Время штормов

Мокрые шапки липкого снега с утра начали примерзать к судну. Штормовое угрюмое небо низко висит над вздымающимся дышащим морем. Небо и море сегодня одного цвета, словно чья-то рука разорвала на две равные части прочную и вечную ткань двух стихий, и они, разделившись, со всей яростной мощью набрасываются на всякого, кто встретится на пути. Они будто соревнуются меж собой в упорстве раскачать от носа до кормы идущий по фарватеру нефтеналивной танкер с заполненными балластными цистернами. Тяжёлые ледяные грязно-серые волны с острыми гребнями перекатываются широкими полосами через верхнюю палубу, местами заливая её. Их верный помощник ветер бьёт в самый нос судна. Потому моряки предпочитают вздыбленные до самого флагштока волны открытого океана, чем вот такие пляшущие, непрерывно бегущие друг за другом, больше напоминающие крупную зыбь. Невысокие крымские волны самые коварные. Наступило время штормов. Спокойный в летнюю навигацию Керченский пролив осенью-зимой стал дорогой в царство Аида, в царство теней…

В порту Тамань перекачали топливный мазут, промыли сырой нефтью порожние танки. И в полной уверенности, что всё в порядке, стали возвращаться в Керчь. Скоро Новый год, и по показателям мы вышли на первое место. Нам обещали хорошие квартальные премии. За нами, почти в кильватер, следует ещё один танкер-тысячник. Мы встали на рейде дожидаться места у причала. Тысячник, имея меньший дедвейт (мера грузоподъёмности судна), прошёл первым. Потом пропустили ещё один… Наконец пришла наша очередь. Буксиры развернули судно, совершили манёвр и прижали аккуратненько к самой стенке. Танкера что раньше вошли, стояли рядом, такие же порожние. Но на одном из них, ниже ватерлинии, трещина от килевой качки. Это ничего. Бывало, и гружёные танкера не выдерживали волну залива — переламывались в шторм. Соседи надумали заняться ремонтом. Вспыхнул бело-голубой огонёк, начались сварочные работы. Мы с матросом тоже решили подварить отошедшую вертикальную трубу дыхательного клапана.

Вдруг у соседей хлопок, а за ним из кормового танка пламя с чёрным дымом! И многотонная стальная палуба начала задираться, будто её ножом консервным вскрыли. Большой лист палубы встал вертикально и с грохотом рухнул под углом через борт, с шипением остывая в воде. Несколько человек взрывной волной выбросило за борт. На нашем танкере от взрыва тоже в нескольких местах буграми поднялась палуба.

Сразу завыли сирены. Команды обоих судов раскатали рукава шлангов, забились струи, окатывая нагревшийся металл. Когда пожар с помощью подъехавших машин с пенообразующей установкой ликвидировали, выяснилось: то ли искра, то ли капля раскалённого металла попала в зону выброса газа, и тут же произошло возгорание.

Как часто бывает, начальство даёт устное добро на производство сварочных работ, закрывая глаза на то, что такие работы выполняют с письменного разрешения и с занесением в судовые документы за личной подписью допускающего лица: помощников капитана, старшего механика. И капитана, как лицо, полностью отвечающее за корабль и его экипаж, в обязательном порядке ставят в известность о ремонте с применением сварки.

Но на практике частенько надеются на авось. Бывает, суда выходят с неукомплектованным экипажем — скорее нужно загрузиться. Имеет значение количество выполненных тонно-рейсов, а это зарплаты, премии… И уже в море моторист заменяет токаря, а токарь стоит на вахте…

Одним словом, каждый рейс — это время штормов.

На Дунае

Вот говорят, что вода в Дунае будто небесного цвета… Но это не так! Или не совсем так. Возможно, в девятнадцатом веке, когда Штраус писал «На прекрасном голубом Дунае», река действительно была настолько чиста и прозрачна, что в водах её отражалось небо. Но в наше время всё по-другому. Даже у истока, в верховьях, Дунай не так уж и чист. Более сорока тонн ртути, свинца ежегодно попадает в Чёрное море. Река постоянно меняет цвет. Она то жёлтая, то свинцово-серая… Быстрое течение на всём протяжении перемещает огромное количество гальки, гравия, песка. Эти гигантские по своему весу массы, находясь в постоянном движении, с большой скоростью устремляются вниз, образуя разветвлённые рукава, протоки, тысячекилометровую дельту с выходом в Чёрное море. Вот по какой реке в низовье ходят суда: сухогрузы, нефтеналивные танкеры морского класса, а также класса «река-море»…

В самом конце восьмидесятых на таком танкере мы вышли из Херсона. Наш водный путь лежал до Измаила. Везли соляру. Раннее утро, туман стелется… Река в этом рукаве узкая, что называется, и двум шлюпкам не разойтись.

Взяли на борт одного охотника. Тот долго уговаривал капитана, что, мол, срочно нужно добраться до дома. А после пожалели об этом. Утром этот охотник с ружьём вышел на палубу и давай палить в чаек. Боцман, видя такое непотребство, от досады даже полез в карман за сигаретами, находящимися под запретом, как нарушение пожарной безопасности.

— Вот увидите, — обещал он, — принесёт нам эта пальба большие неприятности. Кто этого «карася» научил в чаек целиться с палубы? Очень нехорошая примета.

Прибрежные ивы в три обхвата полоскали свои ветви-руки в зеленоватой воде. Небольшие бухточки заросли осокой и рогозом. Август — птицы готовятся к перелёту. Сюда из Румынии прилетают пеликаны. Эти большие белые птицы плавают парами, то и дело скрываясь в воде, выискивая рыбу.

Наш танкер шёл с опережением графика. Мы торопились. Чем больше рейсов сделаем, тем выше будут премиальные за досрочное выполнение плана. Маршрут известен, по Дунаю ходили не раз. Но что такое? Под килем зашуршала галька, заскрежетали камни по днищу, судно дёрнуло. И мы сели на «банку»!

Рулевой попытался повернуть штурвал, но всё напрасно.

— Штуртрос заклинило, — произнёс старший помощник, — мать честная, вот теперь возись с передачей. Хорошо если только где-то в шкиве цепь застряла. Надо срочно руль осмотреть. Не ровён час, и его погнули на этой проклятой «банке», — и со всей силой ударил кулаком по порошковому огнетушителю, висевшему в углу на выходе из рубки.

Весной размывали, углубляли в этих местах фарватер, но своенравная река снова наносила с верховьев камни, песок…

Из Измаила подошли два буксира. Из Херсона вызвали танкер с меньшей осадкой. На подошедший танкер перекачали часть соляры. Буксирами и своими дизелями не сразу, но сдёрнули судно с мели.

Река коварная, с подвохом. В этих местах можно увидеть, как на намытых галечных островах ржавеют брошенные полузасыпанные остовы кораблей, которые так и не сняли. Вот вам и прекрасный голубой Дунай!

За мазутом

Танкер для перевозки нефтепродуктов с дедвейтом в двадцать пять тысяч тонн, под завязку гружёный топочным мазутом, отошёл от причала. У механика по перекачке нефтепродуктов после отшвартовки ещё дела наверху: надо осмотреть и очистить фланцы трубопроводов после приёма мазута, произвести осмотр насосов, да и чистоту вокруг механизмов навести… Большими концами убрал разлитый кое-где мазут, засунул всё это в водонепроницаемые мешки-чувалы…

Судно тем временем медленно продвигалось к Днепровскому каналу.

— Вот выйдем на простор, совершим поворот лево руля и вперёд по проложенному курсу, — сказал старший помощник, ни к кому не обращаясь, как бы для себя.

В ходовой рубке были только рулевой вахтенный матрос и штурман.

Вдруг глубоко внизу заскрежетало, словно стальным ломом провели по днищу. Танкер стало сносить.

— Стоп машина! — сразу прозвучала команда старпома. — Оба носовых якоря отдать!

Мановские надёжные германские дизеля покорно замерли. Капитан Юрий Викторович Рощин, отдыхавший после ночной вахты у себя в каюте, влетел в рубку в трениках и тапках:

— Что за чёрт!

— Снова песку Днепр нанёс, мелковато углубили дно…

Вызвали водолазов. С бота спустились под днище, осмотрели. Заключение такое: слегка погнута лопасть одного из винтов, процарапало, будто рашпилем, днище. Течи не наблюдается.

— Судно полнёхонько, только отвалили от стенки в Херсоне. Летит весь график доставки для котельных Ялты. Как быть? Снова назад, сливать мазут и в док на ремонт? — оценивали ситуацию капитан со старпомом.

Танкер просел до самой ватерлинии, и казалось, если задует ветер-бродяга, то поднимет волну и вода станет перекатываться через бурую, окрашенную железным суриком палубу. И тогда держись! Проси спасения у самого Нептуна… В итоге капитан (он на судне выше Бога) решил график доставки не ломать. А своим ходом, на среднем, а где и на малом ходу дойти до Ялты. Прогноз погоды метеорологи дали хороший. На море почти штиль, балла два будет, волна гуляет. Небо чистое и прокалённое нестерпимым крымским солнцем. Судно подогрелось так, что можно запросто на раскалённой палубе жарить яичницу, без огня и сковороды.

— Эх, искупаться бы сейчас! — мечтательно вздохнул боцман Тимофей Кулагин, волжанин в прошлом, сменивший речную тельняшку на морскую с чёрными полосками. — Вот у нас летом под Саратовом вроде тоже не холодно. И капитан, бывает, бросит якорь, сухогруз встанет в сторонке, чтоб другим не мешать, и с палубы, а то и с носа, с кормы и в реку… А вода как парное молоко, блаженство, да и только! А что, давайте, ребята, попросим Викторовича тормознуть? Вон Ялта уже на горизонте! Кстати, Ялта, или Ялос, значит, берег! Так возвещал в древности на корабле вперёд смотрящий после долгого плавания из Константинополя. Чёрное море называлось в далёкие времена Понт Аксинский. Второй год здесь в Крыму, а к такой жаре ещё не привык.

Встали на рейде Ялты дожидаться своей очереди. Капитан всё же разрешил команде окунуться. Боцман, долго предвкушавший ожидаемое удовольствие, прыгнул первым. И сердце сжало, словно клещами. Под нагретым слоем воды проходило холодное течение. Из парилки да в холодную воду. Спазм сосудов сердца.

— Не выплыть, — мелькнуло у Кулагина в голове, — всё, конец, амба! — и потерял сознание.

Очнулся на палубе. Сергей Шелест делал ему искусственное дыхание.

— Ялос, Ялос… Не привык ещё, видно, боцман к нашему морю. Здесь водичкой не напьёшься, рот не раскрывай, — шутили над Кулагиным после.

Жара

— Ну и жарища сегодня! На рассвете из Астрахани вышли. Думали по холодку пойдём, но танкер под палящим солнцем прогрелся до самого киля. И то сказать, наш пятитысячник осел, кажется, по самые якорные клюзы. Капитан жадничает, план гонит, вот и приняли дизельного топлива по самые горловины, только что не выплёскивается. Даже не знаю, как до Нижнего дойдём. За леера без рукавиц взяться невозможно. Металл так нагрелся, что, кажется, спичку поднеси поближе и вспыхнет моментально! В машинном термометр к семидесяти подбирается, а мне ещё вахту стоять. Вот и думай, как выжить в таком аду…

Нас, судовых мотористов, ещё на царском флоте «маслами» называли за адский труд среди громадных и вечно спешащих шатунов, за вечную копоть от паровых котлов, оседающую на потных лицах, за вечно промасленные руки, за неотмываемую черноту под ногтями от антрацита, который голыми по пояс сноровисто забрасывали в топку…

Ровно постукивает клапанами наш тягач-дизель ДБ-1. Хороший и надёжный движок, правда, староват уже, но проходит регулярно плановые ремонты. Теперь нагрелся до предела, и остро пахнет разогретым маслом. Мой сменщик Тимоха Крюков, или Крюк, едва дождался окончания вахты и, устало цепляясь руками за скользкий планширь, поплелся по трапу на палубу. Здесь, конечно, совсем не те условия работы, что на японском сухогрузе, на который знакомый механик однажды сводил на экскурсию. У них там в машинном рыбки в аквариуме плавают и цветочки в горшочках растут. Температура поддерживается целой системой климат-контроля, и мотористу всё равно какая погода на верхней палубе.

До Нижнего Новгорода идём вверх, против течения. Скорость заметно упала при такой загрузке. Главное, не нарушить законов физики. Вес полностью загруженного судна должен соответствовать в пропорции весу порожнего, то есть дедвейту. Проходим заросшие камышом и осокой берега. Ивы полощут длинные гибкие ветви в нагретой волжской воде. Даже серые утки, обычно суетящиеся в прибрежных водах, то и дело взлетающие, разминая крылья, теперь от такой жары, засунув плоские носы под крыло, спят в тени и дожидаются ночной прохлады.

Дальше идём по излучине. Над палубой целый рой мелкой надоедливой мошки. В тенистых протоках бобры уже готовятся к зиме: укрепляют основания своих хаток отгрызенными ивовыми ветками, а закончив постройку, по всем правилам покрывают крышу свежим дёрном. В таком надёжном доме и зимние морозы не страшны. Работают по принципу «Сами построим, сами и жить здесь будем».

Пока стояли в Астрахани, отважился прогуляться по набережной. Сколько раз приходилось бывать здесь, но никак не привыкнешь к этой жаре. Рубинового цвета столбик на городском термометре показывал под пятьдесят. В Астрахани когда-то разгуливали цыгане и вкрадчиво предлагали золотые кольца: «Дай погадаю, всю правду скажу, что было и что будет». А город меняется, по крайней мере, центральная часть. На верхней же Волге, например, в Угличе, кажется, время остановилось. Часы Угличского завода, собирающего китайский ширпотреб с маркой «Чайка», совсем не те, что были раньше.

Тащимся дальше на своей «керосинке». Матросы почти непрерывно окатывают верхнюю палубу из пожарных брандспойтов. Мы, маслопупы, тоже способствуем противопожарной безопасности: осматриваем систему охлаждения двигателя, без которой наш тягач долго не протянет. Прошёлся по отделению, взглянул на двигатель. От водяного холодильника идёт труба, вода из неё поступает по контуру к цилиндрам дизеля, нагревшаяся же вода — в расширительный бак, и как раз в этом месте, ниже бака, стоит тройник, а под ним на настиле натекла целая лужа. Взял пластырь из сырой резины, наложил на тройник и под хомут, стянул болтом… Когда в порт придём, надо будет трубу разобрать и тройник с трещиной заменить, резьбовые соединения проверить.

Радист передал сводку погоды. Ничего утешительного, жара продержится ещё неделю, зато в Мурманске температура в самый разгар лета 17–18 градусов… Когда служил в тех краях, во время обязательной утренней пробежки при любой погоде с голыми торсами бежали до фигуры оленя на въезде в Островной, и только пар из ртов валил. Что удивительно, никто из экипажа ни разу даже обычной простудой не заболел. Ветра в Заполярье сильнейшие, с ног сшибали. А у нас в машинном духота! Даже иллюминаторы отсутствуют.

Вот туристы на нас с круизных лайнеров в бинокли смотрят. Непонятно им: вроде на палубе никого, и танкер сам идёт. Но мы иногда выскакиваем постиранные робы бросить, они на солнышке за час высыхают. Думают, наверно, вот работнички — отдыхают, а деньга сам на них сыплется. Но работа на судне всегда идёт по регламенту. Это целый конвейер: доставить груз в порт назначения, по пути быстро устранить возникшие неисправности, промыть танки и снова под погрузку. Теперь, наверно, топочный мазут или сырую нефть повезём. И так всю навигацию. Пойти в увольнение, прогуляться воскресным днём в парадной форме — лишь мечта.

Снова радиосводку погоды передают. Впереди ливневые дожди с грозами, но они, как правило, в июле кратковременные, хоть и сильные. Вот осенью зарядит на неделю! А пока боцман даёт палубной команде распоряжение: железным суриком начать покраску переходного мостика от рубки до бака. А над палубой гнус стоит тучей, лезет в глаза и уши, набивается там и превращается во влажную, липкую массу. Матросы, стараясь не обращать внимания, замазывают попавшую в краску мошку…

Я же снова скатываюсь к себе в машинное поскорее спрятаться от гнуса и от боцмана подальше.

В учебном плавании на ОМе

— Наконец-то осень, последний рейс, — отметил про себя моторист Сергей Шелест, стоя на корме и глядя на вспененные буруны шипящей волжской воды, тянущиеся за судном к самому горизонту, — придём в затон и на всю зиму в отпуск, если кэп отпустит. Работы много, надо движки перебрать, маслопроводы проверить, механизмам плановый ТО дать, гидравлику продуть, масло сменить, штуртросы подтянуть. Как только встанем, Аристарх заставит дефектную ведомость составлять. И сразу с боцманом побегут в судоходную на склад запчасти выбивать. Даст капитан недели две дома подремать — и снова на вахты, на всю осень и зиму. Тут вам и сторож, и механик, и моторист — всё в одном стакане. На нашем «Букаре» не так всё было. Правда, и экипаж там за сотню, и тоннаж в тридцать пять тысяч тонн! Не то, что этот ОМик — муха, комар писклявый в сравнении с подводным атомным крейсером. А ну, курсанты, — отвлёкшись от своих дум, обратился Сергей к трём практикантам Нижегородского речного училища, — взяли по швабре и пошли за мной в машинное, будем лоск наводить, чтобы дизеля горели и блестели как на военном флоте. Привыкайте.

Спустились по трапу. Два двигателя по сто пятьдесят лошадок ровно стучали, допустимо нагревшись. Включили верхнее освещение, и курсанты, схватив вёдра и швабры, начали уборку. Одному белобрысому пареньку со странным именем Назар Шелест доверил протирку ветошью корпуса дизелей. Время в работе летело быстро.

— Всё, пошли на палубу воздухом подышим, а там и на обед, — хозяйственно распорядился Сергей Шелест под конец уборки, — хорошо, ветерок обдувает, вот уж конец октября, и первый снежок, будто крупой насыпало на палубу. Свежо! — с удовольствием подставил он лицо холодному ветру.

Ребята не разделяли его мнения. Они стояли, нахохлившись, с покрасневшими носами, пряча руки в короткие куртки-бушлаты.

— Ничего, братва! — весело глядя них, подбодрил Сергей. — Вот доведётся вам служить на Северном флоте, так там на такой ветерок вы и внимания обращать не будете. Я на нашей базе подводного плавания у чёрта на рогах — в самой Гремихе — служил. Вот там ветра! Народ, держась за натянутые канаты, в булочную добирается. И учебка моя в Кронштадте, тоже город, можно сказать, на семи балтийских ветрах. Наш учебный ОМ сто пятьдесят два, конечно, не может дать представления о всей технической мощи флота. А всё же ваша профессия начинается с малого, с этого учебного судна с бортами высотой в два с половиной метра, осадкой при полной загрузке в один и пятьдесят шесть соток метра, с автономностью хода в два-три дня.

Буфетчица Алёна, она же повариха и жена боцмана, высунувшись из приоткрытой двери, позвала обедать. В раздатке, гремя крышками кастрюль, повариха через окошко подала ребятам по полной тарелке густого, душистого горохового супа, в другую тарелку, не жалея, опрокинула полный черпак гречневой каши с подливой. Все сели за один стол, Назар с удовольствием уплетал сытный обед.

— Имя у тебя какое не часто встретишь, — заметил практиканту Шелест. — Ты откуда будешь?

Назар охотно откликнулся:

— Из Калужской области, деревня Колодези. Там ещё казаки войны тысяча восемьсот двенадцатого года в поле лежат под крестом. Когда погнали французов от Москвы, так эти казаки казачьего войска атамана Платова полка Иловайского, преследуя их, были убиты как раз недалеко от нашей деревни. Двоих казаков я запомнил: Никифор, Назарий и ещё казачий полковник. У нас в деревне я не один с таким именем.

— И говоришь ты интересно. Будто из книжки.

— Я люблю книги читать. Особенно про море, — признался Назар.

Привалили к самому берегу у посёлка Лунёво, недалеко от турбазы. Снеговые рыхлые сероватые лепёшки-льдины плавали вокруг. Двое матросов в жёлтых жилетах с носового выстрела подали слегка припорошенные сходни.

— Аристарх приказал, — объяснил Сергей ребятам, — надо участкового и почтальоншу забрать. По радио сообщили: они на утренний автобус опоздали. В Кострому им срочно надо. Вот высадим их и в Нижний пойдём, а там и вам на берег, как раз на учёбу успеете…

— Будто лодка прогулочная — наш ОМ, — наблюдая за швартовкой, произнёс Назар.

— Ребятки, не огорчайтесь. Всё у вас впереди. И глубины, и мели — все ваши будут, если, конечно, до срока не сбежите, — слегка ударив по спине практиканта, весёлым тоном ответил Шелест.

Придерживая фуражку рукой, на борт поднялся участковый лейтенант. За ним, хватаясь обеими руками за леерное ограждение, осторожно ступая по сходням, закутанная в синий плащ с капюшоном взобралась низенькая пожилая почтальонша.

— Всё, отваливаем, — откашлявшись, произнёс боцман и с матросом стал заводить сходни на нос…

Выстрел завалили к борту, как и положено, судно медленно пошло кормой, совершая разворот с выходом на фарватер. Внезапный удар по днищу заставил капитана дать команду «стоп». Сергей с боцманом и палубным матросом, молниеносно среагировав, скатились вниз в придонное отделение. Внизу при свете аккумуляторного фонаря они заметили значительное поступление забортной воды из образовавшейся трещины.

— На топляк, наверно, наскочили или на большой камень, — мрачно промолвил боцман, — срочно пластырь заводим и наверх в ходовую. Аристарху доложу: надо буксир вызывать. Своим ходом, пожалуй, и до Костромы не дойдём, носовое подтопит.

Практиканты с тревогой и интересом с верхних ступеней трапа наблюдали за быстрыми и слаженными действиями команды …

Когда аварию ликвидировали, ребята подошли к Шелесту:

— Мы вообще-то не думали, что простое учебное плавание на ОМе станет для нас таким… настоящим, что ли, — признался за всех Назар.