1

Утолив голод рыбёшкой, пойманной в речке, кот Захарка лёг прикорнуть на солому, смежил веки. Но уснуть ему не удалось — чутким слухом он уловил отдалённый шум в камышовых зарослях, то был характерный звук бьющихся крыльев птицы, попавшей в беду. Кот хорошо различал безобидное дуновение ветра, раскачивающего камыш от постороннего подозрительного шума.

Тотчас покинув жилище, кот устремился на звук, к северу от своих владений. Он бежал стремительно и упруго. И вскоре, как и предполагал, обнаружил птицу, застрявшую в камышах у самой земли.

Завидев кота, птица затрепыхалась вновь, забила крыльями, но силы её покинули, и она поникла, уставившись пред собой огромными синими глазёнками.

— Побереги силы, пташка! — назидательно молвил кот Захарка. — И не бойся. Я тебя есть не собираюсь. Остерегаться надо лисы, которая шастает тут. Давай-ка, я тебя посмотрю, — он бережно высвободил птицу из камышового плена. Вся спинка её и грудь были золотистого окраса с редкими тёмно-зелёными вкраплениями, а крылья и хвост имели оливковый цвет. Кость левого крыла, ближе к границе маховых и рулевых оперений, перебита чем-то твёрдым, не пулей, скорее камнем, выпущенным из рогатки. — Эге, плохи твои дела!.. Надо наложить шины, — Захарка огляделся, посмотрел в сторону ближайших деревьев, стоявших неподалёку, за кустами жёлтой осоки, пытаясь разглядеть на них гнездо, где несчастная птица могла появиться на свет и вырасти.

— М-да, — проговорил кот. — Все твои сородичи, стало быть, улетели?

— Улетели, — проговорила, осмелившись, птица. — А ты, правда, меня не будешь есть?

— Нет. Я птиц не ем. И вообще мяса не употребляю. Может, тебе покажется странным, я и к мышам равнодушен. А рыбу люблю. Ещё обожаю ягоды всякие, орехи… Так что же мне с тобой делать? Оставлять тебя тут нельзя, беда случится. Стервятники налетят, та же паскудная лиса тут как тут появится. Кличка её Асу. Возьму я тебя в свой шалаш, подлечу. Что молчишь? Да у тебя нет другого выхода.

— Угу, — согласилась птица.

Захарка прижал её правой лапой к боку, левой раздвигая камыши, пошёл, выпрямившись, на задних лапах, как человек.

Вскоре он оказался у себя и опустил раненную птицу на лежанку.

— Где мы? — спросила гостья.

— Здесь я живу, — сказал кот. — Это шалаш.

— Шалаш?

— Ага. Я сам его построил. Из сухих ветвей. Это он с виду хлипкий, а попробуй-ка, подступись. Крепкий. Крышу я застелил плотно листьями в несколько слоёв, а поверху укрепил корой деревьев, в дождь она не протекает, и никакой ветер ей не страшен. Когда я ухожу, всегда запираю окно и дверь, наматываю створки алюминиевой проволокой.

Захарка открыл маленькое квадратное оконце из ивовых прутьев и внутри шалаша сделалось светлей.

— А шалаш вроде не на земле стоит, — сказала птица.

— На дереве, — кивнул Захарка. — Это старый кедр, в него однажды молния ударила, здесь среди диких обитателей такой хай-вай поднялся, ой-ой-ой! Представляешь, если бы огонь перекинулся вниз, все камыши до самой речки вспыхнули бы, как спички, да и сам лес пострадал бы. Но кедр сгорел только наполовину, на нём сохранилась пара мощных ветвей, их-то я и приспособил для шалаша. Не слишком высоко от земли, удобно и безопасно. Отсюда всё видно. Однако, рану твою надо обработать, — он взял в углу картонный короб, достал оттуда склянку с какой-то тёмной жидкостью и марлевый тампон.

— Откуда у тебя эти вещички? — поинтересовалась птица.

— Из прошлой жизни, — философски и загадочно изрёк кот, и со знанием дела обработал ранку на крыле пострадавшей, потом смазал ещё какой-то мазью из тюбика, после чего наложил шины из плоских дощечек, связал бечёвкой. И бросил строго: — Придётся потерпеть. Через пару недель сниму.

Птица притихла, ясно осознавая своё положение, разглядывала пораненное крылышко, приобретшее непривычную странную форму.

Кот Захарка убрал коробочку на место, уселся, сложив лапы, как это делали люди, посмотрел на птицу.

— А ты, пташка, какой породы будешь? — спросил он.

— Не знаю, — ответила гостья.

— Как так? — удивился Захарка. — Все существа на свете знают свою породу.

— Мне никто об этом не говорил.

— Гм… Я не большой знаток птиц. Но ты, конечно, не воробей. Не сова, не дятел, не глухарь, не ворона. И на утку ты не похожа, и на гуся с цаплей… Судя по окрасу, ты и не кукушка, та вся тёмно-серая, с заметными рыжеватыми полосами на брюхе. И покрупней тебя будет. Ох, как не люблю я этих кукушек! Просто ненавижу! Сущие паразиты! Они не растят своих птенцов, а вынуждают это делать других птиц! Подкладывают в их гнёзда яйца. Причём всегда они приспосабливаются и откладывают яйца по внешнему виду и цвету почти не отличающиеся от яиц новых родителей. А как прожорливы птенцы-кукушата! Только знай, пищат беспрерывно. И чтобы им досталось больше еды, кукушата выталкивают хозяйских детёнышей к краю гнезда и сбрасывают вниз. Представляешь, что выделывают?!

— Неужели?! — поразилась птица.

— Да я сам видел! — вскричал Захарка. — Иду однажды лесом, и тут прямо перед моим носом на траву — жах-жах-жах! — падают сверху сразу несколько птенцов овсянки. Карабкаюсь на дерево, и вижу в гнезде кукушонка, выталкивающего последнего птенца хозяев-овсянок. Меня это так взбесило, что я этого кукушонка взял за шкирку и выбросил вон! А тех птенцов с травы снёс назад в гнездо. Нехорошо, наверное, я поступил с кукушонком, а что сделал этот мерзавец, разве справедливо?!

— Просто ужасно! — согласилась птица.

— Вот-вот. Мир, в котором ты оказалась, пташка, очень жесток. Ну да ладно. Скоро обедать будем. А ты чем всё время питалась?

— Червячками и всякими гусеницами, — ответила птица.

Захарка задумался, озадачившись. Ведь осень уже заканчивается, не так просто будет разыскать жучков и гусениц в камышах.

— Я и ягоды лесные ем, — поспешила добавить птица.

— Это уже полегче, — обрадовался кот. И выудил из угла один за одним несколько холщовых мешочков. — Здесь я кое-что собрал про запас. Вишня, калина, голубика, брусника, шиповник. Скоро пойдёт рябина, чёрная смородина. Потом кедровые орехи, жёлудь.

Птица встала на ноги, от обилия ягод у неё разбегались глаза.

Они поели досыта и попили водички из железной миски. Кот ещё подлил воды из пластиковой бутылки, открутив крышку зубами.

— А имя-то у тебя есть? — спросил Захарка.

Птица виновато похлопала глазами.

— У каждого живого существа есть имя. Даже у такого кота-бродяги, как я. Меня зовут Захаркой.

— Может, имя мне родители не успели дать? — предположила птица.

— Занятная история. Какой ты породы, не знаешь, и имени у тебя нету, — Захарка задумался. — Должен же я как-то тебя называть… Галкой, что ли… Галки и вороны одного семейства и одного тёмного окраса, но галки помельче будут и планируют красиво, вблизи, когда садятся на землю, крылья фиолетово блестят. Радужная оболочка глаз у них светло-серая, почти белая. Кстати, у людей многих женщин зовут Галками. Но тебе это имя не подходит… О, Голубика! Эта ягода полезная и на слух приятная. Будешь Голубикой! Согласна?

— Ладно, — кивнула птица.

— Но, чтобы ты прониклась этим именем, надо одну штуку проделать. Вроде обряда.

— Обряда?

— Да. Вот послушай. Я сейчас громко произнесу — Голубика! А ты ответишь — я! И так три раза. Понятно?

— Гм…

— Поехали! — Захарка вдохнул глубоко и громко выдохнул. — Голубика!

— Я! — робко отозвалась птица.

— Голубика!

— Я!

— Голубика!

— Я!

— Ну, вот, — удовлетворённо проговорил кот. — У тебя теперь есть настоящее имя!

— Угу, — согласилась Голубика. — А ты этот обряд сам придумал?

— Нет, у людей подглядел, — ответил кот.

— А тебя Захаркой кто назвал, родители?

— Я их совсем не помню. Меня, маленького, на улице подобрали. А имя моё человеческое.

— В самом деле?

— Гриша, водитель грузовика, что подобрал меня, такое имя мне дал. Я у них дома жил. Жена Гриши Полина, небольшого роста, дородная, работала в буфете на вокзале. У них была взрослая дочь Роза, мы с ней часто сидели на диване и смотрели телевизор. Это такая прямоугольная штуковина с экраном, которая показывала разные картинки со всего мира.

— Как интересно! И что ты там видел?

— Всякое. Например, медведя, который в речке ловил рыбу. Такой увалень неуклюжий, а как ловко у него получалось, что я диву давался. Он с силой бил лапой по воде, раз ударит, второй раз ударит, а на третий обязательно хватал рыбу. И там же, сидя в речке, Топтыгин рыбу поедал.

— Топтыгин?

— Ну да. Так косматого хозяйская дочь Роза называла. И по всякому другому. Михайло Потапыч, умка, пентюх, берложник. Даже песенку про него она пела мне:

Мишка косолапый по лесу идёт,

Шишки собирает, песенки поёт.

Белка-озорница с ветки скок-поскок,

Шишку уронила прямо Мишке в лоб.

Сел на травку Мишка и давай реветь.

Испугался шишки глупенький медведь.

Больше я не буду по лесу гулять,

Больше я не стану шишки собирать.

Спрятался под ёлкой, как листок, дрожит.

Глядь — по лесу зайка серенький бежит.

Стыдно стало Мишке, лапой слёзы трёт.

И в густой малинник с кузовком идёт.

Ёж-четвероножек спрятался в кустах.

Снова косолапый испугался: Ах!

Больше я не буду по лесу гулять,

Лучше я в берлоге буду сладко спать!

Мишка косолапый спит и видит сны.

Сладко спать в берлоге будет до весны.

Захарка кончил петь. Подражая Розе, он спел несколько аляповато, не попадая в мотив. А птица сочла долгом похвалить его:

— Здорово! Весёлая песенка!

— Хорошо, что медведь не водится у нас в камышах, — заметил Захарка. — А то был бы он тут хозяином. Командовал бы он всеми нами.

— А кто у вас хозяин? — спросила Голубика.

— Никто. Всем хватает места, и все свободны. Правда, обитает здесь одна мелкота. Зайцы, суслики, черепашки, ежи, тушканчики, кузнечики, камышевки, трясогузки, варакушки… Забредает сюда лиса, та самая, Асу, мало ей грызунов, так она нападает на беззащитную сонную птицу или подранка, и гнёзда разоряет, лакомится яйцами. И уши она востро держит, улепётывает, как завидит меня.

— Выходит, ты здесь хозяин? — сделала вывод Голубика.

— Да нет, — махнул лапой Захарка. — Какой я хозяин? Просто однажды я увидел, как обитатели кипиш подняли, что-то не поделили…

— Кипиш?

— Ну это такой жаргон. Шум, значит. Я всех приструнил, призвал к спокойствию. Не люблю бардака. Раньше я обходил камышовые владения несколько раз за день, следил за порядком, а нынче только разок прохожу участок наискосок и возвращаюсь. Лень берёт и неохота. Старый, наверное, становлюсь. Да, я говорил о медведе. По его примеру, я ходил тут на речку. Рыба там водится мелкая. По комплекции, конечно, мне далеко до Потапыча, и лапа моя не медвежья, маленькая, но тоже, знаешь, с когтями. Поначалу ничего не выходило, опосля приноровился. На зиму надо наловить рыбёшек и насушить.

— Я рыбу никогда не ела, — призналась Голубика.

— Завтра попробуешь, — пообещал Захарка. — Уже смеркается, будем укладываться спать. Тебе, как гостье, уступаю лежанку, а сам лягу тут, на полу. Здесь подстилка тоже соломенная, не жёсткая, — он встал, плотно прикрыл оконце. — Однажды я оставил его на ночь открытым. Слышу сквозь сон шум крыльев, открываю глаза и вижу в оконном проёме пару горящих глаз. Сова. Я как шыкнул на неё — она вмиг отвалила.

— А ты отчего ходишь на двух ногах? — спросила Голубика.

— Хозяин научил. Гриша. Я не всегда так хожу. Смотрю на обстоятельства. При обходе территории мне удобней передвигаться на четырёх лапах. А встречая врага, например, барсука, встаю на задние лапы, для лучшего обзора, и в таком виде я выгляжу в глазах недоброжелателя высоким и крупным. Так что я хотел сказать… Да, Гриша. Он на своём грузовике возил разный товар по городу — мешки, мебель, продукты, овощи и прочее. Однажды водитель заносил в магазин на второй этаж ящик с водкой, да поскользнулся на лестнице, упал, сломал ногу. Три месяца лежал на диване с гипсом. От нечего делать Гриша стал дрессировать меня.

— А что такое дрессировать? — спросила Голубика.

— Ну, это особая методика обучения животных всяким человеческим навыкам, — пояснил Захарка. — Гриша учил меня без всяких книжек. Научил ходить на двух задних лапах. А сперва он просто закидывал теннисный мяч в дальний угол комнаты, я этот мяч находил и прикатывал назад. После Гриша стал усложнять мне задачу. Его уже не устраивали упражнения — принеси то, принеси это. Он что придумал, каналья, — начал муштровать меня делать стойку на голове. Стерпел я, выполнил задачу. Если бы ты видела, как он радовался! Хохотал, как сумасшедший! Жене показывал моё мастерство, дочери и всем соседям. Успех Гришу вдохновил, он пошёл дальше. Он выудил из шкафа колоду игральных карт. Я раньше частенько наблюдал, как Гриша, Полина и их дочь Роза перекидываются в дурачка. Так вот, смысл нового задания заключался в познавании карты. Гриша вытаскивал из колоды какую-нибудь карту, показывал мне, например, даму, а я должен был назвать её, промяукав трижды. Несложная задача. Справился. Гриша вальта показывал — я мяукал дважды, короля — мяукал четыре раза. Управился с шестеркой, семёркой, восьмёркой, девяткой, десяткой. Сложней всего было с тузом. Мне необходимо было мяукнуть одиннадцать раз. Я не понимал, почему одиннадцать? На карте нет цифр и нет картинок, только знак Т стоит по углам. Гриша долго бился со мной, нервничал, даже хватался за ремень, не для того, чтобы ударить, а для важности дела, чтобы призвать меня к благоразумию. Даже матом меня крыл.

— Матом? — не поняла Голубика.

— Это такое дурное крепкое словцо. Повторять, как выражался Гриша, не буду. Лучше тебе не знать. В общем, измучился Гриша с тузом. А я ни в какую, смотрю на него тупо, как он злится, и иду лакать молоко. И всё же Гриша добился-таки своего. Он нашёл выход, стал сам мяукать, положив карту с тузом предо мной, при этом загибая пальцы. Короче говоря, я наконец понял, что от меня требуется. Хозяин показывал туза, я мяукал одиннадцать раз. Безошибочно. Что было с Гришей! Ликовал, будто золото нашёл! К нему домой из автохозяйства приходила вся трудовая братва, водители, механики, поварихи из столовой, и даже сам директор. Директор, упитанный и пузатый мужик, не верил слухам, пришёл убедиться, а увидав представление, ржал, как ненормальный. Потом, уходя, строго взглянул на своего подчиненного, бросив: «На работе бы ты, Гриша, так усердствовал! Когда гипс снимут?»

— А что дальше было? — спросила Голубика.

— Дальше? — Захарка сонно зевнул. — Как-нибудь потом расскажу. Давай спать, — он закрыл глаза и скоро захрапел тихо.

А Голубике долго не спалось, она с грустью вспоминала улетевших на юг брата и двух сестричек, и родителей, которые, сменяя друг друга, летели впереди, указывая потомству путь. Они тронулись ближе к полудню, покинув родное гнездо, миновали лес, потихоньку набирая высоту. А внизу у дороги в это время резвились мальчишки поселковые, кто-то из них достал рогатку и пальнул вверх по птицам. Камень угодил прямо в крыло Голубике, чуть отставшей от стаи, у неё от боли в глазах потемнело, тут же отвалила без крика, её понесло к земле, но она нашла в себе силы, загребая воздух здоровым крылом, кособоко подалась назад, к лесу, к своему гнезду. Но не долетела, упала в камыши. Она слышала крики родителей и брата с сёстрами, которые вернулись на её поиски, но Голубика не могла подать голоса из-за боли. Крики родных доносились в стороне, а вскоре умолкли совсем.

Голубика всё думала о близких под сонное мурлыканье кота и уснула под самое утро.

2

Открыла она глаза от шума — это вернулся из промысла Захарка, принёс две рыбёшки, завёрнутые в лист кувшинки.

— Я тебя запирал снаружи, — сказал кот. — Мало ли что может случиться… Нынче улов скромный. Ниже по реке водоём, рыбы там должно быть побольше, но глубоко. А дальше водоёма за поляной болота начинаются, где только кикимора водится.

— Кикимора? — спросила Голубика.

— Ну да. Вроде ведьмы и водяного. Ходил я туда специально несколько раз, но никого не встретил.

Они съели рыбёшек. Голубике рыба понравилась. Захарка выбросил рыбные косточки в окно и предложил гостье на десерт сушенные ягоды вишни. И положил внизу лежанки пустую коробочку, сказав:

— Будешь справлять нужду сюда. Не стесняйся. Я потом помёт твой в качестве удобрения использую в огородике, он тут, рядом, огородик, три грядки. Летом там росли сельдерей, укроп и лук. Я семена на даче у бывших моих хозяев спёр. Витамины как-никак. В туалет я хожу за кусты полыни, где песок. А мочусь тут, стоя на ветке. От моей мочи трава не растёт вокруг дерева, и всякие твари сюда не лезут, тараканы, муравьи, жучки, паучки. Ты, давай, ешь основательно, тебе сил надо набираться.

— Скажи, Захарка, — начала Голубика о своём наболевшем. — Ты говорил, что, живя у людей, часто смотрел по экрану разные картинки.

— Да, — подтвердил кот. — По телевизору. А что?

— А не видел ты там Африку?

— Африку? Может, и видел. Не помню. А зачем тебе Африка?

— Туда мои родные на зимовку полетели. Интересно бы узнать, как выглядит Африка.

— Где Россия, а где Африка, — протянул Захарка. — Это же другой конец земли…

— Родители говорили, что надо лететь туда почти месяц. С отдыхом, конечно. С остановками на Кавказе, в Турции, Египте. Отец с матерью рассказывали, что их семейство из поколения в поколение, селилось и выводило потомство летом в России, а на зимовку улетало в Эфиопию или Сомали, облюбовав место в окрестностях Аддис-Абебы и Могадишо. Вот поправлюсь и двину туда.

— Да ну! — произнёс неодобрительно Захарка, — Чего тебе одной лететь? Это опасно. Да ты и не знаешь куда.

— Чутьё подскажет, — сказала Голубика.

— Кто тебя гонит? Оставайся у меня до лета. А там, глядишь, твои сородичи вернутся.

— Я очень скучаю по ним. Родители такие заботливые. А как красиво поёт отец, просто заслушаешься! Он, конечно, для матери пел, но и мы, дети, с удовольствием слушали.

— Трель, похожая на соловьиную? — размышлял вслух Захарка. — Постой, а у отца твоего, случаем, окраска спинки, груди и хвоста не ярко-жёлтая? А крылья чёрные, с белыми полосками?

— Верно! — подтвердила Голубика.

— Иволга! — воскликнул кот и даже подпрыгнул от восторга. — Ты — иволга! Как же я раньше не додумался!

— Иволга, — повторила Голубика, не то радуясь, не то удивляясь.

— Меня ввел в заблуждение синий цвет твоих глаз с голубоватым радужным обрамлением. А глаза у вас вообще-то чёрные с красной радужной оболочкой. Ты, выходит, особенная иволга. Как говорится, в семье не без… — Захарка не закончил фразу, спохватившись.

— Значит, выяснили, — сказала Голубика. — Иволга так иволга.

— Нормально, — кивнул Захарка. — Бывает хуже. Можешь не сомневаться — ты птица хорошей породы.

— Время покажет, — заметила Голубика. — Ты вчера рассказывал, как хозяин учил тебя разным премудростям. Что было дальше?

— Гм… А на чём я остановился?

— На том, что ты обучился угадывать карты, — подсказала Голубика.

— Ну так вот, — продолжил рассказ, отхлебнув из чашки воды, Захарка, причём выпил, как и вчера, не наклоняясь, как это делают все кошки, а подняв чашку, ухватив за её края лапками. — Мы с Гришей стали в городке знаменитостями. Приезжали даже журналисты из областного телевидения. Наставили на нас прожекторы и снимали на кинокамеры. Гриша возгордился, охотно давал интервью. После того, как телевизионщики уехали, нагрянули к нам цыгане. Пятеро мужчин. Я, как увидел их, бородатых, с неприятным блеском в глазах, запрыгнул на шкаф и оттуда следил за происходящим. Гляжу, незваные гости достают из сумки бутылку водки, ставят на стол. Выпить Гриша любил, но на сей раз он заподозрил подвох. И отказался, сказав:

— Врачи запретили мне спиртное. С чем пожаловали?

— Продай нам кота, — предложил старший из цыган. — Дадим любые деньги.

— Вы что, ромалэ?! — изумился откровенно Гриша. — Продать кота? Он же у нас член семьи! Вы бы продали, к примеру, своего ребёнка, дочь или сына?

— Ну ты сравнил, Гриша, — обиделись цыгане. — Животное с людьми.

— Для меня наш кот всё равно что человек! — стоял на своём Григорий. — Ничего не выйдет! Забирайте вашу водку!

— Эх, Гриша, от таких денег отказываешься! Да тебе их за всю жизнь не заработать!

— Не всё в жизни деньгами меряется.

— А ещё друг называется, не уступаешь.

— Я вам не друг. Ну подвозил я вам в табор пару раз мешки с овощами. Не за бесплатно, конечно. И угостили чаем у костра, спели под гитару. И сразу друг, что ли?

— Мы так надеялись. Вон у тебя нога в гипсе, подлечил бы в санатории или всей семьёй на море поехали бы.

— Не уговаривайте. Подвезти вам что-то подвезу. Но кота не продам.

Цыгане ушли ни с чем. А Гриша ещё долго возмущался: «Что придумали! Продай им кота! Вздумали, поди, карточного шулера из него сделать! Пройдохи! Ну, пройдохи!.. Захар! Захарка! Ты чего на шкаф залез? Испугался, что ли ты, цыган? Не бойся. Со мной ты никого не бойся!»

Когда жена Полина явилась с работы, Гриша ей обо всём рассказал. Женщина слушала его с удивлением. Потом поинтересовалась:

— А сколько они предлагали?

— Ну ты что, Поля? — оскорбился Гриша. — Я даже не спрашивал.

— Деньги не помешали бы, — сказала жена. — Вон, Роза наша скоро соберётся замуж, свадьба, то да сё… Может, сходишь к цыганам, скажешь, мол, передумал.

— Ни за что! — отрезал Гриша. — Что ты такое говоришь?! Ты бы рассталась с Захаркой? Взяла бы деньги, и что дальше? Как бы ты после этого жила? Знаешь, родная, деньги кончатся, а стыд останется, как говорила Фаина Раневская. Мы с голоду не помираем. Выдадим замуж Розу как-нибудь. Справимся.

— Справимся, — вздохнула Полина и пошла к себе.

Я всё слышал и все их разговоры понимал, только говорить не мог. Мы же с тобой, Голубика, одной племени в дикой природе, общаемся между собой на одном языке, хотя песни по-разному поём. А с людьми нет, с ними один попугай может разговаривать. Хозяйка моя, конечно, расстроилась, прилегла на кровать. Я запрыгнул к ней, прижался. Она меня погладила. Женщина она была по природе добрая, сердечная.

— Эх, Захарка, — говорила она тихо. — Такая жизнь пошла сермяжная… Ты уж прости меня за дурные мысли.

Захарка прервал рассказ, замолк, глянул в окно, предположив:

— Дождь, что ли, собирается…

— Нет, послезавтра пойдёт, и очень коротко, — сказала с уверенностью Голубика. — А что было потом?

— Потом?.. Жизнь шла своим чередом. Я думал, что Гриша успокоился с дрессировкой, тем более что ему предстояло скоро снимать гипс и выходить на работу. Но не так-то было! Его посетила новая идея. Гриша словно очумел! Сбрендило его напоследок сделать со мной коронный номер — чтобы я ел суп ложкой. Это уже был перебор. Своим упрямством он допёк меня окончательно! Я рассвирепел и готов был от злобы кинуть гантельку, с которой Гриша делал зарядку, запустить прямо в его гипсовую ногу! Но гантелька тяжела оказалась, я не мог её сдвинуть с места. Пожалел, что я не муравей, который поднимает груз больше своего веса! В общем, психанул я здорово, порвал штору, сдёрнул со стола скатерть, разбив новую посуду и скинул с подоконника на пол все цветы в горшках. Потом пододвинул к выходу табурет, вскочил на него, провернул в двери ключ и бросился вон. Конечно, я выпустил пар, набезобразничал дома в отсутствии хозяев. Представляю, какой погром они увидели, придя домой!

— И ты больше не вернулся к ним? — спросила Голубика, испуганно вытаращив глаза.

— Не вернулся, — подтвердил Захарка. — У котов, в конце концов, тоже есть гордость.

— С тех пор ты живёшь в камышах?

— С тех пор. Поначалу, конечно, было трудно в новых условиях. Но постепенно освоился. Ко всему можно привыкнуть.

— А что твои хозяева? Они не искали тебя?

— Мне было наплевать, что там у них происходило. Позже я заглянул на их дачу, она не так далеко отсюда, залез в окно, нашёл несколько холщовых мешочков, сложил их все в один, туда же положил склянку йода и мазь, которым пользовалась при царапинах и порезах хозяйка Полина. Положил ещё пакетики с семенами. Вылез. И в это время гляжу, Гриша на своем грузовике в ворота заезжает, с женой в кабине. Я едва успел схорониться в кустах. Чего они приехали, дачный сезон ведь закрыт? А заехали они, чтобы забрать из погреба банки с соленьями — грибы, огурцы, помидоры, кабачки и прочее. Погрузили всё в машину. Затем вернулись, стали пить в веранде чай с моим любимым малиновым вареньем. И беседуют. Наступали уже сумерки. Я подкрался и всё слышал, что бывшие хозяева говорят. Ну там разное, житейское, то да сё. Выяснилось, дочь Розу они выдали замуж, муж путёвый ей попался. И заговорили обо мне тоже. Оказалось, Гриша подумал, что меня цыгане выкрали, устроил им разнос, ездил в табор с другом, участковым милиционером, и давай шмонать везде, то есть искать пропажу. А цыгане руками разводят, мол, ты, что, Гриша, зачем нам воровать у друзей кота? Конечно, жалко, что он пропал, но цыгане-то причём? Хорошо было бы, если ты тогда продал кота, — и деньги бы хорошие получил, и кот был бы цел. Потом Полина высказала мужу свою догадку — а может, он, Гриша, переборщил со своим натаскиванием, обучая кота? Вот Захарка и удрал. А Гриша молчал, наверное, дошло до него.

Короче, я выбрался из дачи, и с тех пор ничего о них не знаю. Много воды утекло и всё былью поросло. Такие вот дела, Голубика. Давай-ка, посмотрю крыло твоё…

Захарка внимательно осмотрел птицу. Теперь-то он знал, что она иволга. Проверил шины, плотно ли они захватили кости крыла.

— Порядок, — сказал Захарка. И заторопился наружу. — Я закрою окно и дверь. Никому не отвечай, лежи, отдыхай.

— Ты куда? — спросила Голубика.

— Сделаю обход и гляну на речку. Может, наловлю ещё рыбёшек.

Кот ушел. Долго его не было. Пришёл он в сумерках, зайдя в шалаш, повалился на пол. И почувствовала Голубика неладное, разглядев ссадины на теле Захарки, в одном месте был выдран клок шерсти, а над правым глазом краснела глубокая ссадина.

— Что случилось с тобой, Захарка? — заволновалась птица.

— Старое дерево на меня свалилось, — ответил кот, еле переводя дух. — Пройдёт. Полежу маленько и смажу рану мазью.

— Давай, я тебе помогу! Я смогу!

— Не суетись. Я сам, только отдохну малость.

3

Кот Захарка сказал Голубике неправду, соврал про дерево. Давеча, пройдя владение наискосок, он перешёл асфальтовую дорогу, спустился к реке, долго высматривал в воде рыбёшек, не обнаружив их нигде, пошёл домой. Возвращался своей знакомой тропинкой. Где-то посредине камышовых зарослей, на открытом пятачке, Захарка уловил чутким нюхом опасность впереди — только что тут прошла лиса Асу, и не одна, а в паре с самцом, лисом. Запах лисьей шерсти Захарка не мог спутать ни с каким другим запахом. Так и оказалось, два рыжих зверька вышли из-за плотных кустов можжевельника, загородили дорогу коту.

— Куда спешишь, приятель? — Асу, которая всегда остерегалась попадать на глаза Захарке, нынче была смела. Ещё бы, рядом с ней находился лис, его Захарка никогда не видел. Шерсть на самце была больше серой, нежели рыжей. Одолеть двоих будет сложно. Но кот никогда не пасовал перед врагом.

— Твоя жизнь взамен птицы, которую ты приютил, — выдвинула условие Асу, поводя узкой мордочкой и злобно глядя на кота раскосыми глазами.

— А не боишься, что я попорчу твою красивую рыжую шубку, а заодно и шкуру твоего дружка? — ответствовал Захарка.

Лис, с палевым окрасом ушей и морды, дёрнул куцым хвостом и по собачьи пролаял трижды, давая понять, что нечего медлить, что надо валить противника. И он подался в сторону, чтобы напасть на кота сзади. Захарка хорошо знал хитрость и коварство этих хищников. Они могли скрывать истинные намерения и обманным движением ввести его, Захарку, в заблуждение. Кот ответно двинулся было в сторону самца, но резко, стрелой кинулся на Асу, в воздухе изменив положение тела, впился когтями передних лап вбок в загривок и шею, одновременно издавая грозное шипение. Они повалились на землю. Асу, никак не ожидавшая такого нападения, растерялась на секунду, завизжала от боли. В это время серый лис замешкался от страшного шипения кота, какое он ранее не слыхал ни разу, но, быстро опомнившись, бросился сзади на Захарку, с целью схватить острыми зубами его шею. Но кот увернулся, почувствовав, как лис всё же успел вырвать клок шерсти на спине его. Это обозлило Захарку. Ярость удвоила ему силы. Его уже было не остановить. Он молниеносно взбежал по стволу ближнего камыша высоко, почти на самую верхотуру, и оттуда с шипящим громким кличем, сиганул вниз на серого самца, оседлал того, когтями вывернул ему шкуру на морде, затем подскочил, двумя задними лапами ударил в грудь лисице, которая угрожающе уже нависла над ним. И они трое, слившись в один клубок, покатились по земле. Из клубка вскоре отделился кот, сверкая глазами, он схватил самца за загривок и сделав на месте пол-оборота, точно молотобоец, забросил его далеко в заросли камыша. Оттуда раздался истошный вопль и убегающий громкий шорох. А подруга Асу лежала, вытянувшись, неподалёку на земле. Захарка глянул на неё, не приближаясь близко, зная, что та притворяется мёртвой, чтобы в удобный момент совершить коварный, страшный бросок. Захарка подобрал с земли упругую сухую ветку и с силой огрел ею лису по спинке. Та вскочила с визгом, точно ужаленная, и бросилась наутёк, напролом через камыши.

Вокруг воцарилась тишина. Словно ничего и не было. Только сваленные набок камыши и примятая трава с каплями крови говорили о прошедшей борьбе не на жизнь, а на смерть. Захарка покинул площадку и вскоре прилёг на сухую траву. Выплеснув эмоции, а заодно всю энергию, он почувствовал себя совсем опустошенным. Хотелось пить. Захарка закрыл глаза, лежал долго, потом он ощутил на себе тёплое прикосновение — это лучи зари, отражаясь в облаках, трогали его. Захарка подумал о Голубике и заставил себя подняться — если он сдаст, кто позаботится о птице? — и заковылял к дому.

4

Утро было не зябкое, а тёплое, светлое, лучистое. Раз так, унывать нечего! Жизнь продолжается!

Захарка открыл окно, впуская свежий воздух. Силы вернулись к нему.

— Как ты? — спросила Голубика. Она заснула поздно, беспокоясь за Захарку, всё прислушивалась к его стонущему дыханию.

— Всё нормально, — ответил кот, трогая лапой ссадину на своём лбу. — Заживёт. — Он хотел сказать: «Заживёт как на собаке». Но передумал, потому что не любил собак. Несколько собак, разных мастей, он видел во дворе дома, когда жил у Гриши. При встрече, они всё норовили укусить Захарку, а кот при этом выгибал спину и шипел, отпугивая их.

Незаметно пролетали дни.

И наступило долгожданное утро. Прошло ровно две недели. Захарка осторожно снял щепки на крыле Голубики, потрогал раненное место.

— Как будто всё зажило, — сказал он удовлетворённо и вынес птицу наружу, посадил на крышу лачуги. — Осмотрись, не спеши.

Голубика походила по крыше, расправила разок-другой крылья и взлетела. Она летела вначале неуверенно, даже чуть было не понесло её к земле, напугав этим Захарку, но через мгновение взмыла вверх, сделала большой круг и исчезла за лесом.

Захарка забеспокоился. Голубика, почувствовав свободу, могла совершить ошибку. Но в это время за спиной его внезапно возник шум крыльев и птица села коту прямо на голову.

— Вот и я! — сообщила радостно Голубика и переместилась на конёк крыши хижины. В глазах её светилось счастье. — Я готова лететь, Захарка!

— Постой, давай, сначала позавтракаем, — с этими словами кот исчез в шалаше, вынес мешочки с ягодами.

Усевшись на пороге, они принялись за еду.

— Ты не беспокойся, — сказала Голубика, проглотив ягодку. — Я не маленькая. Направлюсь строго на юг. Буду лететь только днём.

— Целый месяц в пути! С ума сойти! — сказал Захарка. — И где ты там будешь искать родичей?

— Чутьё подскажет. У меня же в подсознании всё, и маршрут, и конечный пункт. По запаху воздуха смогу определить, когда будет дождь, через день или два.

— Не знаю, не знаю… Ты уверена, что готова лететь?

— Да, уверена. Я теперь сильна, и телом, и сердцем, и душой. Не бойся за меня. Мы, иволги, своё дело знаем. Мы быстро набираем высоту и летим скачкообразно, отклоняясь то влево, то вправо. Этим самым сбиваем с толку врагов. Целый день можем лететь, отдыхаем в воздушном потоке, расправив крылья, даже успеваем при этом поспать.

— Не теряй бдительность! — предостерёг Захарка. — Орлы и коршуны появляются внезапно и скорость полёта у них поболее твоего будет.

— Я знаю, — кивнула Голубика. — Я буду осторожна.

— Если случаем орёл застанет тебя врасплох, извернись и со всех сил ударь клювом ему в глаз. Глаза у этих хищников самое уязвимое место. Он сразу от тебя отвалится.

— Хорошо, так и поступлю. Сыта я теперь, ягоды у тебя вкусные. И вообще… если бы не ты, я бы пропала.

— Ладно, чего там.

Помолчали.

— Лети уж, — молвил Захарка. — Раз решила, действуй.

Голубика качнула головкой и молча ткнула клювом коту в плечо, затем прыгнула вниз, расправила в воздухе крылья. Она сделала три круга над шалашом и взмыла вверх, полетела в противоположную от леса и камышовых зарослей сторону. Вскоре летящая птица превратилась в точку, а потом вовсе исчезла из виду.

А Захарка долго смотрел на небо, в глазах его засвербило, он утёрся лапками, зашёл в хижину. Лёг на пол. Лежал, уставившись в потолок. Спустя некоторое время, Захарка увидел на лежанке Голубики маленькое пёрышко, поднял его. Светленькое, хрупкое, пушистое пёрышко. Он приладил его к стенке, зацепив между ветками.

Когда стемнело, Захарка переместился на своё ложе. Солома пахла Голубикой. Благополучно ли она летела весь день, и где теперь иволга, где ночует? Целый месяц в пути! Трудно такое вообразить! Это сколько же километров ей надо преодолеть?!

Среди ночи ему почудился знакомый шум крыльев, Захарка вышел наружу, осмотрел крышу, не вернулась ли, случаем, Голубика! Но там никого не было.

5

Утром Захарке захотелось пить, но воды в пластиковой бутылке оказалось лишь на донышке. Тогда он закрыл дверь, обмотав, как всегда, створки алюминиевой проволокой, и отправился на речку.

Шагая, он вновь подумал о Голубике, озаботился, где она находит себе пропитание и не встретила ли, случаем, на пути своём врагов? Кот вышел к асфальтовой дороге. Он уже почти перешёл на ту сторону, и в это время из-за поворота выскочила легковая машина. Послышался визг тормозов. Захарка, в испуге, инстинктивно спрятал хвост между лапами, подался вперёд, выронив пластиковую бутылку, был он уже у обочины, но колесо машины в последний момент, зацепило правую заднюю лапу кота. От сильной боли, Захарка взвизгнул, отполз, приволакивая ногу. Машина остановилась неподалёку, водитель вышел, быстрым шагом подошёл к несчастному животному, присел, потрогал ему лапы, потом взял кота на руки, осматривая. Захарка вдруг узнал в мужчине, уже постаревшем малость, бывшего своего хозяина, Гришу. Григорий долго разглядывал кота, взглянул в его выразительные глаза, воскликнул:

— Захар! Ты ли это?! Порази меня гром! Захарка! Ну, конечно, Захарка!.. На кого ты стал похож! Боже! Неужели ты всё время в этих камышах пропадал?! Пойдём… Сейчас…

Гриша открыл дверцу своей машины, уселся за руль, посадил кота на соседнее сиденье, включил зажигание.

— Вот так встреча! — проговорил Гриша, разворачивая машину. — Я тебя, дружище, еле узнал. Да и я уже не тот, на пенсию вышел. Живём мы с Полиной теперь на даче, утеплили её, зимой не холодно. А квартиру дочке Розе отдали, у неё семья, муж, сын и дочь. Полина в огороде возится, работы много, банки на зиму закатывает, то да сё. Я тоже не сижу без дела, подрабатываю частным извозом, машину с рук купил, подержанную, «Хюндай-Элантра», крепкая ещё, исправно бегает. С прежней работы иногда зовут, просят починить двигатель, оформляют наряд. Так и живём. Ну, старина! Не ожидал я больше тебя увидеть! Сейчас… Мы мигом…

Гриша заехал в городок, тормознул возле ветеринарного кабинета. Пожилой доктор, ещё не совсем старик, лет шестидесяти семи, в очках, с белым колпаком на голове, осмотрел кота, посветил фонариком глаза его, взглянул на зубы, пощупал лапу, сделал рентген и констатировал:

— Малая берцовая кость цела. Повреждена плюсна, это отдел между пяточной костью и пальцами, на ней трещина. Наложим гипс на полмесяца, заживёт.

— А разве кошкам накладывают гипс? — удивился Гриша.

— Конечно, — сказал доктор. — Животные ничем не отличаются от людей. И они теми же болезнями болеют. Простуда, грипп, подагра, радикулит… Зубы у кота удовлетворительные, верхние моляры, то есть коренные зубы стёрты наполовину, передние клыки ещё крепкие. Жил он, судя по всему, в условиях суровых, но глаза умные. При должном уходе и качественном питании, проживёт ещё.

— Сколько, доктор? — спросил Гриша.

— Это никому неведомо знать. Он, по человеческим меркам, примерно моего возраста. А я ещё умирать не собираюсь, — лукаво улыбнувшись, доктор стал готовить гипсовый раствор. И добавил: — В шерсти у него нет паразитов, но желательно помыть его, прежде чем я наложу гипс. Вон, в той комнате ванна, откройте кран с тёплой водой, там найдёте специальный шампунь в зелёной бутылке, полотенце.

— Спасибо!

Гриша всё сделал, как велел доктор, помыл Захарку, посушил его шерсть феном.

Позже, заплатив ветеринару, Гриша поехал с котом к себе на дачу.

Полина, тоже постаревшая и по-прежнему полная, несказанно обрадовалась появлению Захарки и, прижав его к груди, всплакнула.

Ему выделили место в гостиной, Гриша соорудил из свежевыструганных досок домик для Захарки, и даже оконце вырезал, украсив его наличниками. Внутри домика Полина застелила коврик и связала из шерсти тёплую подстилку.

По вечерам они втроём смотрели телевизор. Глядя на кота с гипсовой лапкой, Гриша однажды пошутил:

— У нас с тобой, Захар, одинаковый случай. Сначала у меня нога была в гипсе, а теперь — у тебя.

О прежних своих выходках с дрессировкой, Гриша даже не заикался. И выбросил в печь сохранившуюся колоду карт. Оттого, что стало теперь много времени, Гриша читал, навёрстывал упущенное, и классиков, и даже философов, записавшись специально в библиотеку.

Спустя полмесяца коту сняли гипс. На улице похолодало, берёзовая роща оголилась, вся листва с деревьев слетела, покрыла землю золотом. Захарка сходил в камышовые заросли, к своему шалашу, войдя внутрь, посидел малость на соломе, потом высыпал из мешочков все ягоды на пол, приоткрыл оконце, снял со стены Голубикино пёрышко, зажал его во рту, и вышел, закрыл дверь, обмотав створки алюминиевой проволокой.

6

Наступила зима с обильным снегом.

Во дворе дачи и вокруг стало белым-бело. Захарка ложился в своём домике, слушал, как за окном воет метель, а за стенкой потрескивают в печи дрова. У изголовья, к щели между досками, он приладил пёрышко иволги. И часто разглядывал его.

Потом пришла весна. Из отдалённого леса доносился гвалт грачей и ворон.

Проклюнулась из земли трава, покрыла всё вокруг зелёным ковром. Зазеленели берёзки и все деревья в дачном посёлке. Все дворики украсились газонами с яркими разноцветными цветами.

Захарка гулял по дорожке, выложенной плитами, наблюдал, как Гриша с Полиной вскапывают огород, сооружают грядки. Потом Захарка шёл к поленнице, запрыгивал наверх и грелся в лучах солнца. Он часто думал о Голубике, размышлял, пора ли иволгам уже прилететь с Африки или ещё не время?

А однажды, когда Захарка лежал на зелёной травке у цветочной клумбы, положив голову на лапы, он услышал мелодию флейты, доносящуюся из берёзовой рощи. «Фи-тиу-лиу! Фи-тиу-лиу!..»

Соловьи пели немного иначе. «Иволги!» — обрадовался Захарка и поднял голову. Не успел он как следует сообразить, как трель приблизилась, переместилась к берёзке во дворе. И услышал Захарка следом за трелью характерный стрекот самки Голубики. И над головой — шум крыльев. Рядом с ним на траву опустилась красивая птица с синими глазами.

— Голубика! Ты?! — вырвалось у Захарки.

— Я! — иволга ткнула своим клювом ему в грудь.

— Ну и дела! Значит, ты прямо из Африки?!

— Из Африки! Уже пять дней, как я тут!

— Вот здорово! А я думаю, время тебе прилететь или ещё нет?

— Угадай, где мы поселились?

— Неужели в моём шалаше?!

— В шалаше. Мы сразу туда и подались. Смотрю, оконце приоткрыто, а дверь заперта, поняла, что это знак. Искала тебя повсюду. А ты здесь. Значит, в доме у людей живёшь?

— Да. У старых моих хозяев.

— Правда?! Ты решил вернуться к ним?

— Так вышло. Тут со мной один случай произошёл. Потом поведаю. Рассказывай ты. Как добралась? В пути не было приключений?

— Не было. Правда, однажды коршуна встретила. Я его заметила раньше, чем он меня, и быстро села в густую траву, и там схоронилась. Обошлось. А знаешь, мы тут всем семейством, и родители, и брат, и две сестры. Все с парами. Вот они обрадуются, что я тебя отыскала! У меня тоже друг появился. Он был на зимовке близ горы Килиманджаро. Оказалось, мы с ним под Рязанью почти рядом родились и выросли, в Листвянке, в лесах по соседству. Вон он, сидит на берёзке.

Голубика подала голос — короткий стрекот, и самец иволги, ярко-жёлтого окраса, слетел с дерева, опустился рядом с подругой.

— Это мой суженный, Реми, — сказала Голубика. — Он про тебя всё знает.

— Рад познакомиться! — поклонился Реми. — Премного вам обязан за всё, что вы сделали для Голубики.

— Будет тебе, — отмахнулся Захарка. — Очень рад за вас.

— Мне тут надо отлучиться по делу, — сказал учтиво друг Голубики и улетел, оставив их одних, чтобы они могли наговориться.

— Родители обосновались в прошлогоднем гнезде, — сообщила Голубика. — А мы всей гурьбой — в твоём шалаше. Там у всех пар будет свой уголок. Только теперь мы с Реми решили построить отдельно наше гнездо, тут, рядом с тобой, на этой берёзке.

— Правда?! — обрадовался Захарка. — Замечательно!

— Реми полетел сообщить нашим о тебе. Только ты не пугайся, сейчас здесь будет весьма шумно. Нас много соберётся.

— Не беда. Тут много места.

Гриша с Полиной делали на грядках лунки и кидали в них семена. Они видели, как две иволги спустились с берёзки к коту, сначала одна, затем другая. А позже на зелёный газон слетелась целая стая птиц, закружила вокруг Захарки.

— Гляди, что делается?! — восхитилась Полина. — Наш Захарка прям звезда! Столько красавиц объявилось рядом с ним!

— Есть в этом какой-то высокий умысел, который нам с тобой не под силу постичь, — молвил Гриша, держа в руке лейку с водой. — Не будем им мешать. Продолжим, родная. Что мы на грядках посадили?

— Огурец, помидор, кукуруза, — перечислила Полина. — На остальных грядках посадим лук, петрушку, сельдерей.

Гриша вновь глянул на счастливого Захарку, которого дружно облепили восторженные иволги, и усмехнулся, повторив:

— Лук, петрушка, сельдерей.

2021