Смерть над ни­ми по­кру­жи­лась, над дву­мя уми­ра­ю­щи­ми, но по­ле­те­ла даль­ше, со­би­рать уро­жай из дру­гих ухо­дя­щих че­ло­ве­чес­ких жиз­ней. Даль­ше, но не со­всем да­ле­ко.

Ле­жа­ли они на по­ло­гом скло­не го­ры, в не­сколь­ких ша­гах друг от дру­га. Из­ра­иль­тя­ни­ну бы­ло семь­де­сят пять, па­лес­тин­цу во­сем­над­цать. Оба бы­ли ра­не­ны в но­ги оскол­ка­ми бом­бы, оба сто­на­ли, и оба хо­те­ли спать, а спать бы­ло не­льзя. Уснуть озна­ча­ло уме­реть. Из­ра­иль­тя­ни­ну бо­роть­ся со сном бы­ло лег­че: в ста­рос­ти спать не так хо­чет­ся. А па­лес­ти­нец не по­ни­мал, по­че­му Ал­лах не дал ему от­бе­жать ещё мет­ра хоть на три — и но­ги бы­ли бы це­лы. Но боль, по­те­ря кро­ви и жаж­да всё вре­мя пы­та­лись за­крыть им гла­за.

По­след­ние го­ды из­ра­иль­тя­нин стра­дал бес­сон­ни­цей, и сей­час это при­го­ди­лось. Ара­бу бы­ло труд­нее. В мо­ло­дос­ти спать хо­чет­ся не­пре­одо­ли­мо.

У обо­их из ног вы­те­ка­ла кровь, не ручь­ём, не по­то­ком, а так, струй­ка­ми и кап­ля­ми. У па­лес­тин­ца был нож, у из­ра­иль­тя­ни­на в кар­ма­не ста­рый-пре­ста­рый ре­воль­вер. Он ощупью от­крыл ба­ра­бан и в ко­то­рый уже раз пе­ре­счи­тал пу­ли. В ба­ра­ба­не — пол­ный ком­плект, все шесть, плюс три в дру­гом кар­ма­не. Ито­го де­вять.

Что в То­ре го­во­рит­ся о циф­ре де­вять? Ну, во-пер­вых, есть де­вя­тис­веч­ник, ха­ну­каль­ная ме­но­ра. Да, лишь бы не по­ки­ну­ли си­лы, на­до успеть сде­лать два вы­стре­ла.

Па­лес­ти­нец вы­ру­гал­ся, ста­рик ска­зал:
— Не ру­гай­ся!

Араб по­мол­чал.
— Зна­чит, ты зна­ешь наш язык…

Ста­рик не от­ве­тил; по­том, по­ду­мав, что ско­ро уми­рать, рав­но­душ­но за­ме­тил:
— Луч­ше б те­бя убить!

Араб гром­ко про­из­нёс:
— Убей! Но вы же спя­щих не уби­ва­е­те?

И за­сто­нал от бо­ли. Боль тут же пе­ре­бро­си­лась на ста­ри­ка, и он то­же за­сто­нал.

Как толь­ко она чуть-чуть от­пус­ти­ла, ста­рик ска­зал:
— Ско­ро ночь… Ни­кто сю­да не при­дёт, ни мои, ни твои. Я убью те­бя, а по­том и сам умру с мо­лит­вой.

Па­лес­ти­нец ду­мал вслух, о сво­ём:
— Ал­лах хо­чет, что­бы я при­шёл к не­му быст­рее, вот и не дал мне от­бе­жать… Моя же бом­ба мне же но­ги раз­дро­би­ла, что­бы я, зна­чит, к Ал­ла­ху полз… Я раз­ве для те­бя её нёс? Я шёл ту­да, где по­боль­ше на­ро­ду. Ва­ше­го на­ро­ду. Ва­ших на­до всех уби­вать. Так ве­лит Ал­лах, это все зна­ют. Те­бя я не со­би­рал­ся уби­вать. Од­но­го — за­чем? А ты вот встре­тил­ся… Да­же не знаю, как мы столк­ну­лись: ты ме­ня за­дел, или я те­бя… А я вы­ро­нил сум­ку… И вот те­перь я бес­по­мощ­ный, и при­хо­дит­ся уми­рать…

Каж­дый яс­но ощу­щал, что вмес­те с кровью из не­го вы­те­ка­ет жизнь.

Ста­рик по­ду­мал, что вот-вот на­до бу­дет Бо­гу что-то ска­зать, и про­бор­мо­тал на ив­ри­те:
— До­жи­вём до смер­ти!

Араб не по­нял:
— Ты что, мо­лишь­ся?
— Я го­во­рю, — пе­ре­вёл ста­рик, — «До­жи­вём до смер­ти».

У ара­ба тя­же­ле­ли гла­за, он ду­мал, что один из них умрёт рань­ше дру­го­го… Но кто? Если сна­ча­ла ев­рей, то он умрёт уби­тый мною. Это хо­ро­шо и пра­виль­но. А если пер­вый я? Как я пред­ста­ну пе­ред Ал­ла­хом, ни од­но­го не­вер­но­го не убив? На­до что-то де­лать…

Он по­че­му-то ре­шил, что из­ра­иль­тя­ни­на не­пре­мен­но на­до чем-то раз­жа­ло­бить и об­ма­нуть. Но как? Это поч­ти не­воз­мож­но. Но на­до про­бо­вать. И он стал вы­ду­мы­вать ис­то­рию сво­ей жиз­ни. Рас­ска­зал, что его мать из­на­си­ло­ва­ли пре­дав­шие Ал­ла­ха «кур­ды», — а по­том из­на­си­ло­ва­ли его млад­ших сес­тёр, а бра­ту го­ло­ву от­ре­за­ли, как по­ло­же­но.

Ста­рик поч­ти не слу­шал. Не­бо то при­бли­жа­лось к не­му, то от­да­ля­лось. Их бы дав­но уби­ло па­ля­щее солн­це, не зай­ди оно уже за ту го­ру, на скло­не ко­то­рой они ле­жа­ли. Ста­рик по­ду­мал, что если араб его не при­кон­чит, то всё рав­но обо­им ско­ро ко­нец от жаж­ды и от по­те­ри кро­ви.

Оба му­чи­лись и те­ря­ли со­зна­ние. Пре­рвав рас­сказ, араб вдруг ска­зал:
— Пусть Все­выш­ний бла­го­сло­вит твою семью!

И хо­тя был он бли­зок к смер­ти, глаз его хит­ро блес­нул. Из­ра­иль­тя­нин от­ве­тил:
— Пусть и твою семью бла­го­сло­вит Ал­лах!

И араб ска­зал:
— Спа­си­бо.

Ста­рик, те­ряя со­зна­ние, ви­дел апель­си­но­вый сад. Он сто­ит в са­ду с ре­бён­ком на ру­ках. Что это за ре­бёнок, он не зна­ет. А под де­ре­вом в бе­лом крес­ле си­дит жен­щи­на в бе­лом, она тя­нет ру­ки к не­му и к ре­бён­ку.

Ста­рик не то что бы бо­ял­ся смер­ти, но уми­рать бы­ло как-то не­при­выч­но, не­ожи­дан­но. Ему вдруг по­ка­за­лось, что это всё не с ним про­ис­хо­дит, что нет ни­ка­ко­го ара­ба и разо­рван­ных взры­вом ног. «Вот ду­рак, — по­ду­мал он, — ме­ня взо­рвал и се­бя». И вслух ска­зал по-рус­ски:
— Вот и всё!

Араб вы­дох­нул:
— А-аа, ты про­клял ме­ня! Ал­лах ва­ши про­кля­тия не при­ни­ма­ет.

Ста­рик пе­ре­сох­ши­ми гу­ба­ми вы­да­вил:
— По-рус­ски ска­зал, что ско­ро ко­нец; и мне, и те­бе; вот и всё…

По­том им сни­лись по­след­ние сны. Ста­рик тан­цу­ет в бе­лой ру­баш­ке, вна­ча­ле фрей­лехс, а по­том укра­ин­ский го­пак. Он ви­дит жен­щи­ну, ко­то­рую ни­ког­да не знал, но всег­да лю­бил, во­ло­сы ей под­ни­ма­ет ве­тер, ста­рик зна­ет, что это ве­тер от крыль­ев Смер­ти, он зна­ет, что Смерть ря­дом, но так не хо­чет­ся вы­хо­дить из сна.

Маль­чиш­ке ара­бу то­же снил­ся сад, весь в ро­зо­вом ту­ма­не. Там про­хлад­но, пре­крас­ные гу­рии об­ма­хи­ва­ют его ве­е­ра­ми из ог­ром­ных птичь­их перь­ев. Вот од­на по­смот­ре­ла на не­го про­нзи­тель­но и с лю­бовью, и он тя­нет­ся к ней, а она за­ма­ни­ва­ет его в паль­мо­вый лес, где им звон­ко по­ют бе­лые пти­цы, а меж­ду де­ревь­я­ми хо­дит бе­лобо­ро­дый ста­рик и гор­тан­но по­ёт мо­лит­вен­ные су­ры.

И оку­нул­ся сын Из­ра­и­ля в ди­кую си­не­ву не­ба, и по­плыл, по­плыл вверх.

А па­лес­ти­нец оч­нул­ся со сжа­ты­ми ку­ла­ка­ми, мол­ча со­брал весь оста­ток сил и по­полз к ста­ри­ку. Бы­ло не­стер­пи­мо боль­но, но до ле­жа­ще­го без со­зна­ния ста­ри­ка он до­полз. И уда­рил его но­жом в то мес­то, где за­пря­та­но серд­це. И про­хри­пел:
— Бла­го­да­рю те­бя, Ал­лах. Ты ве­лик!

Ста­рик ох­нул, ру­ка его в кар­ма­не дёр­ну­лась. И, не вы­ни­мая ре­воль­ве­ра из кар­ма­на, он дваж­ды вы­стре­лил в ара­ба.

Смерть уже бы­ла ря­дом, скло­ни­лась над обо­и­ми, дву­мя кры­ла­ми их при­кры­ла — и вздох­ну­ла. Вздох­ну­ла так, как уме­ет взды­хать толь­ко Смерть: так, что де­ревья и го­ры по­кач­ну­лись, а об­ла­ка за­сколь­зи­ли вдаль быст­рее, буд­то под­го­ня­е­мые не­бес­ным вет­ром.

…Тво­рец знал всё. Он знал, что Смерть, как и Он, ра­бо­та­ет круг­ло­су­точ­но.

«Эти умер­ли кра­си­во», — со­об­щи­ла она. Все­выш­ний про­мол­чал, как мол­чал уже две ты­ся­чи лет — с тех пор, как вос­крес и вер­нул­ся Иисус.

По­след­нее, что про­бор­мо­тал ста­рик и что услы­шал па­лес­ти­нец:
— Ни­ког­да не спе­ши бла­го­да­рить…