. ЖУКОВЕ:

«...Я присутствовал на заседании Главного Военного Совета летом 1946 года, оно было посвящено разбору дела маршала Советского Союза Г.К. ЖУКОВЕ.

...Г.К. ЖУКОВ присваивает все победы Советской Армии себе. Выступая на пресс-конференциях в Берлине, в печати, ЖУКОВ неоднократно заявлял, что все главнейшие операции в Великой Отечественной войне успешно проводились благодаря тому, что основные идеи были заложены им, маршалом ЖУКОВЫМ, что он в большинстве случаев является автором замыслов Ставки, что именно он, участвуя активно в работе Ставки, обеспечил успехи Советских Вооружённых Сил.

...окружение ЖУКОВА тоже старалось и не в меру хвалило ЖУКОВА за его заслуги в разгроме немецко-фашистских войск в Германии. Они подчёркивали роль ЖУКОВА как основного деятеля и наиболее активного участника в планировании, проводимых операций. ЖУКОВ против этого не возражал и, судя по всему, разделял подобные суждения.

В своём выступлении вначале я отметил, что характер у ЖУКОВА неуживчивый, трудный. Действительно, характер у Г.К. ЖУКОВА такой, что с ним работать очень трудно, не только находясь в его подчинении, но и будучи соседом по фронту. Привёл в качестве примера наши споры по Берлинской операции.

...И сразу же после меня выступил маршал бронетанковых войск Павел Семёнович РЫБАЛКО. Он тоже подтвердил, что характер у ЖУКОВА очень тяжёлый.

...он не хотел и слышать, чтобы кто-либо, кроме войск 1-го Белорусского фронта, участвовал во взятии Берлина. Когда войска 1-го Украинского фронта – 3-я и 4-я танковые армии и 26-я армия – вели бои в Берлине, это вызвало ярость и негодование ЖУКОВА. Когда войска 3-й танковой армии и корпус БАТИЦКОГО 27-й армии подошли на расстояние 300 метров к рейхстагу, ЖУКОВ кричал на РЫБАЛКО: «Зачем вы тут появились?!»

...словом, ЖУКОВ был морально подавлен, просил прощения и признал свою вину в зазнайстве, хвастовстве своими успехами». (Выписка из архива маршала Советского Союза И. С. Конева, стр. 594)

В «Военно-историческом журнале» № 1 за 1992 год адмирал Флота Н.Г. КУЗНЕЦОВ в статье «Наши отношения с ЖУКОВЫМ стали поистине драматическими...» пишет:

«...О двух эпизодах нельзя не вспомнить. Г.К. ЖУКОВ, будучи честолюбив и считая ВМФ по рангу ниже его, маршала, однажды приказал через адъютанта позвонить ему по телефону. Я счёл этот приказной тон, да ещё и через адъютанта, невежливым, а формально неуставным и неправильным. Промолчал! На повторный звонок ответил, что если ЖУКОВУ я нужен, то он знает мой номер «кремлёвской вертушки». Он обиделся.

...ЖУКОВ, якобы обиженный таким дерзким ответом министра ВМФ, пообещал когда-нибудь это припомнить...

...ЖУКОВ и ХРУЩЁВ открыто ругали И.С. СТАЛИНА и выдумывали всякие небылицы. Но это остаётся на их совести. Наши отношения с Г.К. ЖУКОВЫМ стали поистине драматическими, когда он в феврале 1955 года был назначен министром обороны и получил «карт-бланш» от Н.С. ХРУЩЁВА. Вся накопившаяся к СТАЛИНУ неприязнь, как распрямляющаяся пружина, чувствовалась во всём поведении ЖУКОВА. Он как бы стремился наверстать потерянное время и славу.

...Заняв пост министра обороны, маршал ЖУКОВ закусил удила. Ему казалось, что теперь «сам чёрт ему не брат». Мне думается, никогда честолюбие ЖУКОВА не было удовлетворено в такой степени, как тогда.

...я старался найти с ним общий язык. Так, уже вскоре я убедительно просил его заслушать мой (или с начальником Главного морского флота) доклад о состоянии флота. ЖУКОВ недели две тянул и наконец согласился «послушать моряков». Доклад не получился: он минут 15-20 слушал, а потом начал демонстративно зевать, думая о чём-то другом, и наконец, беспардонно предложил свернуть «свои схемы» и неожиданно задал вопрос, перейдя на другую тему: «Так вы, стало быть, выступили против меня?»

Я догадался, о чём идёт речь и буквально повторил мой разговор с БУЛГАНИНЫМ. Но

больше всего меня поразило заявление, что «это вам так не пройдёт». И не прошло.

Поводов всегда можно найти сколько угодно».

«...Вот я и подошёл к своей последней официальной встрече с ЖУКОВЫМ. В грубой, присущей ему форме он объявил, что я снят с должности, понижен в звании до вице-адмирала. На мой вопрос, на основании чего и почему это сделано без моего вызова, он, усмехнувшись, ответил, что это, дескать, совсем необязательно».

«...Лишь позже я узнал от А.М. ВАСИЛЕВСКОГО, что решение принималось ХРУЩЁВЫМ по записке ЖУКОВА. Что он написал, я не ведаю и до сих пор».

«...В дальнейшем я попытался получить объяснения, но так и не получил».

Эти выписки из документов И.С. КОНЕВА, Н.Г. КУЗНЕЦОВА как нельзя лучше подтверждают и мои собственные высказывания о Г.К. ЖУКОВЕ.

Высокого звания маршала М.Е. КАТУКОВ не получил, как и обещанной третьей звезды Героя. Не получила никакой награды за взятие Берлина и Первая гвардейская танковая бригада, хотя в последних боях гвардейцы бригады творили чудеса и делали, казалось, невозможное ...

М.Е. КАТУКОВ получил звание маршала только через 15 лет, в 1959 году. А месть

Г.К. ЖУКОВА продолжалась. Выборы депутатов в Верховный Совет СССР. Все командующие армиями, принимавшие участие в боях за Берлин, были избраны депутатами,

и только М.Е. КАТУКОВУ было в этом отказано. От нашей армии кандидатом в депутаты выдвигался Г.К. ЖУКОВ.

В армии буквально поднялся бунт. Никто не хотел, чтобы депутатом от нашей армии избирался ЖУКОВ. Все до единого человека в армии любили Михаила Ефимовича, с которым прошли тяжёлый путь войны.

Всем было горько и обидно, что их любимый командующий не будет депутатом: Михаилу Ефимовичу пришлось ездить по войскам вместе с Г.К. ЖУКОВЫМ и рекомендовать его кандидатом в депутаты.

Ничего сделать было нельзя, и все подчинились М.Е. КАТУКОВУ.

Сам же КАТУКОВ М.Е. никуда не жаловался, переносил свою обиду молча. Впервые я видела, как он плакал. Было горько и обидно ему вдвойне, так как он прекрасно понимал, что это мелкая месть.

Но в то время ЖУКОВ Г.К. был огромной силой, и никто не мог ему возражать. Михаил Ефимович надеялся, что все разберутся и жизнь внесёт свои поправки. Ему было оказано политическое недоверие, а надежда всегда наполняет смыслом жизнь и помогает переносить невзгоды.

И всё же М.Е. КАТУКОВ продолжал оставаться командующим армии, ибо Г.К. ЖУКОВ прекрасно понимал, что время тревожное и вопросы мира ещё не решены. Но несмотря на это, ЖУКОВ не оставлял мысли «наказывать» КАТУКОВА и дальше. В августе 1945 года Г.К. ЖУКОВ подписал приказ: М.Е. КАТУКОВУ отправиться учиться в академию Генерального штаба. Мы были уже готовы к отъезду, когда об этом случайно узнал СТАЛИН. Он отменил приказ ЖУКОВА и приказал М.Е. КАТУКОВУ оставаться на месте и продолжать командовать 1-й гв. КТА. Друзья рассказывали нам, что товарищ СТАЛИН позвонил ЖУКОВУ и буквально кричал:

– Время тревожное, тяжёлое. Вопросы мира ещё не решены. Кто будет учить КАТУКОВА?! Кто будет держать границу здесь?!

КАТУКОВ М.Е. был оставлен в ГСОВГ, и командовал 1-й гв. КТА до 1948 года. Жили мы тогда в Дрездене, а с 1949 по 1950 г. в группе Советских оккупационных войск в г. Бабельсберге в ГДР.

Была у маршала ЖУКОВА ещё одна слабость: он любил поучать и читать морали. Я слышала не раз, как Георгий Константинович отчитывал генералов за «плохое» отношение к семье. Сам же Георгий Константинович не был положительным примером верного супруга. На фронте имел женщину, которую все называли «маленькой царевной». От «маленькой царевны» родилась дочь Маргарита, от законной жены – Александры Диевны – две дочери, и позже появилась

Галина, от неё – дочь Мария. Георгий Константинович не разводился с Александрой Диевной, жил то у Галины, то у первой жены – Александры Диевны. Эта история тянулась 16 лет, и только после смерти Александры Диевны ЖУКОВ оформил свой брак с Галиной.

Я была знакома с Александрой Диевной. Это была прекрасная женщина, примерная жена, мать, хозяйка. Она долго прожила с Георгием Константиновичем и немало сделала для него, чтобы он стал военной звездой такой величины, а поведение Георгия Константиновича ускорило смерть Александры Диевны. Она очень печалилась и страдала, не о такой старости она мечтала.

В 1959 году умер генерал-лейтенант, Герой Советского Союза В.В. КРЮКОВ, муж моего друга – Лидии Андреевны РУСЛАНОВОЙ. Я помогала Лидии Андреевне в печальном деле на похоронах её мужа.

На поминах на даче у Лидии Андреевны в Баковке я встретила маршала Георгия Константиновича ЖУКОВА. Мы много лет не виделись. Поздоровались. Уже сам маршал был «наказан», находился не у дел, жил на даче. Он приехал помянуть своего боевого товарища В.В. КРЮКОВА. Георгий Константинович неожиданно для меня проговорил:

– КАТУКОВ Михаил Ефимович – всё же порядочный и благородный человек. Он один из немногих нигде не сказал обо мне ничего плохого, не в пример остальным.

Я тоже сказала Георгию Константиновичу, как много бед принёс он КАТУКОВУ, как много отнял у него сил и здоровья, и жаль, что слишком поздно он понял благородство Михаила Ефимовича.

Георгий Константинович сослался на своих помощников. Я ответила:

– Жаль, что, занимая такой высокий пост, Вы не проверяли докладов своих подчинённых. Жаль, что всё, что сделал М.Е. КАТУКОВ под Вашим руководством, Вы зачеркнули и поддались чувству мести. Это недостойно Вас.

– А где сейчас КАТУКОВ?

– КАТУКОВ тяжело болен, находится в госпитале.

Георгий Константинович попросил меня передать привет Михаилу Ефимовичу и пожелать ему выздоровления.

Так через много, много лет Георгий Константинович ЖУКОВ признал заслуги М.Е. КАТУКОВА. Но было поздно: Михаил Ефимович уже тяжело болел…»