* * *
Как добротна мебель из дерева
И тепла добротою леса!
Словно лес открывает двери вам,
Что поют под тяжестью веса.
Только мир сплошь вокруг пластмассовый,
Словно душный бездушный ящик
С одноликой культурой массовой,
Легковесной, ненастоящей.
Но сбегу я, поздно ли, рано ли,
Сбив пластмассовые колодки.
Слава богу, гробы деревянные,
Как когда-то дома и лодки.
* * *
Поверьям вняв, как гибели, бегут
Спины горбатой и кривого глаза —
Суров и скор дремучий мудрый суд:
Души изъян с изъяном тела связан.
Бог шельму метит — примечай черты,
Верь верным, сто веков знакомым знакам…
Я ж глянцевой пугаюсь красоты,
Где дух иссох под чёрствым мёртвым лаком.
Где, словно в манекене, пустота,
И даже эха нет — темно и глухо.
Боюсь пустот… А чёрного кота
Люблю чесать за чёрным чутким ухом.
* * *
Осень, манят спозаранку
Жёлтые твои пути —
Век бродил бы, как цыганка:
Ручку мне позолоти!
Ветер выдует из дома
Вслед за тучей кочевой.
Пышет осень, словно домна,
Жёлтым жаром и тоской.
Дождь просеянный искрится,
Желтотравье серебря.
Осень, от тебя не скрыться!
Где уж скрыться от себя.
Скоро листья долистает
Постаревший за год год.
Осень, мне бы с птичьей стаей!
Только кто ж меня возьмёт?
* * *
Долго ли, какой заветной тропкою,
Счастье шло — и вдруг ко мне идёт.
Я ж стою, глазами глупо хлопаю
И, глядишь, прохлопаю вот-вот.
Лучше б беды принесло с заботами —
Как родных с порога обниму:
Против них приёмы отработаны,
Что со счастьем делать — не пойму.
Но, моё увидев замешательство,
Счастье шасть ко мне на зависть всем.
— Заживём, — мурлычет, — замечательно!
— Долго ли?
— Пока не надоем.
Перо
Стремясь пространство распороть
Скруглённой кромкой цвета хрома,
Упруго, как живая плоть,
И, словно небо, невесомо,
Перо коснётся вдруг руки
В непредсказуемом полёте,
Причудливом, как вязь строки
Из книги в древнем переплёте.
И я замру, навек пронзён
Тоской по промелькнувшей птице,
Недостижимой, словно сон,
Который дважды не приснится.
Хастинапур
Полетели до Дели вдвоём —
По священной земле погуляем,
В Тадж-Махал белоснежный махнём
И в заснеженные Гималаи.
Раздадим нищете пятаки,
Чтоб с воды перебились на воду.
Поучиться ещё у таких
Улыбаться в любую погоду.
Спросит рикша — его не жалей,
Нынче он на электромопеде, —
Десять рупий. Нам — десять рублей,
Рубль теперь словно рупия беден.
Полетели любого числа!
Наш маршрут будет строго случаен.
Ты ж киваешь в ответ на дела
Иль вздыхаешь и не отвечаешь.
Что с того, что распахнута дверь
И повсюду дорожные сети?
Чудеса так доступные теперь,
Что как будто и нет их на свете.
Но для нас приберёг я тропу,
Что уводит из дымного Дели
Сквозь печали, тревоги, метели
В приснопамятный Хастинапур.
Южный Крест
Ищу над царством вьюг
На небе Южный Крест.
Мне возражает друг:
Тот крест — не с этих мест.
Ковш гнутый по ночам
Вычерпывает тьму.
А крест — не по плечам.
Но я назло всему
Ищу средь вьюжных снов,
Печальных, как зола,
То ль новых берегов,
То ль пятого угла.
Старец
Седина как писаний страница —
Чисто старец, блаженный вполне.
Клянчит мелочь с утра — похмелиться,
Мутным глазом елозя по мне.
Словно вязь на руках его вены,
Как сиянье вокруг перегар…
И в тот миг, словно в миг откровенья,
Я иные узрел берега.
Не цветастые райские кущи,
Не предвечный покой вековой —
Коммунальную бедную гущу,
Стен обшарпанных грязный конвой,
Одинокость убогой коморки,
А в толпе — одинокость вдвойне,
И чем дальше, тем более горький
Запах снов о далёкой войне.
Обездоленных лет вереница
В чёрной канет вот-вот полынье.
Седина как писаний страница —
Чисто старец, блаженный вполне.
Памяти Глеба Горбовского
Дрогнул над Невой туман
И поплыл бесплотным воском
В улицы, залив, стакан —
За тебя, поэт Горбовский!
Жизнь вразвалочку идёт:
Кто в хоромах, кто на нарах.
У поэта в строчках чёрт —
Но и ангел с ним на пару.
Город как чумной вокзал:
Встречи, драмы, урки, лохи.
Вроде о себе сказал,
Оказалось — об эпохе.
Век был красен, чёрен, бел,
Весь чистилища навроде.
О себе как будто пел,
А на деле — о народе.
Но поэт и есть народ,
Той же масти — нищета ведь.
А страна спешит вперёд
И поэтов не считает.
Полутьма и полусвет,
То ли поздно, то ли рано.
Над Невой идёт поэт,
Над речной открытой раной,
Дрогнул под ногой туман…
* * *
Запах неба и дыма,
Дух весёлый лесной.
Шёл лесник Никодимыч
До избушки, домой.
Через птичий неспящий
Стоголосый трезвон,
Опьянён влагой чащи,
Ветерком отрезвлён.
Сосны встали, рисуясь,
В полный рост верстовой.
Всё, что хочешь, в лесу есть,
Даже больше того.
Легкокрылая радость,
Не пугаясь ничуть,
Прилетит — и надо
Морщить лоб, спину гнуть.
Грусть, подкравшись, ужалит,
Ворон зыркнет, кружа…
Застрелился б, пожалуй,
Но не дали ружья.
Спросят:
— Радость откуда?
— Прилетает сама.
— А печаль?
— Как повсюду —
От большого ума.
Челнок
Сник рыбак в челне курносом,
На простор устав смотреть,
Вёсла осушил и бросил,
Выпростав, отбросил сеть.
Зыбь колеблет отблеск белый,
Веют думы про судьбу:
Плыл — в начале — в колыбели,
Поплыву — в конце — в гробу.
За разлив зари вечерней,
Где водой стал небосвод
Молчаливое теченье
Чёлн задумчивый влечёт.
* * *
Как любовник неловкий и робкий —
Ни увлечь, ни украсть на бегу, —
Пачку выцветших строчек в коробке,
Иссушив, про запас берегу.
Что-то тлеет в груди вполнакала,
Я в полголоса что-то пою,
И любви опасаясь стрекала,
Избегаю стоять на краю.
Дам копейку — и требую сдачи.
Но опять мне прощает страна —
Лишь дождями холодными плачет
И ветрами вздыхает она.
