«Прошедшее России было удивительно; её настоящее более чем великолепно; что же касается её будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение».
Уйдёт народ с просторов страны,
сгинет, поскольку все
варианты истории истощены,
сбылись во всей красе.
Лишь мёртвый язык, что твоя латынь,
останется — прах и медь,
вернее всяких твердынь, святынь,
не могущий умереть.
И будем тут, инородцы, мы
плакать и вспоминать,
одни среди гулкой, обставшей тьмы,
иноверцы, их бога звать.
I. Приезд
Политическая и общественная дискуссия о путях дальнейшего развития России давно стала не смешна уже и своим профессиональным участникам. Как невесело заметил даже не самый умный из них:
«…прав был Тургенев:
русской нет политики,
не доросли,
она неинтересна,
есть только злоба,
гоббсовская, дикая,
и всё на всех мы делим Русь великую».
1
Я помню этот день: печальный снег
с небес валился, не летел на землю,
а падал и тяжолыми шлепками
пластался по асфальту.
Не люблю
толпу, но тут и долг, и любопытство
заставили идти. В центр не заехать —
пришлось в метро спускаться, пар недужный
осеннего дыхания вдыхать.
2
Зараза пахнет сыростью, народом
и перегаром с мятой пополам.
И я потом промаялся неделю,
гриппуя, проклиная всё на свете:
политику российскую, московский
ноябрьский климат… Зрелище того,
однако, стоило.
* * *
Я в Кремль вошёл:
был пропуск высшей масти. Редко гость
в подобных эмпиреях, я не знаю:
всегда там так напыщенно и скучно,
или на этот случай был особый
длиннющий этикет. Наверно, был.
Расставили нас — русскую толпу —
изображать восторг, кричать ура.
3
Народ по-разному принял новость о восстановлении монархии. Особого энтузиазма, впрочем, никто не проявлял. Должно быть, русские устали и от себя, и от своей истории.
Полтораста лет жили свободно,
без помазанника, без царя —
стала вольная жизнь неугодна,
распростились мы с нею зазря.
Что ж ты, Родина-мать, упустила
птицу-счастье, народную ту;
правду горькую всю проблудила,
уступила себя за пусту-
ю поманку? Приди ж нами править,
мы устали уже от себя,
на три века устали — рука будь
сталь-тверда на народных зыбя́х.
4
И он вошёл. Смешон в своей одежде.
Как опера какая. Натурально,
один ли я тут чувствовал бред, фальшь?
Нет, всякий, кто с умом, воображеньем, —
он первый, Государь наш, русский царь,
невзрачный, бледный, умный господин,
как согласившийся на эту роль…
5
Это история сделала круг, так прошлась по России,
что непонятней ещё стали муки страны: столько силы,
крови и плоти потратить, свернуть чтоб с пути в топи, дебри
и так спокойно вернуться. Без сожалений о прошлом,
с гордостью некою даже… Лихо дугу, мол, загнули.
И — Михаила Второго мы верные, умные слуги.
С числами долго мудрили, считать как: Второй или Третий?
Но того, после последнего, в счёт брать не стали. Не надо
лишних, неправильных мыслей одной математики ради.
Были даны торжества, мы прослушали гимн — новый, старый…
6
Государь,
меч подними,
по головам пройди,
чёрным ветром повей
по Родине всей;
выдуй, ветр, из щелей
тараканов-гостей,
дуй, озорник,
как воздух здесь не привык.
В затхлости нашей
велик, страшен!
* * *
Государь,
хлеб раздели,
по Руси пройди!
Тем, этим давай,
ломай каравай,
водки плескай
по самый край!
Ради нашего голода
не пожалей, царь, золота:
у кого отбери,
а нас одари.
7
Вражды тут слишком было и обид —
мы мирного елея льём на раны
страны многострадальной, сопрягаем
раздробленное, что сопрячь нельзя:
Империю, большевиков, позднейший
невнятный строй; придумать успеваем
Россию себе, Родину всем нам,
великую и добрую страну;
надежды мира клином тут сошлись.
8
Присягаем, священные клятвы даём
осиянной России, народу её,
вере истинной, сильной, хранителю их —
Государю великой России!
Поминаем весь ряд, имена ектеньи:
Иоанну, Петру, Николаю поём,
двух Владимиров славим, Иосифу честь —
Государям великой России!
9
Как русские, таких великолепных
свидетели Истории уроков,
и ничего не поняли из них…
Наверно, им не надо: как поймут,
то их страна существовать не сможет,
но, ужаснувшись, распадётся в прах…
Смешается с родным небытием.
10
Никто уже не знал, что надо делать с Россией, и сама она давно утратила представление о своём месте в мире. И тогда в умных головах Виндзорского дворца родилась мысль…
Благочестива призрачная власть
моей английской тётки. Но и ей
случалось и случается на смерть
кого-то обрекать.
В Россию еду.
Меня проводит.
Выйдет встретить гроб.
Ей всё легко, и кто в ней заподозрит
ум, волю, кровожадность…
Лев британский
на цырлах перед ней…
11
Подходит моя королева к окну,
и смотрит на север, и видит страну
в снегах и обидах, с чужим языком…
Жжёт мёртвое солнце в краю ледяном.
И сердце монархини бьётся быстрей,
и слёзы обильные льются у ней,
зовёт она сильных и верных своих,
надеется в брани и в мире на них.
* * *
«Есть долг у британца, сословная спесь:
не всё ведь истлело, истратилось здесь!
Езжайте же, дети, в чужие края,
где будут и слава, и воля моя.
Есть бремя благое — несите его
в полунощный край, для народа того,
который погубят безвластье и власть,
которому мало досталось на часть».
12
Лорд Теодор Астлей, баловень судьбы и, по общему суждению, очень дурной человек, поехал за будущим императором в Россию.
Обладатель самой что ни на есть педерастической внешности, он счёл для себя забавным стать лютейшим гомофобом, так что поездка в страну, где до сих пор содомитов сажают на кол, была для него крайне занимательна.
Вторая родина приняла новообретённого сына настороженно. Русское хамство тут же окрестило его Феденька, под этим именем он и остался в истории нашей Второй империи.
Его «Записки», равным образом возмутившие русских и европейских читателей, большинством учёных считаются не слишком умелой фальсификацией.
Давно в Европе
мне скучно и
жизнь желчи копит,
стыды мои.
Свобода всяких —
на всех ярмо.
Истёрты знаки,
и, где был мой
герб крестоносный,
его печать
смерд чернокостный
не хочет знать.
В правах уравнен:
я — чернь, я — лорд,
инстинкт подавлен,
и изгнан чёрт.
Народоправство —
болото воль;
мы не лекарство:
пресна знать-соль.
В таком устройстве
мне тошно быть,
я в беспокойстве,
стал много пить.
Я издержался,
работать — нет,
я в лоб стрелялся —
плох пистолет.
Тут ни размаху
должать в казну,
ни смысла, страха
губить страну.
Мертва держава,
в ней злости нет,
не удержала
наследство лет.
Где моя живость
в судьбе, в делах,
ума строптивость?
Увы и ах!
Простая подлость
и то бы хлеб,
на их суровость —
мой непотреб!
* * *
Но и такому
нашлись дела,
пинка из дому
страна дала.
Не век в постылом
жить шутовстве —
за другом милым
слежу в Москве.
13
Был ли Феденька агентом английской разведки, как об этом взахлёб писала вся патриотическая пресса?
Английская королева
Не забывай, кто выкормил, — пиши,
докладывай, трудись на пользу нам,
хоть сколько-то, дружочек, не спеши
предать свою страну её врагам!
Феденька
Загадка… А которая моя?
Какие клятвы действеннее: те,
которые, в условьях бытия
российского, повисли в пустоте,
или другие, новые, вокруг
сбывающиеся опасно, сплошь?
Английская королева
И те и эти клятвы, милый друг,
в твоих устах не правда и не ложь,
а просто два отдельных языка.
Боярин русский, хрипло матерясь,
английский сноб, острящий свысока, —
и я одна, кто знает про их связь.
14
Молодой царь в изгнании, Михаил Романов, совершенно не интересовался родиной своих предков. Была где-то далеко большая неуютная страна, которая при каждом правительственном кризисе вспоминала, что во враждебной Англии уже скоро четверть века проживает её законный правитель.
Но очередной кризис заканчивался, и интерес к его августейшей особе угасал.
Его власть и его доходы никак не зависели от сегодняшней России. Власть была чистой идеей, а доходы обеспечивались огромной собственностью царской семьи в цивилизованном мире.
Но всё же мир нецивилизованный потребовал его себе.
Английская погода
стыдлива, хороша,
любое время года
течёт, дождём шурша.
Ты — сноб и наблюдатель,
ты — знатный имярек,
политиков приятель,
неглупый человек.
* * *
И город Лондон будет
под небом мокнуть, сер,
на счастье добрым людям,
иным краям в пример.
В снега России дальней
уедешь повстречать
судьбу, как изначальной
и кровной мглы печать.
15
Английская королева
А если управишься, если
ты станешь им правда царём, —
смотри, чтоб в тебе не воскресли
инстинкты.
Михаил
Мы тем и живём,
правители русские, — чуйкой,
нам бог русский мысли даёт.
И то, что вам кажется шуткой,
последней судьбой предстаёт.
* * *
Играемся мы головами!
А сколько ни бей мой народ,
чудесное, лёгкое пламя
любви их сияет и жжёт!
Но только ослабится хватка
взаимная, смертный союз —
и сразу становится шатко,
меняется бога повадка,
я собственной тени боюсь.
16. Фёдор Кузьмич
Какие только идеи не владели Государем перед отъездом.
Главной навязчивой мыслью было хоть как-то избавиться от случившейся судьбы.
Из тёмного лона России
путей никаких, никогда
не будет; ногами босыми
идёт — за ним нет ни следа.
Он стар, бел, ушедший от казней,
от смерти-болезни, забыл
дела свои; глушь непролазней,
чем мысли, которыми жил.
* * *
Пусти же, судьба, не сбывайся,
рассейся, развейся, прости.
И под ноги шастают зайцы,
от этих примет не пройти…
* * *
Он месит тяжолые глины,
мнёт землю — и будет земля
ни в чём, никогда неповинной:
пригорки, леса и поля.
17
Михаил настойчиво примерял эту роль на себя.
День будет — очнувшись от страха,
кирзовые сняв сапоги,
уйдёшь, и пуста будет плаха,
над нею не видно ни зги.
Не будет суда никакого
ни им, ни другим, ни тебе,
не станет пустая тревога
сбываться в ближайшей судьбе…
Во Францию — два гренадера,
юродивый — к богу пешком,
а ты — ради скуки, примера
старинного, плохо знаком
с пространной страной своей. — «Вот и
в просторах её осмотрюсь,
не ради потехи, охоты
иду в нелюбимую Русь».
18
Но и мысли о предстоящей политике тоже смущали…
Любил свободу,
играл словами,
являл народу
святое знамя.
Не знал, не верил
России белой,
умом не мерил
её пределы.
Давил крамолу,
имея право,
вихрь произвола —
душа державы!
И нет предела
России чёрной —
что власть хотела,
сбылось по полной.
19
Женитьба была, наверное, единственным скандальным фактом в английской биографии будущего Императора.
Нет, это не была история любви, это была чистой воды политика… Невеста происходила из семьи испанских Габсбургов, и его покровители решили, что такой брак укрепит англо-испанские отношения, ему же готовилась роль неофициального посла при дворе короля Филиппа.
Только потом выяснилось, что хитроумные идальго подсунули товар с душком. Мало того что новобрачная оказалась завзятой лесбиянкой, но, что ещё хуже, она была замешана в крупном коррупционном скандале. Ей дали выйти замуж ещё герцогиней, но вместо поздравлений с бракосочетанием послали официальный рескрипт о лишении её всех титулов, орденов и званий. А денег у неё и до рескрипта не было…
Великая княгиня Екатерина Ивановна.
Веселая Кэт.
Мы — совершенно особый интернационал,
знатны, что Боже ж мой.
Истории каждый девятый вал
игрался тобой и мной.
Мы — служим большому миру, его тоске
о призрачных временах,
мы — редкость и ценность рука в руке,
мы — в сердце холодный прах.
20
Екатерине, может быть, и хотелось поехать в страну, где о её репутации мало кто знал…
Стоит матерь белая
у алтаря,
и ей ткань целая,
себя даря,
распростёрлась, русская,
в ширь, длину —
ледяную, тусклую
на страну!
21
Изменила вере
с их греческой,
изменила стране
с их русской,
изменила мужу
с их…
как тебя?
А измена ли это с общепринятой точки зрения?
Измена ли это чисто технически?..
Уж что говорить о Родине и о вере этих знатных космополитов.
22
Явилась в Россию
обиды терпеть.
Явилась в Россию,
неся с собой смерть!
Явилась я в дальней,
глухой Костроме —
земли нет печальней
во всей русской тьме.
Явилась в Сибири,
в пространствах земли,
в безбрежности шире
морской даль-дали.
Явилась, тверская
княгиня, не счесть
ещё я какая
владычица здесь.
И в Малой, и в Белой
явилась Руси,
в стране ныне целой —
её, Бог, спаси.
Явилась я в вольной,
мятежной Литве,
явилась в престольной
безмолвной Москве.
* * *
Явлюсь в Петербурге,
где царствовать мне,
на прус и на турки
яриться в войне.
Явлюсь полумиру
как ужас и страх —
брать дикую виру
на всех племенах…
Явлюсь в облаченьях —
порфира до пят,
мои украшенья
казну истощат.
Явлюсь ночью тёмной,
с полками явлюсь,
судьбе вероломной
страны пригожусь.
23
Положение России казалось на тот момент надёжным и завидным.
Он получил страну в надлежащем состоянии…
Север страны, продрогший на ледяных морях,
шлёт государю газ, нефть; ветры взметают прах
колкий и серебристый; алмазы шлёт
земля, на которой только неживое растёт.
Юг страны изобильный шлёт вина и шлёт хлеба,
море обетованное, Чёрное, дала нам война-судьба,
оружие редкой чеканки — будет царю охрана,
а горы шлют тех, кто с оружьем оборонит тирана.
Восток страны шлёт невиданные, неслыханные дары:
шкуры тигриного меха, щедрые пуды икры,
чем ещё море дальнее богато — где, как чужая,
земля, по названью русская, алеет, восход встречая.
Запад страны — душа державы, завоёванная земля
янтарные шлёт изделия, сосуды из хрусталя;
море исконное, внутреннее, Балтийское бьёт волнами,
где новые наши народы кланяются головами!
24
За последние полвека Россия сильно раздалась в своих границах.
Все по границам Родины сползло
вспять, вниз; войной и миром возвращалось,
с прибытком — тяготенье тяжело
над бывшим нашим и чужим сбывалось.
* * *
Собирание, ловля:
прирезает война,
покупает торговля,
много кто сами к нам.
География наша
вширь по карте ползёт,
вглубь уклон её страшен
и на выси крут взлёт.
25
Будущий император со свитой отправились в Россию. Всё ему там казалось забавным.
Страха натерпелся на три жизни,
по снегам их ехал, по пространствам;
в новой, неприязненной отчизне
падают с известным постоянством
самолёты первых лиц — надёжней
зимний путь, возок, и воют волки
и нутро от пищи придорожной;
и все осторожности без толку:
пьян ямщик, мы валимся с разбегу,
а на дне оврага (еле вылез)
чуть закиданные свежим снегом
трубы — и как только не убились,
на хитросплетеньях арматуры
не повисли! — как-то дальше едем,
дар Валдая с дуги, верхотуры,
как по нам звонит, поёт медведям
колыбельную…
Нас ждёт столица,
что не меньше Лондона, не хуже, —
город Москва: к центру весь теснится
мой народ, ногами месит лужи…
26
Бесконечная наша самонадеянность…
Вот пишу я тебе письма из снежной тьмы,
из российской земли, Новой Империи,
куда мы, триста душ, ухнулись, прибыли —
свита нашего Рюрика.
От серьезных речей рту боль, оскомина,
мы отвыкли жить со смыслом и твёрдостью,
чтобы власть была власть, слово имело вес.
А призвали как знающих!
Неприятно, что они так сильно, с такой звериной серьёзностью верят в нашу спесь.
Продолжение следует
