Гла­ва 12

Брач­ные иг­ры ста­ро­го раз­вед­чи­ка

День­ги из тум­боч­ки и квар­тир­ный во­прос

Но­вый год на­чал­ся буд­нич­но. Же­ла­е­мое все­ми но­вое счастье не об­ру­ши­лось на го­ло­ву дол­гож­дан­ным сюр­п­ри­зом. Но это толь­ко так ка­за­лось.

Но­ги са­ми со­бой не­сколь­ко раз при­во­ди­ли Ле­ну на Вар­вар­ку, где ра­бо­тал Ни­ко­лай. Слов­но в за­бытьи, она под­хо­ди­ла к две­ри ре­дак­ции га­зе­ты, не ре­ша­ясь от­крыть её. Стран­ное чувст­во ис­пы­ты­ва­ла она: она ску­ча­ла по не­му, ей бы­ло стыд­но за то, что она не смог­ла сдер­жать­ся. Но она же хо­те­ла на­звать ве­щи сво­и­ми име­на­ми.

Что же тя­нет её сю­да?

Если бы Ле­ну спро­си­ли нра­вит­ся ли он ей, она так бы и от­ве­ти­ла: «Нет!»
На­ко­нец, она при­ду­ма­ла по­вод.
— Я бы хо­те­ла за­ка­зать го­ро­скоп Ни­ко­лаю Шу­ва­ло­ву. Так, по-мо­е­му, он под­пи­сы­ва­ет свои про­гно­зы? — Ле­на сто­я­ла в при­ём­ной ре­дак­ции, по ко­то­рой пла­ва­ли об­ла­ка та­бач­но­го ды­ма, отря­хи­вая с шу­бы снег.

За­спан­ная на вид сек­ре­тар­ша с лёг­ким удив­ле­ни­ем рас­смат­ри­ва­ла Ле­ну и мол­ча­ла.
— Так мож­но это сде­лать?
— Он здесь боль­ше не ра­бо­та­ет.
— Вы, слу­чай­но, не зна­е­те, где он сей­час ра­бо­та­ет?
— Его нет в го­ро­де. Он уехал.
— Он вер­нёт­ся?

За­тре­щал зво­нок. Сек­ре­тар­ша, стрях­нув пе­пел длин­ной си­га­ре­ты в гор­шок как­ту­са ря­дом с ком­пом, не­хо­тя под­ня­ла труб­ку. Ле­на по­спе­ши­ла по­ки­нуть при­ём­ную.

Ну, зна­чит, так то­му и быть.

Мур­лы­кая под нос не­за­тей­ли­вый хит про то, как дул ве­тер с мо­ря, она ре­ши­тель­ным ша­гом на­пра­ви­лась к те­ле­фон­ной буд­ке, укра­шен­ной сверху снеж­ной па­па­хой.
— Ты где? — об­ры­вая при­вет­ст­вия и поздрав­ле­ния, раз­дал­ся в труб­ке хрип­лый го­лос Сер­гея Мит­ро­фа­но­ви­ча. — Стой там. Че­рез сем­над­цать ми­нут бу­ду, — был от­дан не под­ле­жа­щий об­суж­де­нию при­каз.

Ров­но че­рез сем­над­цать ми­нут на уг­лу Ни­коль­ской при­тор­мо­зи­ло так­си.
Как всег­да, в ка­фе у Мыш­ки­но­го до­ма пах­ло све­жей вы­печ­кой.
— Я го­то­ва при­нять ва­ше пред­ло­же­ние. Вот моё ре­зю­ме.

Та­ким был от­вет Сер­гею Мит­ро­фа­но­ви­чу, без­утеш­но­му по­клон­ни­ку Мин­ни, на пред­ло­же­ние стать его за­мес­ти­те­лем. За­мес­ти­те­лем ком­мер­чес­ко­го ди­рек­то­ра од­но­го из ин­дуст­ри­аль­ных ги­ган­тов го­ро­да.
— Бу­маж­ку зна­ешь ку­да? — Сер­гей Мит­ро­фа­но­вич быст­ро про­бе­жал гла­за­ми по ре­зю­ме. — Я вдруг уви­дел те­бя, рас­смот­рел, там в клу­бе. И по­нял, что ты — имен­но тот че­ло­век, ко­то­рый мне ну­жен.

Он чирк­нул спич­кой, и смя­тый лис­ток мгно­вен­но за­нял­ся пла­ме­нем в боль­шой стек­лян­ной пе­пель­ни­це.
— При­выч­ка рас­ста­вать­ся с не­нуж­ной ин­фор­ма­ци­ей. Это хо­ро­шо, что ты не слиш­ком учё­ная. Мне шиб­ко ум­ные за­мес­ти­те­ли не нуж­ны. Не все уме­ют кра­си­во мол­чать…

Сер­гей Мит­ро­фа­но­вич ещё раз вни­ма­тель­но по­смот­рел на Ле­ну, одоб­ри­тель­но хмык­нул, под­миг­нул ей и про­дол­жил:
— Твоя ра­бо­та — вес­ти мои де­ла. Ког­да я в ко­ман­ди­ров­ке — быть ду­роч­кой: с тем, с кем нуж­но, ти­па «ни­че­го не знаю». Да ты не дрейфь! Все­му на­учу. Ха­рак­тер у ме­ня тя­жёлый. Орать бу­ду, сра­зу пре­дуп­реж­даю. Но пос­ле ра­бо­ты я друг, ка­ких по­ис­кать!

В не­пре­хо­дя­щем вих­ре фев­раль­ских ме­те­лей за­кру­жи­лись ра­бо­чие буд­ни.

Сек­ре­тар­ша Самогó, то есть глав­но­го ди­рек­то­ра, не­смот­ря на внеш­ность, со­от­вет­ст­ву­ю­щую сте­рео­ти­пам по по­во­ду блон­ди­нок, да ещё с боль­ши­ми го­лу­бы­ми гла­за­ми, пух­лы­ми и блес­тя­щи­ми ко­рал­ло­вы­ми гу­ба­ми, ока­за­лась весь­ма не глу­пой.

По­няв, что но­вый зам не пре­тен­ду­ет на вни­ма­ние Самогó, она де­ли­лась с Ле­ной тай­на­ми мад­рид­ско­го дво­ра: ха­рак­те­рис­ти­ки со­труд­ни­кам да­ва­ла объ­ек­тив­ные и чёт­кие, прос­то так не сплет­ни­ча­ла, ли­нию по­ве­де­ния каж­до­го объ­яс­ня­ла глу­бо­ко и тон­ко. Как ум­ная жен­щи­на, ви­дя в Ле­не воз­мож­ную со­пер­ни­цу, она пред­поч­ла уста­но­вить с ней до­ве­ри­тель­ные от­но­ше­ния. Она рас­ска­за­ла ей, что с на­ча­ла ян­ва­ря, Мит­ро­фа­ныч стал го­раз­до мяг­че в об­ра­ще­нии с со­труд­ни­ка­ми, спо­кой­нее.
— Я так и по­ду­ма­ла — «шер­ше ля фам». Точ­но!

Блоу, блу, бло­ун. Бе­гин, би­гэн, би­ган. Пов­то­ре­ние ан­глий­ских гла­го­лов по не­сколь­ку раз в день при­ве­ло к то­му, что они Ле­не сни­лись в об­ра­зе трёх по­ро­сят, осо­бен­но дринк, дрэнк и дранк.

Тол­с­тый кон­верт, ко­то­рый она на­шла у се­бя под по­душ­кой, был от бра­та. Де­нег бы­ло ров­но столь­ко, что­бы опла­тить са­мые прес­тиж­ные кур­сы ан­глий­ско­го в го­ро­де. Ле­на ре­ши­ла вос­ста­но­вить до­ста­точ­но вы­со­кий уро­вень ан­глий­ско­го язы­ка, ко­то­рым вла­де­ла пос­ле окон­ча­ния уни­вер­си­те­та.

Кон­верт был осо­бен­но ве­со­мым в этом го­ду, так как Ле­на всё ча­ще ста­ла под­ни­мать в раз­го­во­ре квар­тир­ный во­прос. Брат от­ку­па­ет­ся.

Квар­ти­ру, за­ве­щан­ную лю­би­мой и единст­вен­ной внуч­ке Ле­ноч­ке, про­да­ли и ку­пи­ли для бра­та и его мо­ло­дой кра­са­ви­цы же­ны, но­вую. Она учи­лась в то вре­мя в стар­ших клас­сах.

Впе­ре­ди у неё бы­ла це­лая жизнь, и ка­за­лось, что квар­тир­ный во­прос ни­ког­да не кос­нет­ся их, а до взрос­лой жиз­ни, ког­да на­до бу­дет жить са­мос­то­я­тель­но, ещё да­ле­ко-да­ле­ко. Мно­го вре­ме­ни! Веч­ность.

Мать всег­да вы­би­ра­ла сто­ро­ну сы­на. Так уж по­ве­лось с дет­ст­ва, и Ле­на да­же не ощу­ща­ла ни­ка­кой не­спра­вед­ли­вос­ти — зна­чит, так и долж­но быть. Род­ня шеп­та­лась, что Лёш­ка, ну вы­ли­тый тот, быв­ший муж.

Всю жизнь мать от­ца не лю­би­ла свою не­вест­ку. Счи­та­ла, что про­мах­нул­ся, взял де­ре­вен­скую прос­туш­ку, да ещё с ре­бен­ком.

Лёш­ка и Ле­на вы­рос­ли вмес­те и бы­ли не раз­лей во­да. Но как толь­ко сест­ра на­чи­на­ла раз­го­вор о том, что ей по­ра жить от­дель­но и квар­ти­ру, по уго­во­ру, нуж­но раз­ме­нять, так брат на­чи­нал от­го­ва­ри­вать: жи­вёшь с ро­ди­те­ля­ми, за­бот не зна­ешь, а за квар­ти­рой сле­дить нуж­но, ку­чу де­нег вкла­ды­вать. И всег­да по­том по­да­рок де­ла­ет или прос­то день­ги да­ёт.

Этой си­ту­а­ци­ей мож­но вос­поль­зо­вать­ся, но бы­ло лень всё вре­мя шан­та­жи­ро­вать бра­та. Она всег­да шла по пу­ти наи­мень­ше­го со­про­тив­ле­ния. Брат под­бра­сы­вал пух­лые кон­вер­ты, и она осо­бо не за­ду­мы­ва­лась: от­ку­да день­ги? — из тум­боч­ки, а в тум­боч­ку как по­па­ли? — из кон­вер­та.

Ле­на и рань­ше зна­ла, что это не ре­ше­ние про­бле­мы, всё рав­но при­дёт­ся ра­но или позд­но на­чи­нать свою жизнь, но не хо­те­лось скан­да­лить, за­ни­мать­ся по­ис­ком квар­ти­ры, раз­го­ва­ри­вать с ма­терью, по­сколь­ку отец всег­да был на её сто­ро­не, и про­чее…
Сей­час она зна­ла точ­но, что так даль­ше про­дол­жать­ся не мо­жет.

За ок­на­ми бу­ше­вал ап­рель: то на­ка­ты­вал ре­ши­тель­ны­ми за­поз­да­лы­ми сне­го­па­да­ми, то жа­ло­вал­ся на жизнь, раз­ма­зы­вая по ули­цам гряз­ную сля­коть.

На­бу­ха­ю­щие день ото дня поч­ки на де­ревь­ях тер­пе­ли­во вы­жи­да­ли сво­е­го ча­са, ко­то­рый не­из­беж­но дол­жен был на­сту­пить.
— Сен­це уна до­на-а-а-а… — тос­ко­вал о жен­ской люб­ви зной­ный италь­я­нец по всем ка­на­лам ра­дио.

«Пусть стра­да­ет — ему по кай­фу», — ду­ма­ла Ле­на, ког­да её быв­шие кол­ле­ги зво­ни­ли ей, что­бы со­об­щить о том, что уса­тый, как по­би­тая со­ба­ка, каж­дый ве­чер ждёт её у две­ри «Идаль­го».
— Ишь ты! Кур­сы у неё! Ученье свет, а не ученье — тьма. И го­ре от ума, — цеп­лял­ся Мит­ро­фа­но­вич к Ле­не во вре­мя сво­их кри­ти­чес­ких дней пе­ред ко­ман­ди­ров­кой. — Учишь­ся, учишь­ся, а так ду­рой и по­мрёшь.
— Сер­гей Мит­ро­фа­но­вич! Хо­ро­ший вы че­ло­век! Добрый, а серд­це у вас — зо­ло­тое, — не­ожи­дан­но для се­бя про­из­нес­ла Ле­на.

На­чаль­ник по­баг­ро­вел. Ма­лень­кие по­зо­ло­чен­ные оч­ки за­по­те­ли и съеха­ли с но­са. Рез­ко вско­чил из-за сто­ла и со сло­новь­им то­по­том вы­бе­жал в ко­ри­дор. За­тем сно­ва вер­нул­ся.
— Мы так не до­го­ва­ри­ва­лись, Ни­ко­ла­ев­на! Вот ска­жи мне, как я бу­ду се­бя в до­ро­ге чувст­во­вать, если ты здесь си­дишь вся та­кая добрая и за­га­доч­ная.

Ле­на по­жа­ла пле­ча­ми.
— Ни­ко­ла­ев­на! Ну от­веть мне дерз­ко! Да­вай по­ру­га­ем­ся, а то я сам не свой.

Ле­на в от­вет за­га­доч­но улы­ба­лась.
— Как же я сра­зу не до­га­дал­ся! У те­бя ж, на­вер­но, но­вый Вась­ка по­явил­ся! А?! Уга­дал? Все вы, ба­бы! Вам толь­ко од­но по­да­вай, и сра­зу добре­е­те! — Мит­ро­фа­но­вич сел на сво­е­го лю­би­мо­го конь­ка и по­гнал его по всем коч­кам, из ка­би­не­та в ка­би­нет. — Ра­бо­тать не уме­е­те, язы­ка­ми тре­пать уме­е­те! Чай они пьют! Да от чая та­кое се­да­ли­ще не вы­рас­тет! Где сче­та? Где но­вые прай­сы?! По­ряд­ка ни­ка­ко­го!

При­крыв ты­лы на ра­бо­те, Сер­гей Мит­ро­фа­но­вич с го­ло­вой оку­нул­ся в обуст­ройст­во сво­ей хо­лос­тяц­кой жиз­ни.
— Ни­ко­ла­ев­на! Ты бы ви­де­ла — ка­кие у неё но­ги!

Ум­ни­ца и ком­мер­чес­кий стра­тег впа­дал в сту­пор от длин­ных жен­ских ног.

Ле­на и не зна­ла ко­го бла­го­да­рить за та­кое удач­ное сте­че­ние об­сто­я­тельств: её на­чаль­ни­ку не нра­вят­ся её ров­ные, чуть длин­нее при­ня­тых про­пор­ций, но­ги.

По­не­дель­ник пер­вой не­де­ли на­чи­нал­ся с вос­хи­щён­ных меж­до­ме­тий. Мит­ро­фа­ныч пел ди­фи­рам­бы но­гам ху­до­соч­ной мо­де­ли, с ко­то­рой в оче­ред­ной раз по­зна­ко­мил­ся на по­ди­у­ме.
— Но­ги! Ни­ко­ла­ев­на, не по­ве­ришь! От шеи рас­тут! — раз­но­сил­ся ко­ман­дир­ский гро­хо­чу­щий ба­ри­тон по все­му офи­су. — А ка­кая го­лень! Ко­ле­ноч­ки! Бо­жест­вен­но!

Как мо­ло­дой пёс за мя­чи­ком, он бро­сал­ся на зво­нок те­ле­фо­на. Пос­ле сю­си-пу­си с оче­ред­ной длин­но­но­гой зай­кой или пуп­си­ком, он от­да­вал при­каз шо­фёру, сры­вал с ве­шал­ки дуб­лён­ку или плащ, в за­ви­си­мос­ти от вре­ме­ни го­да, и, не­смот­ря на пол­но­ту и рост, стре­ми­тель­но спус­кал­ся по сту­пе­ням па­рад­но­го. На вы­хо­де в ту не­де­лю не­усып­но де­жу­рил шо­фёр.
— Она ум­ни­ца, ин­тел­лек­ту­ал­ка. Добрая! Со­бак лю­бит! Охо­ту лю­бит! Пи­ро­ги печь уме­ет, го­во­рит. В уни­вер­си­те­те учит­ся. До­маш­нее хо­зяйст­во лю­бит вес­ти! А кра­са­ви­ца ка­кая! — вос­тор­ги не пре­кра­ща­лись ни на ми­ну­ту.

Ле­на про­ве­ря­ла за­па­сы ва­лерь­ян­ки и по­пол­ня­ла по ме­ре не­об­хо­ди­мос­ти, по­то­му что по­не­дель­ник вто­рой не­де­ли на­чи­нал­ся с от­ча­ян­но­го хлоп­ка вход­ной две­ри.

Тя­жёлые, слов­но ко­ман­дор­ские ша­ги при­бли­жа­лись по ко­ри­до­ру к ка­би­не­ту. По­сколь­ку си­ту­а­ция пов­то­ря­лась че­рез опре­де­лён­ные про­ме­жут­ки вре­ме­ни, то Ле­на уже зна­ла поч­ти каж­дую фра­зу сце­на­рия.

В две­рях — Сер­гей Мит­ро­фа­но­вич. Чер­нее гро­зо­вой ту­чи.
— Доброе ут­ро!
— Все вы, ба­бы… — раз­да­ёт­ся в от­вет.

Мол­ча­ние.
— Ко­фе хо­лод­ный… Что за бур­да? Ка­кой ты ко­фе пле­бей­ский по­ку­па­ешь!
— Вам зво­ни­ли… — на­чи­на­ла бы­ло Ле­на.
— Да, по­шли они все! На­до­е­ли…

День про­хо­дил в за­тишье пе­ред бу­рей.

Во втор­ник со­дер­жи­мое ко­фей­ной чаш­ки, слов­но креп­кий ал­ко­голь, од­ним взма­хом ру­ки, опро­ки­ды­ва­лось в ди­рек­то­ра.

Шум­ный вздох.
— Ба­бы… И эта ту­да же…

Ле­на мол­ча­ла.
— Слышь? Ни­ко­ла­ев­на!
— Слы­шу.
— Шу­бу про­сит… Шу­ба, го­во­рит, нуж­на!

Прак­тич­ные рус­ские дев­чон­ки, вне за­ви­си­мос­ти от по­го­ды и се­зо­на, всег­да про­си­ли имен­но шу­бу.

Сер­гей Мит­ро­фа­но­вич рез­ко вста­вал и, как разъ­ярён­ный слон, на­чи­нал бе­гать по ка­би­не­ту.
— А ведь в гла­за за­гля­ды­ва­ла! А?! Всё! На­до­е­ли мне все эти ба­бы! Ни­ко­ла­ев­на! Слышь?!
— Что?
— Ты од­на че­ло­век.

Гро­за ни­ког­да не про­хо­ди­ла сто­ро­ной.

В чет­верг офис ли­хо­ра­ди­ло и по­тря­хи­ва­ло по всей де­ся­ти­балль­ной шка­ле.
— Ни­кто ра­бо­тать не уме­ет! Всех уволь­нять на­до к чёр­то­вой ма­те­ри! Где сче­та? Че­го рас­се­лась? Сколь­ко мож­но ждать? — раз­да­ва­лись рас­ка­ты гро­ма.

Ле­на зна­ла, что это вре­мен­но, ког­да зна­ешь, что гро­за ра­но или позд­но прой­дёт, от­шу­мит, но внут­ри с каж­дым рас­ка­том гро­ма всё рав­но всё об­ры­ва­ет­ся и за­ми­ра­ет.

В пят­ни­цу Мит­ро­фа­ныч от­бы­вал в ко­ман­ди­ров­ку, про­кли­ная и по­сы­лая всё и всех на све­те.

Од­наж­ды Сам, ге­не­раль­ный ди­рек­тор, уви­дел, как Ле­на пьёт ва­лерь­ян­ку, и на прос­той во­прос: «Что слу­чи­лось?» — вдруг раз­ры­да­лась.

Дол­го она не мог­ла успо­ко­ить­ся в ка­би­не­те у на­чальст­ва.

Ди­рек­тор тер­пе­ли­во, од­ну за дру­гой, по­да­вал Ле­не бу­маж­ные сал­фет­ки.
— Я ждал, ког­да ты при­дёшь жа­ло­вать­ся на не­го. Дру­гие здесь и дня бы не про­дер­жа­лись. А ты ра­бо­та­ешь уже год и ока­за­лась креп­ким ореш­ком.
— Да ка­кой я креп­кий оре­шек! — Ле­на сно­ва за­ры­да­ла. — Нер­вы — ни к чёр­ту!

Ди­рек­тор по­ста­вил пе­ред Ле­ной ко­роб­ку с сал­фет­ка­ми.
— Я знаю, что он ве­дёт се­бя не­аде­кват­но. Мно­го раз го­во­рил с ним.
— Так уволь­те его! Ни я од­на пью ва­лерь­ян­ку. Ни я од­на не мо­гу пе­ре­но­сить это­го ужас­но­го кри­ка. Кри­чит на всех, как на ско­ти­ну!
— Да, те­бе до­ста­ет­ся боль­ше. И ма­ло то­го: и я, и он по­ни­ма­ем, что ты мог­ла бы спо­кой­но за­ме­нить его на этой долж­нос­ти.
— Да?
— Да. И уво­лить я его не мо­гу. Он де­ла­ет то, что ты сде­лать ни­ког­да не смо­жешь, да и ред­ко, кто из му­жи­ков та­кое по­тя­нет.

Ле­на по­чувст­во­ва­ла, что сей­час узна­ет что-то очень важ­ное.
— Он пе­ре­во­зит на­лич­ные. Ты вы­пи­сы­ва­ешь сче­та и зна­ешь сум­мы, ко­то­рые без охра­ны про­во­зит твой на­чаль­ник со всех кон­цов стра­ны, рис­куя жизнью. Он из той по­ро­ды, ко­то­рая не пре­да­ёт. Как ста­рый раз­вед­чик, он прос­чи­ты­ва­ет все хо­ды на­пе­рёд: ка­ким марш­ру­том ехать, в ка­ком мес­те сде­лать пе­ре­сад­ку, ка­кую сум­ку взять для «на­лич­ки». У не­го ты­ся­чи схем в го­ло­ве.

Ле­на по­ни­ма­ла, что до­ве­рие ди­рек­то­ра бы­ло очень опас­ной фо­рой.

Оста­ва­лось толь­ко при­нять её и про­дол­жать де­лать вид, что она ни­че­го не слы­ша­ла, но жен­ское лю­бо­пыт­ст­во взя­ло верх.
— А по­че­му охра­ну не хо­чет? По­че­му вы не да­ди­те ему охра­ну?
— Так, как он по­сту­па­ет, вы­год­нее всем. И ему в том чис­ле.

Всю сле­ду­ю­щую не­де­лю Ле­на ду­ма­ла над ска­зан­ным. Она вспом­ни­ла, как про­ш­лой осенью, воз­вра­ща­ясь позд­но ве­че­ром от под­ру­ги, ко­то­рая жи­ла в при­го­ро­де, она на ав­то­вок­за­ле слу­чай­но, нос к но­су столк­ну­лась с ка­ким-то пас­са­жи­ром. Как по­том до неё до­шло, это был Сер­гей Мит­ро­фа­но­вич. Для всех на ра­бо­те он ещё не­де­лю дол­жен был на­хо­дить­ся в ко­ман­ди­ров­ке в Си­би­ри.

Они сде­лал вид, что не узна­ли друг дру­га. Он всег­да был одет с иго­лоч­ки, в са­мые прес­тиж­ные брен­ды, а на сей раз об­ря­дил­ся в брю­ки по щи­ко­лот­ку, из-под ко­то­рых вы­гля­ды­ва­ли бе­лые спор­тив­ные нос­ки. Со­вет­ских вре­мён си­няя олим­пий­ка об­тя­ги­ва­ла круг­лый жи­вот. Гла­за тре­вож­но блес­те­ли на ли­це, с раз­рос­шей­ся гус­то ще­ти­ной, гро­зя­щей че­рез день пре­вра­тить­ся в бо­род­ку. Де­шё­вые оч­ки в пласт­мас­со­вой опра­ве укра­ша­ли крас­ный нос. Две боль­шие кор­зин­ки сверху бы­ли тща­тель­но за­мо­та­ны ка­ким-то тряпь­ём. Ни дать ни взять ра­бо­тя­га в от­пус­ке, воз­вра­ща­ю­щий­ся с да­чи пос­ле не­дель­но­го за­поя.

Гла­ва 13

О поль­зе про­гу­лок в вет­ре­ный день по Аль­гар­ве

Не­ожи­дан­ное со­впа­де­ние не да­ва­ло Ле­не по­коя. Вос­поль­зо­вав­шись тем, что Ри­кар­до ушёл на свою пос­леобе­ден­ную про­гул­ку, она ре­ши­ла зай­ти в ан­тик­вар­ный ма­га­зин и по­пы­тать­ся вы­ве­дать, ког­да и кто сдал коль­цо на про­да­жу.

Ле­на шла пар­ком оте­ля, где рос­ли ог­ром­ные си­ко­мо­ры. По при­выч­ке, спа­са­ясь от жа­ры, она хо­те­ла за­пас­тись про­хла­дой от те­ни воз­душ­ных кор­ней этих стран­ных де­ревь­ев. Но жа­ра не­ожи­дан­но спа­ла. По­ры­ви­с­тый ве­тер иг­рал кор­ня­ми де­ревь­ев, ко­то­рые рас­ка­чи­ва­лись в воз­ду­хе как об­рыв­ки ги­гант­ской па­у­ти­ны.

Солн­це скры­лось за се­ры­ми по­движ­ны­ми об­ла­ка­ми, ко­то­рые за­тя­ну­ли не­бо над оке­а­ном до са­мо­го го­ри­зон­та. Ве­чер с ше­лес­том и шу­мом гнал по ули­цам су­хие паль­мо­вые листья, об­рыв­ки га­зет и жес­тян­ки от на­пит­ков. В го­ро­де ту­ри­с­ты по­пря­та­лись от вет­ра в ма­га­зи­ны, лав­чон­ки, ба­ры и ка­фе, от не­че­го де­лать по­ку­пая су­ве­ни­ры и по­пи­вая го­лу­бой ко­ко­со­вый на­пи­ток с ку­соч­ка­ми льда.

Ле­на при­бли­зи­тель­но пом­ни­ла путь к ан­тик­вар­но­му ма­га­зин­чи­ку. Ког­да они с Ри­кар­до воз­вра­ща­лись с го­род­ско­го пля­жа, бол­тая и рас­смат­ри­вая вит­ри­ны, вдруг услы­ша­ли раз­ди­ра­ю­щие ду­шу кри­ки: бе­лый ка­ка­ду в клет­ке од­нов­ре­мен­но свис­тел, ры­чал и ру­гал­ся на всех язы­ках ми­ра. Ту­ри­с­ты хо­хо­та­ли и ап­ло­ди­ро­ва­ли ар­тис­ту. Хо­зяй­ка за­ве­де­ния, мо­ло­дая пол­ная му­лат­ка, с вы­пи­ра­ю­щи­ми из тес­ной джин­со­вой одеж­ды смуг­лы­ми те­ле­са­ми, до­воль­но улы­ба­ясь пол­ны­ми яр­ко очер­чен­ны­ми гу­ба­ми, об­хо­ди­ла пуб­ли­ку с бейс­бол­кой, ко­то­рая быст­ро за­пол­ня­лась мо­не­та­ми и ку­пю­ра­ми.

Па­ра ар­тис­тов от­лич­но сра­бо­та­лась: смуг­лый жи­вот и гру­ди де­вуш­ки ап­пе­тит­но вы­пи­ра­ли из джин­со­вой жи­лет­ки. Бра­зиль­ских раз­ме­ров круг­лой по­пе яв­но бы­ло тес­но в бе­лых ко­рот­ких шор­тах. И не­из­вест­но, чьё «шоу од­но­го ак­те­ра» име­ло боль­ший кас­со­вый сбор.

Ве­тер тя­нул лёг­кую лет­нюю юб­ку ввысь, в по­лёт! Ле­на то и де­ло при­дер­жи­ва­ла её обе­и­ми ру­ка­ми. Зна­ко­мая му­лат­ка го­ня­лась за плас­ти­ко­вым сту­лом, ко­то­рый с каж­дым по­ры­вом вет­ра отъ­ез­жал от тер­ра­сы всё даль­ше и даль­ше. За стек­лом ка­фе бе­лый по­пу­гай за­дум­чи­во кле­вал прутья клет­ки. На­до пе­рей­ти ули­цу и че­рез ста­рую ар­ку, уви­тую яр­ко фи­о­ле­то­вы­ми ко­ло­коль­чи­ка­ми, вой­ти в ста­рый го­род.

Она под­ни­ма­лась по ка­мен­ной лест­ни­це с глад­ки­ми стёр­ты­ми сту­пе­ня­ми. Ве­тер хло­пал став­ня­ми. То здесь, то там слы­шал­ся звук раз­би­то­го стек­ла. Если по­вер­нуть на­пра­во, то на уг­лу не­боль­шое ка­фе в два сто­ла, про­пах­шее го­ре­лы­ми сар­ди­на­ми.

Обо­ня­ние не за­мед­ли­ло взбун­то­вать­ся.

Зна­чит, иду пра­виль­но. Вот уже вид­на вы­вес­ка «Юве­лир­ные ра­бо­ты. Ан­тик­ва­ри­ат».

Не успе­ла Ле­на взять­ся за руч­ку две­ри, как дверь рас­пах­ну­лась, и на по­ро­ге лав­ки за­стыл Ни­ко­лай.

— Ты? Как ты здесь ока­зал­ся?
— А т-т-ы?
— Дол­гая ис­то­рия.
— У ме­ня т-т-то­же. Т-т-ты дру­гая с-с-ста­ла. Очень из­ме­ни­лась.
— …Я не но­шу сей­час оч­ки и… И у ме­ня ещё вот… — толь­ко и мог­ла вы­мол­вить Ле­на, сня­ла с паль­ца коль­цо и по­ло­жи­ла на ла­донь. — У ме­ня вот…

«То ли лев, то ли со­ва» ле­жа­ло на зна­ко­мой до каж­дой чер­точ­ки изящ­ной ла­до­ни. Кто-ни­будь мо­жет объ­яс­нить, по­че­му я встре­чаю эту жен­щи­ну, ког­да окон­ча­тель­но ре­шил с ней рас­стать­ся?

За­бы­тый и та­кой зна­ко­мый взгляд. Его зе­лё­ные гла­за слов­но вби­ра­ют те­бя всю, как оке­ан, как ве­сен­ние то­по­ля, как во­да за­цвет­ше­го в на­ча­ле ав­гус­те озе­ра.

— От­ку­да у т-т-те­бя коль­цо?
— Ку­пи­ла здесь два дня на­зад.
— Я с-с-слы­шал, что ве­щи на­хо­дят с-с-сво­их хо­зя­ев, но чтоб т-т-так…
— Дай ру­ку.

Ни­ко­лай под­дал­ся зна­ко­мо­му чувст­ву добро­воль­но­го под­чи­не­ния, ко­то­рое всег­да ис­пы­ты­вал в при­сут­ст­вии этой жен­щи­ны, и, не за­ду­мы­ва­ясь, про­тя­нул ру­ку. Ле­на по­ло­жи­ла коль­цо на се­ре­ди­ну ла­до­ни, один за дру­гим мед­лен­но со­гну­ла Ни­ко­лаю паль­цы и ду­ну­ла на ку­лак.
— Коль­цо вер­ну­лось к те­бе. Ты ре­шил с ним рас­стать­ся, а оно сно­ва твоё.

Меж­ду ни­ми по­вис­ло мол­ча­ние.
— По­ка!
— Ле­на! Вот так прос­то уй­дёшь?
— Ты хо­чешь что-то ска­зать?

Как ей ска­зать о том, что он при­ехал сю­да, по­то­му что, как ему ка­за­лось, окон­ча­тель­но ре­шил рас­стать­ся с той жизнью, ког­да каж­дый день, про­сы­па­ясь, он вспо­ми­нал её. Она зе­ва­ет, за­спан­ная, а во рту си­дят два ря­да жем­чу­жин — од­на к од­ной. Сво­дит ру­ки за спи­ной, пы­та­ясь за­стег­нуть бюст­галь­тер. Паль­цы уд­ли­нён­ные, ко­жа свет­лая… Неж­ные, чуть при­пух­шие от по­це­лу­ев ро­зо­вые гу­бы… Спо­кой­ный взгляд се­рых глаз из-под тём­ных гу­с­тых рес­ниц, от ко­то­ро­го Ни­ко­лая как то­ком би­ло.

Со вре­ме­нем вос­по­ми­на­ния ста­ли не та­ки­ми яр­ки­ми, а по­том со­всем ис­чез­ли. Толь­ко он ни­как не мог рас­стать­ся с коль­цом.

В тот день пе­ред Но­вым го­дом бы­ла от­те­пель. Солн­це при­пе­ка­ло. Со­суль­ки пла­ка­ли, та­лые суг­ро­бы рас­тек­лись по все­му го­ро­ду.
— Ко­ля!

В чёр­ной рас­пах­ну­той шуб­ке она вы­ско­чи­ла из си­ней «воль­во» и, не жа­лея свет­лых за­мше­вых са­пог, слег­ка по­ка­чи­ва­ясь на вы­со­ких каб­лу­ках, про­бе­жа­ла по ули­це че­рез мут­ные лу­жи. Он бро­сил­ся ей на­встре­чу. Мгно­венье, и они сто­я­ли друг пе­ред дру­гом.
— С Но­вым го­дом! Это те­бе!

Он ощу­тил в ла­до­ни бар­ха­тис­тое теп­ло ма­лень­кой ко­ро­боч­ки и, не успев по­бла­го­да­рить, огля­нул­ся на рас­сы­па­ю­щий­ся шум за спи­ной. Ров­но на том мес­те, где не­сколь­ко мгно­ве­ний он услы­шал своё имя, так не­при­выч­но зву­ча­щее в чу­жом го­ро­де, ле­жа­ли оскол­ки ги­гант­ской со­суль­ки, об­ру­шив­шей­ся с кры­ши зда­ния ста­рин­но­го те­ле­гра­фа.

С тех пор они так и не ви­де­лись.

Он боль­ше ни ра­зу не встре­тил­ся с Иго­рем, ко­то­ро­го ждал на ули­це в тот день, что­бы по­смот­реть его но­вые эс­ки­зы к кар­точ­ной ко­ло­де. В от­де­ле кад­ров ска­за­ли, что он быст­ро, в од­но­часье, уво­лил­ся в тот са­мый день и, ни с кем осо­бо не про­ща­ясь, ра­дост­ный вы­бе­жал из ре­дак­ции.

Ни­ко­лай пос­ле про­изо­шед­ше­го, не­дол­го ду­мая, рва­нул в пер­воп­рес­толь­ную. В фев­ра­ле в од­ном из пе­ре­ул­ков Ста­ро­го Ар­ба­та, а имен­но в Ни­ко­ло­пес­ков­ском пе­ре­ул­ке, что, на­вер­ное, бы­ло хо­ро­шим зна­ком, от­крыл Шко­лу аст­ро­ло­гии. Жизнь ста­ла на­ла­жи­вать­ся. День­ги сно­ва по­тек­ли к не­му ре­кой, как в ста­рые вре­ме­на. Так уж устро­е­ны лю­ди: они всег­да боль­ше все­го пла­тят за то, че­го са­ми не мо­гут объ­яс­нить.

По­том в его жиз­ни сно­ва по­яви­лись Хе­лен и Хель­мут. Мать пе­ре­сла­ла ему пись­мо, ко­то­рое чу­дом до­шло до за­хо­луст­но­го волж­ско­го го­род­ка от вла­дель­цев их быв­шей квар­ти­ры в Ал­ма-Ате.

«Я ни­ког­да бы не ста­ла на­по­ми­нать о се­бе, ты и так сде­лал мно­го для ме­ня, Ник», — пи­са­ла Хе­лен. Из ко­рот­ко­го пись­ма Ни­ко­лай по­нял, что Хель­му­та в шко­ле «трол­лят». Хе­лен пе­ре­ве­ла его в дру­гую шко­лу, во­дит к пси­хо­ло­гу, но па­рень ушёл в се­бя, не раз­го­ва­ри­ва­ет ни с кем. Дру­гой спе­ци­а­лист по вра­че­ва­нию душ по­со­ве­то­вал ему встре­чу с от­цом.

«Ему ну­жен ты, Ник, „тот пья­ный мо­ло­дой муж­чи­на из Рос­сии, друг ма­мы, ко­то­рый по­да­рил мне Дол­ли“, так он на­зы­ва­ет те­бя. Ло­шадь при­шлось про­дать, со­дер­жать Дол­ли бы­ло очень до­ро­го. За­чем ты так по­тра­тил­ся тог­да? Я же ви­де­ла, что у те­бя со­всем не оста­лось де­нег».

На­ших бьют! Дер­жись, ка­зак!

Ту­ра­гент­ст­во, ви­за, би­ле­ты. Ни­ко­лай со­рвал­ся в Гам­бург. Но уви­деть­ся с сы­ном не уда­лось, так как Хель­мут ле­жал в боль­ни­це с грип­пом.

У не­го есть сын, ко­то­ро­му он ну­жен. Осо­зна­ние это­го при­да­ло но­вый, со­вер­шен­но осо­бый смысл каж­до­му дню. Звон­ки в Гам­бург ста­ли частью его жиз­ни. И, в кон­це кон­цов, бы­ло ре­ше­но встре­тит­ся втро­ем.

Ни­ко­лай был го­тов опла­тить пу­те­шест­вие в лю­бую стра­ну, но Хе­лен, с чис­то ев­ро­пей­ской не­за­ви­си­мостью, ка­те­го­ри­чес­ки от­ка­за­лась. С чис­то не­мец­кой пе­дан­тич­ностью и бе­реж­ли­востью, она вы­бра­ла Пор­ту­га­лию: ку­пи­ла два би­ле­та до Лис­са­бо­на и об­рат­но. Так де­шев­ле. Ни­ко­лаю уда­лось на­сто­ять на том, что все осталь­ные рас­хо­ды бе­рёт на се­бя муж­чи­на.

Он по­ни­мал, что по­ра за­быть это про­вин­ци­аль­ное при­клю­че­ние. За­чем сно­ва и сно­ва на­ты­кать­ся на хо­лод­ное ост­риё от­ка­за: «Те­бе по­ра, ухо­ди»?

Всё пре­крас­но по­ни­мал, толь­ко не в си­лах был рас­стать­ся с коль­цом. У не­го ру­ка не под­ни­ма­лась бро­сить се­реб­ря­ных «льва — со­ву» в ре­ку, в мо­ре, по­да­рить ко­му-то, оста­вить на ули­це, да­же эле­мен­тар­но вы­бро­сить: мах­нул ру­кой — раз и нет!

Коль­цо бы­ло для не­го поч­ти жи­вым су­щест­вом. Толь­ко ког­да он, про­гу­ли­ва­ясь пос­ле пля­жа, на­ткнул­ся на по­лу­тём­ную пыль­ную ан­тик­вар­ную лав­чон­ку, он по­нял, как пра­виль­нее все­го по­сту­пить.

Ве­тер рез­вил­ся на при­бреж­ных прос­то­рах. Ни­ко­лай не мог ото­рвать взгля­да от каш­та­но­вых пря­мых во­лос, ко­то­рые как лу­чи раз­ви­ва­лись во­круг го­ло­вы. Ле­на пой­ма­ла взгляд и при­гла­ди­ла во­ло­сы. Вос­поль­зо­вав­шись под­хо­дя­щим мо­мен­том, вихрь взмет­нул юб­ку, ко­то­рая яр­ким ко­ло­ко­лом под­ня­лась вверх, от­кры­вая все­об­ще­му обо­зре­нию ров­ные за­го­ре­лые но­ги, слег­ка вы­пи­ра­ю­щий мяг­кий жи­во­тик и креп­кую круг­лую по­пу.

Из ба­ра на­про­тив по­слы­ша­лись ап­ло­дис­мен­ты, свист и улю­лю­канье:
— Wow! The great!

— По­хо­же, твой ком­пью­тер за­вис, — Ле­на слег­ка по­крас­не­ла и как ни в чём не бы­ва­ло по­пра­ви­ла юб­ку. — Ну что ж! Ис­пы­та­ем зна­ко­мый спо­соб — у те­бя есть ми­ну­та, чтоб ме­ня уди­вить.
— Да­вай встре­тим­ся се­год­ня ве­че­ром!
— Не­ори­ги­наль­но.
— Я здесь с сы­ном и Хе­лен уже две не­де­ли. Я знаю од­но ин­те­рес­ное мес­то. Там кам­ни ря­дом с бе­ре­гом ров­ные, от­то­чен­ные, слов­но зу­бы. И всег­да, ког­да вол­ны, кру­жит во­до­во­рот. За­во­ра­жи­ва­ет. Во­да кру­жит­ся меж­ду ни­ми, слов­но тан­цу­ет. Те­бе по­нра­вит­ся.
— Ост­рые?
— Что?
— Зу­бы ост­рые?
— Н-н-не­мно­го.
— А ря­дом та­кой за­ме­ча­тель­ный рес­то­ран­чик. Да? Ба­наль­ное при­гла­ше­ние на ужин.
— Нет т-т-там рес­то­ран­чи­ка, — рас­те­рян­но про­из­нёс Ни­ко­лай.
— Тог­да со­глас­на.

Гла­ва 14

Да­ма. Ко­роль. Ещё ко­роль

Гро­за в Бу­э­нос-Ай­ре­се

Ри­кар­до сто­ял пе­ред зер­ка­лом и тща­тель­но вы­би­рал гал­стук к кос­тю­му. В этом оте­ле к ужи­ну под­ра­зу­ме­вал­ся ве­чер­ний дресс-код.

Ле­на го­то­ви­лась к встре­че и не по­ни­ма­ла сво­е­го вол­не­ния.

За­чем я иду? У ме­ня же всё хо­ро­шо. По­че­му ме­ня так к не­му по­тя­ну­ло сно­ва. Кто он? Сно­ва си­дит на ме­ли? По­хо­же на то, что он за­ло­жил коль­цо. Да­же не мо­жет при­гла­сить ме­ня на ужин. Вы­ду­мал ка­кие-то кам­ни, ост­рые, как зу­бы.

Она дол­го вы­би­ра­ла платье и оста­но­ви­лась на тём­но-си­нем, прос­то­го кроя: до­ста­точ­но длин­ное, что­бы со­блюс­ти пра­ви­ла дресс-ко­да, при­ня­тые во вре­мя ужи­на, и до­ста­точ­но удоб­ное для осмот­ра мест­ных до­стоп­ри­ме­ча­тель­нос­тей, в част­нос­ти, зу­бас­той бух­ты.
— Я встре­ти­ла зна­ко­мо­го се­год­ня, — на­ча­ла бы­ло она, как вдруг раз­дал­ся зво­нок мо­биль­но­го.

По не­у­ста­нов­лен­но­му пра­ви­лу, Ле­на всег­да ухо­ди­ла на бал­кон во вре­мя те­ле­фон­ных пе­ре­го­во­ров.
«Ну и хо­ро­шо. Толь­ко узнаю, как у не­го де­ла и вер­нусь…»

Ле­на шла быст­рым ша­гом, поч­ти бе­жа­ла, к на­бе­реж­ной, удив­ля­ясь сво­ей ра­дос­ти: серд­це то за­ми­ра­ло, то вдруг на­чи­на­ло бе­ше­но сту­чать. Что­бы как-то успо­ко­ить­ся, она ре­ши­ла про­гу­лять­ся.

«По­до­ждёт», — по­ду­ма­ла она, ни­чуть не со­мне­ва­ясь.

Она бро­ди­ла по пе­ре­ул­кам ста­ро­го го­ро­да, пы­та­ясь дать объ­яс­не­ние про­ис­хо­дя­ще­му и в то же вре­мя не по­зво­ляя се­бе по­ве­рить в единст­вен­ное вер­ное объ­яс­не­ние: пер­вый раз в жиз­ни серд­це пы­та­лось ей что-то ска­зать.

Ле­на не за­ме­ти­ла, как очу­ти­лась в ста­ром ры­бац­ком квар­та­ле. К на­бе­реж­ной, воз­вы­ша­ю­щей­ся над вет­хи­ми ла­чу­га­ми ры­ба­ков, ве­ла ка­мен­ная лест­ни­ца, ши­ро­кая и до­ста­точ­но кру­тая. Ту­ри­с­ты пред­по­чи­та­ли об­хо­дить её сто­ро­ной, не же­лая тра­тить своё дра­го­цен­ное вре­мя от­ды­ха на до­пол­ни­тель­ные уси­лия.

Один за дру­гим на на­бе­реж­ной за­жи­га­лись фо­на­ри. Она уви­де­ла бе­лую ру­баш­ку Ни­ко­лая. Он сто­ял пря­мо у лест­ни­цы, за­ло­жив ру­ки за спи­ну, слов­но на пос­ту, и вы­смат­ри­вал Ле­ну со сто­ро­ны оте­ля. Ка­за­лось, ни­ка­кая си­ла не мог­ла сдви­нуть его с это­го ме­с­та.

«Мы толь­ко по­го­во­рим», — под­ни­ма­лась по лест­ни­це Ле­на. Ка­за­лось, каж­дая сту­пень­ка слы­ша­ла стук её серд­ца.

Они быст­ро шли ря­дом, слов­но бо­я­лись ку­да-то опоз­дать и раз­го­ва­ри­ва­ли о су­хо­цве­тах сре­ди скал, о за­па­хе сар­дин, о вы­ход­ках мо­ло­дых пья­ных ан­гли­чан в ба­рах, о вет­ре на по­бе­режье.

По да­лёко­му шос­се про­но­си­лись ав­то. Оке­ан бил­ся у под­но­жия пес­ча­но­го бе­ре­га.

Ши­ро­кая тро­па, мо­щё­ная ста­рой плит­кой из при­бреж­но­го пес­ча­ни­ка, уво­ди­ла их всё даль­ше и даль­ше от осве­щён­ной на­бе­реж­ной.

В скуд­ном све­те жёл­тых фо­на­рей, на­бе­реж­ные не­боль­ших ры­бац­ких по­сёл­ков, по­хо­жие один на дру­гой, сме­ня­ли друг дру­га, как стан­ции мет­ро в спаль­ных рай­о­нах.

И вот тро­па за­кон­чи­лась.
— Та­кое чувст­во, что ты за­вёл ме­ня на край све­та!
— Это здесь, — Ни­ко­лай спус­тил­ся по ед­ва за­мет­ной тро­пин­ке сре­ди скал и про­тя­нул де­вуш­ке ру­ку. — Не бой­ся, я хо­ро­шо знаю до­ро­гу.

Ле­на буд­то по­па­ла в без­вре­менье. Ка­за­лось, что са­ма веч­ность про­тя­ги­ва­ет ей из сво­ей влаж­ной и вет­ре­ной тем­но­ты креп­кую смуг­лую ру­ку и са­мое пра­виль­ное сей­час опе­реть­ся на неё, дать се­бя увлечь ту­да, где всё на­обо­рот и всё за­кан­чи­ва­ет­ся хо­ро­шо, не бес­по­ко­ясь ни о чём. Да и что мо­жет с ней слу­чить­ся? Она жи­вёт на этом све­те уже ты­ся­чи лет!

Све­жий ут­рен­ний бриз за­ду­вал звёзд­ные кар­ты, ко­то­рые за­жгла ночь. По­лос­ка за­ри за­го­ре­лась над оке­а­ном. С вы­со­ты тер­ра­сы пен­т­хау­са со­вре­мен­но­го оте­ля, сто­я­ще­го на скло­не вы­со­ко­го хол­ма, бы­ло вид­но, как один за дру­гим гас­нут кар­ты при­бреж­ных го­ро­дов и ры­бац­ких по­сёл­ков на всём по­бе­режье.

Ночь за­жи­га­ла звёзд­ные кар­ты, как рас­кла­ды­ва­ла пась­янс, из го­да в год мно­го лет. И каж­дое ут­ро пась­янс всег­да скла­ды­вал­ся. Кар­ты сме­ши­ва­лись, ог­ни гас­ли, и на­чи­нал­ся но­вый день.

Ри­кар­до вдруг по­чувст­во­вал бес­край­нее оди­но­чест­во. Кар­ты врут. Ни­че­го не скла­ды­ва­ет­ся.

Кар­ты врут. Да­мы врут. Ко­ро­ли, ва­ле­ты и шес­тёр­ки — все врут то­же. А туз всег­да прав, осо­бен­но ко­зыр­ной.

Ста­рая усадьба сре­ди бес­край­них ви­но­град­ни­ков. По­тем­нев­шее лет­нее не­бо про­ре­за­ют до са­мо­го да­ле­ко­го го­ри­зон­та тре­зуб­цы мол­ний.

Ирэн — так на­зы­ва­ли все его ба­буш­ку, — от­ки­нув на­зад тя­жёлую се­дую ко­су, за­пле­тён­ную на ночь, скло­ни­лась над пась­ян­сом. Длин­ные глу­бо­кие склад­ки ста­рой го­бе­ле­но­вой ска­тер­ти буд­то под­дер­жи­ва­ют круг­лую сто­леш­ни­цу.

Мяг­кое пла­мя све­чей осве­ща­ет ли­цо ста­рой сеньо­ры, сплошь по­кры­тое сетью мор­щин. Но ни у ко­го язык не по­во­ра­чи­ва­ет­ся на­звать Ирэн ста­ру­хой. Да­же ра­бот­ни­ки усадьбы, мо­ло­дые де­ре­вен­ские пар­ни, меж­ду со­бой на­зы­ва­ют её Да­ма. Senyora — гос­по­жа.

По­ры­вы вет­ра бро­са­ют в ок­на дробь дождя. За ок­на­ми гро­хо­чет гром. Ри­кар­до изо всех сил ста­ра­ет­ся не по­ка­зы­вать ба­буш­ке, что он па­ни­чес­ки бо­ит­ся гро­зы.

Раз в ме­сяц ком­на­та Ирэн уби­ра­ет­ся осо­бен­но чис­то. Зна­чит, се­год­ня мож­но бу­дет смот­реть на то, как ба­буш­ка рас­кла­ды­ва­ет пась­янс. Да­мы лу­ка­во под­ми­ги­ва­ют, а гос­по­да стро­го смот­рят на Ри­кар­до с «лис­тов», так ба­буш­ка на­зы­ва­ла ста­рые иг­раль­ные кар­ты.

Она рас­кла­ды­ва­ла пась­ян­сы так, буд­то каж­дый ти­паж из кар­точ­ной ко­ло­ды её близ­кий родст­вен­ник. Ирэн не­бреж­но и лег­ко «ки­да­ла ли­с­ты» на круг­лом сто­ли­ке и бор­мо­та­ла се­бе под нос:
— Ха-ха… Кнесь Ди­мит­рий… Чем из­во­ли­те уди­вить на этот раз?
— Бы­ла ты дев­кой блуд­ной, гра­фи­ня, так и по сей день мне по­коя не да­ёшь, коз­ни стро­ишь… Puta! Прос­ти­тут­ка!
— Ели­за­ве­та Фёдо­ров­на… Ма­туш­ка! Вот уж не жда­ли… Ско­ро ли?
— Алек­сис… Вот и сви­де­лись… Не мед­ля бу­ду, го­луб­чик…

Ри­кар­до пред­став­лял, что он спа­сёт ког­да-ни­будь кра­са­ви­цу, спо­кой­ную и ве­сёлую, как из кар­точ­ной ко­ло­ды. Он по­це­лу­ет её, спя­щую ца­рев­ну, а она про­снёт­ся и по­лю­бит его.
— Ирэн, кто они? — шё­по­том спра­ши­ва­ет маль­чик.
— Бо­га­тые и знат­ные рус­ские лю­ди, — отве­ча­ет ста­рая да­ма, не от­ры­ва­ясь от пась­ян­са.
— Ты их зна­ешь?
— Зна­ла… — Ирэн при­жи­ма­ет па­лец к гу­бам. — Ти­хо…
— По­че­му они так кра­си­во оде­ты?
— Был в Рос­сии го­род Санкт-Пе­тер­бург… Там жи­ли царь и ца­ри­ца, и вот ре­ши­ли они устро­ить бал. Все гос­ти долж­ны бы­ли прий­ти в ста­рин­ных рус­ских кос­тю­мах. Сде­ла­ли сним­ки. А по­том и кар­ты.
— Ты там то­же бы­ла, на ба­лу?

Ба­буш­ка ки­ва­ет, не от­ры­вая взгля­да от зна­ко­мых лиц.
Пась­янс сло­жил­ся.
Гро­за ушла гро­хо­тать в дру­гую до­ли­ну.

Ирэн дол­го рас­смат­ри­ва­ет тем­но­ту за ок­ном.
— Тан­це­ва­ла…

Ри­кар­до вдруг за­хо­те­лось на­брать зна­ко­мый но­мер, что­бы услы­шать, как неж­ный жен­ский го­лос отве­ча­ет ему с при­ды­ха­ни­ем: «До­ро­гой мой».

Её не на­до бы­ло спа­сать, как спя­щую ца­рев­ну, с ней не на­до бы­ло быть пре­крас­ным прин­цем. С ней мож­но бы­ло прос­то быть.
— Ты да­же не по­зво­нил.
— Са­ма-то за­му­жем, — от­ве­тил он как-то раз на её единст­вен­ный упрёк.
— За­му­жем — не зна­чит мёрт­вая.

Они встре­ча­лись. Про­ис­хо­дя­щее ка­за­лось для не­го при­выч­ным и не­за­мет­ным. Как воз­дух.

Она об­ни­ма­ла его, при­жи­ма­ясь сво­им упру­гим те­лом. Не­смот­ря на то что она со­всем бы­ла не по­хо­жа на его иде­ал — вы­со­ких и стат­ных кра­са­виц, ко­то­рых на­до бы­ло за­во­ё­вы­вать и до­би­вать­ся, — он до­пус­кал мысль о том, что мо­жет увлечь­ся. Это в его пла­ны не вхо­ди­ло. По­это­му пос­ле бур­но­го, сно­ся­ще­го на­прочь го­ло­ву, сбли­же­ния он пред­по­чи­тал сра­зу же от­да­лять­ся.

В этот год у не­го всё скла­ды­ва­лось. Все де­ла слов­но ре­ша­лись са­ми.

Ри­кар­до вос­при­ни­мал про­ис­хо­дя­щее как са­мо со­бой ра­зу­ме­ю­ще­е­ся. Она не его кру­га, эти от­но­ше­ния вре­мен­ные. Очень удоб­но, что за­му­жем.

Всег­да на вы­со­ких каб­лу­ках, она мяг­ко под­кра­ды­ва­лась к не­му сза­ди. Пле­чи чувст­во­ва­ли теп­ло­ту её силь­ных рук.

Уткнув­шись в шею, она вды­ха­ла его, как ре­бён­ка, и шеп­та­ла:
— Te he hechado de menos… Я со­ску­чи­лась…

И на вы­до­хе про­из­но­си­ла:
— Amado mio, carino mio… Мой лю­би­мый, мой до­ро­гой…

Ри­кар­до за­ку­рил.

«Ни­че­го не мо­жет быть. Про­ш­ло­го нет. Оно толь­ко у нас в го­ло­ве. Её то­же нет. Да и бы­ла ли?»

Ут­рен­ний го­род у под­но­жия хол­ма ожи­вал гу­лом ран­них экскур­си­он­ных ав­то­бу­сов, шур­ша­ни­ем по­ли­валь­ных ма­шин. К при­ча­лу пор­та при­ча­ли­ва­ли пер­вые ры­бац­кие ка­те­ра. Ран­ние фон­та­ны на тер­ра­сах обиль­но по­ли­ва­ли на­стур­ции, бе­лую жи­мо­лость и ро­зы, на­пи­ты­вая вла­гой рас­те­ния и спа­сая их от бес­по­щад­ной днев­ной жа­ры.

Стук быст­рых ка­пель по листь­ям и ле­пест­кам на­пом­нил Ри­кар­до шум дождя на тер­ра­се в од­ной из его квар­тир в Бу­э­нос-Ай­ре­се в Ре­ко­ле­те, где иног­да про­ис­хо­ди­ли их встре­чи.

Тя­жёлые мок­рые гроздья фи­о­ле­то­вой ака­ции, про­пи­тан­ные до­ждём, тя­же­ло рас­ка­чи­ва­лись и каж­дый раз буд­то вздра­ги­ва­ли с каж­дым уда­ром гро­ма. Бе­лые мол­нии ме­та­лись над кры­ша­ми. На го­род на­дви­га­лась не­про­ни­ца­е­мая се­рая сте­на дождя.

Они си­де­ли друг на­про­тив дру­га за оваль­ным оре­хо­вым сто­лом. Она с но­га­ми за­бра­лась на мяг­кий ко­жа­ный стул. Шёл­ко­вое платье, не­бреж­но на­ки­ну­тое на спин­ку, длин­ны­ми склад­ка­ми ни­спа­да­ло до по­ла, тем са­мым на­по­ми­ная пье­дес­тал, на ко­то­ром уют­но устро­и­лась изящ­ная за­го­ре­лая жен­щи­на.

Бы­ло что-то древ­нее в её фи­гу­ре: ши­ро­кие пря­мые пле­чи, очень уз­кая та­лия, строй­ные но­ги. За­го­ре­лая ко­жа без по­ло­сок ку­паль­ни­ка. Она на­по­ми­на­ла Ри­кар­до древ­нюю еги­пет­скую ста­ту­эт­ку. Он тог­да да­же не мог опре­де­лить, кра­си­ва ли она, на­столь­ко обыч­ным ста­ло её при­сут­ст­вие в его жиз­ни. Она бы­ла частью дождя, тя­жёлых гроздь­ев фи­о­ле­то­вых цве­тов, ве­сен­не­го Бу­э­нос-Ай­ре­са, его но­вой со­вре­мен­ной квар­ти­ры.

Она си­де­ла, под­жав под се­бя но­ги, не стес­ня­ясь на­го­ты. Ма­лень­ки­ми глот­ка­ми пи­ла шам­пан­ское, раз­гля­ды­вая Ри­кар­до сквозь рез­ной хрус­таль вы­со­ко­го бо­ка­ла.
— Я чувст­вую се­бя с то­бой так, слов­но мне в жиз­ни уже ни­че­го не на­до. Всё сбы­лось, и я до­стиг­ла все­го, о чём меч­та­ла. — Она вздох­ну­ла, от­ки­ды­вая свет­лые длин­ные во­ло­сы за спи­ну. — И са­мое глав­ное и не­пра­виль­ное — ты для это­го ни­че­го не сде­лал…
— Ты же ум­ная жен­щи­на, по­ни­ма­ешь… — не до­го­во­рил он и до­ба­вил про се­бя: — …что ни­че­го меж­ду на­ми не мо­жет быть.

И, как ког­да-то учил его отец, — ког­да не зна­ешь, как про­дол­жить раз­го­вор, — встал и на­пол­нил бо­ка­лы.
— По­ни­маю… Всё не­пра­виль­но…

Она ре­ши­тель­но вста­ла. Быст­ро оде­лась.

Ри­кар­до ещё раз от­ме­тил про се­бя, что ког­да она дви­га­ет­ся, то по­хо­жа на зо­ло­тую фи­гур­ку пан­те­ры, на­ход­ку ар­хео­ло­га из ком­му­нис­ти­чес­кой Рос­сии.

«Изящ­ная пан­те­ра из кол­лек­ции „Зла­то ски­фов“ бы­ла вы­куп­ле­на на за­кры­том аук­ци­о­не за изящ­ную сум­му», — до­воль­но по­сме­и­вал­ся друг его от­ца, до­пус­кая осо­бо при­бли­жён­ных лиц к про­смот­ру сво­е­го част­но­го му­зея.

По­рыв вет­ра с гро­хо­том за­хлоп­нул за ней дверь.
Она не вер­нёт­ся.

Не от­да­вая се­бе от­че­та, он вдруг рас­пах­нул дверь и сно­ва втя­нул её в свою жизнь.

В тот ве­чер их лас­ки бы­ли от­кро­ве­ни­ем для них обо­их.
Ког­да она ушла, он вдруг по­нял, что с ней ря­дом он не бо­ит­ся гро­зы.
Не­смот­ря на то что про­шло не­сколь­ко лет со дня их по­след­ней встре­чи, па­мять сра­зу же под­ска­за­ла но­мер.
Как толь­ко Ри­кар­до взял в ру­ки те­ле­фон, в тот же са­мый миг ап­па­рат раз­ра­зил­ся рез­ким звон­ком.

Гла­ва 15

Что за­стря­ло в зу­бах оке­ан­ской бух­ты?

За бор­том, как ко­мок спу­тан­ных во­до­рос­лей, тем­не­ла го­ло­ва то­го, у ко­го хва­ти­ло сил за­бро­сить спор­тив­ную сум­ку Nike на плот, но сил спас­ти се­бя не оста­лось. Пер­вое, что уви­дел Ни­ко­лай, так это раз­дув­ши­е­ся от во­ды паль­цы, и по­нял, что пла­ва­ние по оке­а­ну бы­ло дол­гим. Плас­ти­ко­вая мол­ния на сум­ке без уси­лия под­да­лась.

Од­на к од­ной мок­рые пач­ки дол­ла­ров, слов­но чу­жая жизнь, пол­ная рис­ка на гра­ни воз­мож­но­го, с чу­до­вищ­ным хлад­нок­ро­ви­ем смот­ре­ла на не­го. Не мо­жет быть. Не­уже­ли сбы­лось? Сло­жи­лось?

Сво­бо­да. Оке­ан, ве­тер, тем­но­та но­чи, лю­би­мая жен­щи­на на бе­ре­гу и пол­ная сум­ка сво­бо­ды. Сум­ка ис­пол­не­ния же­ла­ний, на­до толь­ко раз­жать эти скрю­чен­ные паль­цы с раз­дув­шей­ся и смор­щен­ной ко­жей.
— Ма­ни­кюр, од­на­ко…

Ни­ко­лай по­про­бо­вал раз­жать паль­цы, но ру­ка бы­ла хо­лод­нее льда и впи­лась в ре­мень сум­ки, слов­но че­люс­ти буль­до­га.

Он по­ни­мал, что с это­го мо­мен­та лю­бая не­зна­чи­тель­ная де­таль на­всег­да оста­нет­ся в па­мя­ти: во­лос­ки на за­пястье, уд­ли­нён­ная фор­ма ног­тей. Хруст фа­ланг, пе­ре­кры­ва­ю­щий шум оке­а­на.

Один за дру­гим паль­цы те­ря­ли хват­ку.
— Как узнать, фаль­ши­вые или нет, — про­мельк­ну­ла мысль, и он по­чувст­во­вал, что с тех са­мых пор, как он уви­дел Ле­ну, им овла­де­ло уди­ви­тель­ное спо­койст­вие, ког­да уже ни­че­го не­льзя вер­нуть на­зад.

Так бы­ло единст­вен­ный раз в его жиз­ни пос­ле смер­ти Аг­рип­пи­ны Да­вы­дов­ны. Как толь­ко её го­ло­ва кос­ну­лась по­душ­ки и не­обык­но­вен­но по­мо­ло­дев­шее пе­ред смертью ли­цо ста­ло не­по­движ­ным, на Ни­ко­лая сни­зо­шло глу­бо­кое спо­койст­вие, слов­но со ста­ка­ном во­ды она пе­ре­да­ла ему эту без­дон­ную и со­вер­шен­ную уве­рен­ность в не­от­вра­ти­мос­ти про­ис­хо­дя­ще­го, столь­ко раз вы­ру­чав­шую его в не­про­с­тых си­ту­а­ци­ях.

Сей­час, что­бы как-то отвлечь­ся от то­го, что он сво­и­ми собст­вен­ны­ми ру­ка­ми ло­ма­ет ко­му-то паль­цы, что­бы до­брать­ся до со­дер­жи­мо­го про­пи­тан­ной со­лё­ной во­дой сум­ки, Ни­ко­лай мыс­лен­но пе­ре­би­рал в го­ло­ве ва­ри­ан­ты рас­кла­дов, вы­пав­ших че­ло­ве­ку, ко­то­ро­му суж­де­но най­ти пол­ную сум­ку аме­ри­кан­ских банк­нот.
— Мно­го, мно­го не­по­кою при­не­сёт оно с со­бою…

Сквозь шум волн го­лос Ба про­зву­чал так яв­но, что хо­лод­ный пот струй­кой по­бе­жал по спи­не. Он за­стыл на мес­те, еле сдер­жи­вая рав­но­ве­сие на вол­нах и бо­ясь огля­нуть­ся. Ему ка­за­лось, что если он бро­сит взгляд на­зад, то обя­за­тель­но уви­дит её, си­дя­щую на бор­ти­ке пло­та с рас­кры­той кни­гой об ис­то­рии Конь­ка-Гор­бун­ка, Ива­на-ду­ра­ка и Царь-де­ви­цы, как в дет­ст­ве.

Да, вот оно, пе­ро Жар-пти­цы. Вон она, ца­рев­на на бе­ре­гу. А я ду­рак.

— Что ж он так дол­го! Что слу­чи­лось? Оставь его, если не­льзя спас­ти! — кри­ча­ла Ле­на с бе­ре­га.
Но её го­лос был по­гло­щён вет­ром.

Вот Ни­ко­лай встал во весь рост, в ру­ках у не­го, по­хо­же, то ли сум­ка, то ли рюк­зак… Вдруг на­бе­жав­шая вол­на вы­толк­ну­ла плот на глад­кие кам­ни, от­то­чен­ные вол­на­ми, ко­то­рый, слов­но жи­вое су­щест­во, встал на ды­бы и пе­ре­вер­нул­ся. Ни­ко­лая на пло­ту не бы­ло.
— Я не по­ле­зу за то­бой! Мне страш­но! — кри­ча­ла она, а са­ма уже за­шла в оке­ан­скую пе­ну, взби­тую вет­ром и вол­на­ми, в ко­то­рой, как в ги­гант­ском мик­се­ре, кру­жи­лись щеп­ки, об­рыв­ки плас­ти­ка, мот­ки во­до­рос­лей и туш­ки ог­лу­шён­ных рыб.

Ед­ва сум­ка кос­ну­лась пес­ка, как вдруг не­ве­ро­ят­но по­тя­же­ле­ла.

Блед­ное ли­цо жен­щи­ны с чёр­ны­ми раз­во­да­ми во­круг глаз от рас­тёк­шей­ся кос­ме­ти­ки бы­ло по­хо­же на мас­ку. Ле­на сто­я­ла по по­яс в во­де, при­жав к гру­ди ру­ки.
— Что там? В сум­ке?
— Д-д-день­ги.

Длин­ный за­бро­шен­ный пляж был тих и пуст. Уз­кую кром­ку пес­ка шли­фо­ва­ли на­бе­га­ю­щие вол­ны. В пред­рас­свет­ной тем­но­те ста­рые ры­бац­кие лод­ки, за­сы­пан­ные су­хи­ми во­до­рос­ля­ми, чер­не­ли, слов­но ста­рая ба­на­но­вая ко­жу­ра.

Эк­ра­на мо­биль­ни­ка бы­ло до­ста­точ­но, чтоб осве­тить со­дер­жи­мое мок­рой спор­тив­ной сум­ки.
Сум­ма бы­ла фан­тас­ти­чес­ки ре­аль­на.

— В пач­ке де­сять ты­сяч. Ско­ро нач­нёт све­тать, я по­смот­рю не идёт ли кто.

Ле­на полз­ком вы­бра­лась из-под ста­рой лест­ни­цы, ку­да они за­та­щи­ли сум­ку — по­даль­ше от слу­чай­ных глаз. Со­всем ря­дом, за ска­ла­ми, про­по­лас­ки­вая зу­бы бух­те с от­то­чен­ны­ми кам­ня­ми, с шум­ным плес­ком кру­жи­лись вол­ны.

— Ва­ри­ант пер­вый. За­ко­па­ем здесь, под лест­ни­цей. Кто рань­ше вер­нёт­ся, тот и возь­мёт свою по­ло­ви­ну. И ва­ри­ант вто­рой. Кто-то при­дёт и ни­че­го не най­дёт. На­до сей­час это за­брать, ина­че…
— О ч-ч-чём ты?! З-з-за­ко­па­ем здесь, а п-п-по­том вер­нём­ся. Вмес­те вер­нём­ся за на­ши­ми день­га­ми.
— Ни­ко­лай, по­ло­ви­на моя. И я бе­ру её сей­час.
— К-к-как?
— Не знаю.

Вдруг на Ле­ну на­ва­ли­лась не­ве­ро­ят­ная ус­та­лость.
— Н-н-не мо­гу п-п-по­ве­рить, что я ви­жу это на са­мом де­ле: мил­ли­он дол­ла­ров. Я м-м-меч­тал об этом.

Ни­ко­лай брал пач­ку за пач­кой в ру­ки, слов­но взве­ши­вая их.
— Рань­ше я ду­мал, что если на ме­ня ког­да-ни­будь упа­дёт мил­ли­он, то я бу­ду без­мер­но счаст­лив. Э-э-эй-фо­рия… А сей­час…
— Я то­же бо­юсь, — Ле­на по­смот­ре­ла Ни­ко­лаю в гла­за. — И зна­ешь, мне сей­час всё рав­но. И ещё ров­но ми­ну­ту мне бу­дет всё рав­но. По­том я на­чи­наю ко­пать. Быст­ро, по­то­му что ско­ро рас­свет.
— Оста­вим в-в-всё! М-мы встре­ти­лись и…
— Ссышь?
— Я ухо­жу. Не хо­чу н-н-ни­че­го… М-м-мне не ну­жен та­кой м-м-мил­ли­он.

Ле­на по­полз­ла под лест­ни­цей к са­мо­му уз­ко­му мес­ту ря­дом со ска­лой и за­тем на­клад­ны­ми пер­ла­мут­ро­вы­ми ног­тя­ми, укра­шен­ны­ми стра­за­ми, вце­пи­лась в пе­сок и галь­ку.

Над оке­а­ном мед­лен­но под­ни­ма­лось солн­це. Ро­зо­вая высь не­ба рас­сту­па­лась, да­вая до­ро­гу вос­хо­дя­ще­му све­ти­лу. Во­да ти­шай­ше­го ут­рен­не­го оке­а­на успо­ка­ива­ла и од­нов­ре­мен­но об­жи­га­ла ра­ны и ца­ра­пи­ны на ру­ках со­лё­ной про­хла­дой.

Солн­це от­ра­жа­лось в уве­ли­чен­ных зрач­ках Ни­ко­лая.
— Я в этот мир при­шёл, чтоб ви­деть солн­це…
— Зву­чит, как эпи­граф, — Ле­на не­пре­рыв­но ду­ла на но­ю­щий от бо­ли па­лец с глу­бо­ко об­ло­ман­ным ног­тем. — Или эпи­та­фия.

Ни­ко­лай как буд­то не слы­шал и про­дол­жал:
— Анак­са­гор. Не­уже­ли я мог по­ду­мать, изу­чая фи­ло­со­фию, что про­из­не­су эти сло­ва при по­доб­ных об­сто­я­тельст­вах? За­чем всё это на­до бы­ло учить? Что даль­ше?
— Я знаю че­ло­ве­ка, ко­то­рый по­мо­жет.
— У-у-уве­ре­на? Это т-т-тот, по­хо­жий н-н-на не­что с-с-сред­нее меж­ду шка­фом, б-б-бы­ком и Иль­ей М-м-му­ром­цем?
— Если ты го­во­ришь о мо­ём же­ни­хе Ри­кар­до, то это имен­но он.

Ле­на под­ско­чи­ла на мес­те:
— Те­ле­фон где?!
— До­ро­гой! — Ни­ко­лай при­жал те­ле­фон к уху и ма­нер­но за­при­чи­тал. — Т-т-ты не по­ве­ришь! Я за­ко­па­ла мил­ли­он, ко­то­рый один м-м-мой зна­ко­мый н-н-на­шёл на-на-на на­дув­ном пло­ту у бе­ре­га. Ему п-п-при­шлось не­мно­го п-п-по­во­зить­ся с утоп­лен­ни­ком, к-к-ко­то­рый ни­как н-н-не хо­тел рас­стать­ся с день­га­ми, и ещё я с-с-сло­ма­ла н-н-но­готь, а во­об­ще, я в п-п-по­ряд­ке!
— Так и бы­ло?

Ни­ко­лай мол­ча про­тя­нул те­ле­фон.
Удив­ля­ясь собст­вен­но­му хлад­нок­ро­вию, она на­бра­ла но­мер.

Ни­ко­лай встал и быст­ро стал под­ни­мать­ся по шат­кой лест­ни­це, ко­то­рая звон­ко скри­пе­ла под его но­га­ми, без­за­бот­но ра­ду­ясь но­во­му дню.

«Если огля­нусь, то не смо­гу от неё уй­ти», — он дви­гал­ся, от­ча­ян­но осо­зна­вая толь­ко од­но — та тон­кая, поч­ти про­зрач­ная как па­у­ти­на, нить, ко­то­рая свя­зы­ва­ет его с этой жен­щи­ной, всё та­кая же креп­кая и проч­ная.

Он бе­жал вдоль бе­ре­га по ка­ме­нис­той тро­пе сре­ди скал ку­да гла­за гля­дят. Ка­мен­ные оскол­ки сколь­зи­ли под но­га­ми. Не­сколь­ко раз он чуть не со­рвал­ся вниз, чу­дом удер­жи­ва­ясь за ко­лю­чий мож­же­вель­ник, рас­ту­щий в рас­ще­ли­нах скал, пе­ре­во­дил дух и сно­ва про­дол­жал свой бег, ста­ра­ясь сте­реть из па­мя­ти бух­ту, где у бе­ре­га рас­плас­тал­ся плот, по­хо­жий на ги­гант­ско­го ска­та, вы­бро­шен­но­го штор­мом из мор­ских глу­бин.

Гла­ва 16

За­га­доч­ный эс­ки­мос и мил­ли­он дол­ла­ров

По­ка они еха­ли в отель, Ри­кар­до мол­ча слу­шал ко­рот­кий рас­сказ. Ни сло­ва не го­во­ря друг дру­гу под­ня­лись в но­мер.

Весь день из ван­ной до­но­сил­ся плеск. Во­да смы­ва­ла пе­сок, оке­ан­скую соль с ко­жи и во­лос, но рас­тво­рить впе­чат­ле­ние о про­изо­шед­шем, так и не смог­ла. Толь­ко вне­зап­ное по­яв­ле­ние пло­та на вол­нах по­ме­ша­ло Ле­не, как рань­ше, без­рас­суд­но, сле­дуя не­ве­до­мо­му на­важ­де­нию, оку­нуть­ся с го­ло­вой в ча­шу при­во­рот­но­го зелья, при­го­тов­лен­но­го по ре­цеп­ту, ка­за­лось, спе­ци­аль­но для неё — хрип­ло­ва­тый, чуть про­тяж­но про­из­но­ся­щий сло­ва, го­лос, чёт­ко очер­чен­ные го­ря­чие гу­бы, тёп­лый рот, смуг­лые силь­ные ру­ки и слег­ка при­пух­шие гла­за, во­брав­шие в се­бя все от­тен­ки зе­лёно­го, ко­то­рые толь­ко су­щест­ву­ют на све­те.

Она на­ти­ра­ла те­ло губ­кой из во­до­рос­лей сно­ва и сно­ва. Убеж­да­ла се­бя, что всё пра­виль­но. Она по­сту­пи­ла пра­виль­но.

Мне не ну­жен не­удач­ник, ко­то­рый толь­ко и зна­ет, как ду­рить го­ло­вы сво­и­ми кар­та­ми и го­ро­ско­па­ми. Ни ко­ла ни дво­ра. Ни­ко­лай — Ни­дво­рай. Ме­чет­ся по жиз­ни как не­при­ка­ян­ный. Луч­шее, что он сде­лал в жиз­ни, — это ре­бёнок для сво­ей нем­ки.

Глав­ное — у ме­ня есть сей­час день­ги. Если они при­шли ко мне в ру­ки, зна­чит, они мои. Ри­кар­до что-ни­будь при­ду­ма­ет для сво­ей рус­ской прин­цес­сы.

Ког­да Ле­на вы­шла из ван­ной, солн­це уже са­ди­лось за вы­со­кую ска­лу, о ко­то­рую без­ус­пеш­но би­лись вол­ны, пы­та­ясь за­та­щить в оке­ан крас­но-бе­лый по­ло­са­тый ма­як.

В но­ме­ре бы­ло про­хлад­но. Ри­кар­до ку­рил, че­го рань­ше не за­ме­ча­лось. Он ка­зал­ся рас­слаб­лен­ным и спо­кой­ным. Око­ло рта про­лег­ла ед­ва за­мет­ная жёст­кая склад­ка.
— Мне не нуж­ны про­бле­мы. Ты за­бу­дешь о день­гах, они не твои. Ты по­ни­ма­ешь, на са­мом де­ле, на­сколь­ко опас­но то, что ты сде­ла­ла?
— По­мо­ги мне.
— Как?
— Не знаю.
— Нуж­но за­явить в по­ли­цию. Хо­тя это­го мне толь­ко не хва­та­ло. Тут же во­про­сы — по­че­му сра­зу не за­яви­ли.

Ещё ни ра­зу не спро­сил, за­чем Ле­на встре­ча­лась с Ни­ко­ла­ем.
— Кто он? — слов­но в от­вет на её мыс­ли про­зву­чал во­прос.
— Зна­ко­мый из Рос­сии.

Ри­кар­до за­ту­шил си­га­ру. Вздох­нул.
— Иди сю­да. Са­дись, — ука­зал кив­ком го­ло­вы на­про­тив. — Так кто же он?
— У не­го сын жи­вёт в Гер­ма­нии. Они здесь на от­ды­хе с ма­терью сы­на. Мы слу­чай­но встре­ти­лись на ули­це.
— Ци­ви­ли­зо­ван­ный эс­ки­мос. Або­ри­ген. Ря­дом с ним под­рос­ток и пол­ная та­кая сень­о­ра лет со­ро­ка пя­ти. Ти­пич­ный аль­фонс. Два дня на­зад я за­ме­тил его на на­бе­реж­ной. Он не сво­дил с те­бя глаз.

Ле­на бы­ла оша­ра­ше­на пе­ре­ме­ной, про­изо­шед­шей с Ри­кар­до. Гла­за, ко­то­рые рань­ше с обо­жа­ни­ем и вос­хи­ще­ни­ем смот­ре­ли на неё как на не­зем­ное су­щест­во и ло­ви­ли каж­дый взгляд и жест, те­перь при­сталь­но и оце­ни­ва­ю­ще сколь­зи­ли по её за­го­ре­лым но­гам. Но­гам, как у по­ро­дис­той ло­ша­ди, с тон­ки­ми уд­ли­нен­ны­ми ик­ра­ми.
— Да? — Ле­на под­жа­ла но­ги, по­креп­че за­тя­ну­ла по­яс бе­ло­го мах­ро­во­го ха­ла­та и удив­лён­но по­жа­ла пле­ча­ми. — Я его, прав­да, не за­ме­ти­ла.
— Всё?
— Мы бы­ли зна­ко­мы дав­но.
— Кто он? Чем за­ни­ма­ет­ся?
— Ког­да мы с ним по­зна­ко­ми­лись, то он со­став­лял го­ро­ско­пы. А во­об­ще, он кан­ди­дат ис­то­ри­чес­ких и фи­ло­соф­ских на­ук. Чем за­ни­ма­ет­ся сей­час, не знаю.
— По­нят­но, — Ри­кар­до, слов­но не­хо­тя, за­тя­нул­ся сле­ду­ю­щей си­га­ре­той. — Ни од­но­му сло­ву не ве­рю.
— Я не об­ма­ны­ваю. У нас был ко­рот­кий ро­ман. Дав­но. И всё.
— Если это прос­то зна­ко­мый, то по­че­му ты мне ни­че­го не ска­за­ла?
— Я не при­да­ла это­му зна­че­ния.
— За­чем по­шла на встре­чу с ним?
— Он ин­те­рес­ный че­ло­век, и мне хо­те­лось узнать, как у не­го сло­жи­лась жизнь.
— Ты бы­ла очень стран­ная эти дни. За­кры­лась в ван­ной на всю ночь. Во­об­ще, ска­жи, за­чем ты по­еха­ла со мной?
— Что­бы по­бли­же по­зна­ко­мить­ся.
— Толь­ко по­зна­ко­мить­ся? Раз­ве нуж­но бы­ло ещё что-то го­во­рить, пос­ле то­го как я те­бе зво­нил поч­ти каж­дый день. Ты при­ни­ма­ла от ме­ня по­дар­ки.
— Жа­ле­ешь об этом? За­бе­ри всё.
— Оставь. Пос­ле зна­ком­ст­ва я на­стой­чи­во да­вал те­бе по­нять, что на­стро­ен серь­ёз­но. По­еха­ла со мной в дру­гую стра­ну — зна­чит, ко мне есть сте­пень до­ве­рия. Или ты ре­ши­ла ме­ня ис­поль­зо­вать, прос­то так про­ка­тить­ся, по­за­го­рать?
— Не кри­чи на ме­ня! Рус­ские жен­щи­ны при­ни­ма­ют по­дар­ки как знак вни­ма­ния, и это ни к че­му их не обя­зы­ва­ет. Мы ма­ло зна­ли друг дру­га, и мне ка­за­лось, что ра­но го­во­рить об этом.
— Вот и при­шло вре­мя. Уве­рен, что преж­де чем по­ехать со мной в дру­гую стра­ну, рас­спро­си­ла всех, ко­го зна­ешь из ру­ко­водст­ва за­во­да, кто я. Бу­дет луч­ше для всех, если ни­ка­кой сум­ки на пло­ту не бу­дет.

Ле­на по­ду­ма­ла, что во­об­ще ни­че­го не спра­ши­ва­ла ни у ко­го и ро­ди­те­лям на­пле­ла что-то про Дом от­ды­ха с под­ру­гой.
— А если дой­дёт до до­про­са, то по­ли­ции ска­жем, — про­дол­жал он, — что ты бы­ла со мной всю ночь и весь ве­чер.
— Ты ду­ма­ешь, что по­ли­ция за­ин­те­ре­су­ет­ся?
— Как, по-тво­е­му, мил­ли­он дол­ла­ров — это мно­го или ма­ло?
— В мо­ём по­ни­ма­нии, это очень боль­шие день­ги. Мне бы их хва­ти­ло на всю жизнь. И да­же боль­ше!
— Очень мно­гие ду­ма­ют так же.
— Но кто об этом зна­ет?
— За боль­ши­ми день­га­ми всег­да тя­нет­ся след. Со­лё­ные день­ги. Плот. Те­ло то­го, кто за эти день­ги, по тво­им рас­ска­зам, так цеп­лял­ся. Или твой эс­ки­мос от­це­пил его, а по­том дол­го дер­жал го­ло­ву под во­дой?
— Он не мог это­го сде­лать. Ты его не зна­ешь. И он не эс­ки­мос. По­че­му ты не по­мо­жешь мне?

Ри­кар­до вы­пря­мил­ся во все свои метр де­вя­нос­то
— Что ты хо­чешь? Ты мо­жешь ска­зать, на­ко­нец? Хо­чешь, чтоб я по­мог те­бе при­вез­ти эту сум­ку в Рос­сию? Или ты взвол­но­ва­на про­изо­шед­шим, мо­им вне­зап­ным пред­ло­же­ни­ем? Со­мне­ва­ешь­ся во мне и не мо­жешь при­нять важ­но­го ре­ше­ния?

Ле­на по­ни­ма­ла, что Ри­кар­до ки­да­ет ей, как мя­чи, под­сказ­ки от­ве­тов.
Ло­ви лю­бой, и бу­дет пра­виль­но. Ну же?!
— Не знаю. Я ус­та­ла и ни­че­го не со­о­бра­жаю.

Ле­на вы­шла на бал­кон. Сгу­ща­лись су­мер­ки. Слов­но взлёт­ная по­ло­са, за­го­ра­лись ог­ни го­ро­да, рас­тя­нув­ше­го­ся вдоль чер­ты по­бе­режья. С од­ной сто­ро­ны оке­ан, с дру­гой — рав­ни­на с ред­ки­ми олив­ко­вы­ми ро­ща­ми. С ниж­ней тер­ра­сы у фон­та­на до­но­си­лись зву­ки сак­со­фо­на.
— Мне не­вы­год­но вы­став­лять се­бя иди­о­том. В лю­бом слу­чае я бу­ду го­во­рить, что весь ве­чер и всю ночь мы бы­ли вмес­те. Ру­га­лись. Рас­ста­ва­лись, ми­ри­лись.

Ри­кар­до сно­ва за­ку­рил.
«Не вы­но­шу за­па­ха та­ба­ка», — Ле­на вер­ну­лась в но­мер.
— Ког­да ты ис­чез­ла пос­ле ужи­на, я ду­мал, что ты, за­га­доч­ная рус­ская ду­ша, ре­ши­ла про­гу­лять­ся. По­быть од­на, как ты вы­ра­жа­ешь­ся. По­том вспом­нил гла­за то­го пар­ня.

Гроздь тём­но­го ви­но­гра­да, све­сив­ша­я­ся из ва­зы на сто­ле, на­по­ми­на­ла, что во рту не бы­ло ни крош­ки со вче­раш­не­го дня. Ле­на го­лод­ны­ми гла­за­ми смот­ре­ла на ви­но­град, не ре­ша­ясь от­щип­нуть от гроз­ди, по­ни­мая, что этим на­ру­шит ка­кое-то рав­но­ве­сие, ко­то­рое на­ко­нец-то про­яви­лось в жиз­ни.

Ри­кар­до пе­ре­хва­тил её взгляд.
— Сей­час идём на ужин, по­том со­би­ра­ем че­мо­да­ны.

Се­рое платье, ко­то­рое за­ду­мы­ва­лось как са­мое скром­ное и не при­вле­ка­ю­щее вни­ма­ния, уди­ви­тель­ным об­ра­зом под­черк­ну­ло за­гар, каш­та­но­вые блес­тя­щие во­ло­сы, женст­вен­ную округ­лую фи­гу­ру.

От вол­не­ния и бес­сон­ной но­чи гла­за бы­ли в пол-ли­ца.

«Да­ма-ма­да­ма», — вспом­ни­ла она вы­ра­же­ние тёти, ко­то­рая всег­да срав­ни­ва­ла её с ко­зыр­ной да­мой из кар­точ­ной ко­ло­ды.

Ле­на под­кра­ши­ва­ла гу­бы и от не­ожи­дан­нос­ти ви­де­ния вздрог­ну­ла. Из глу­би­ны зер­ка­ла при­бли­жал­ся Ри­кар­до. Это бы­ло по­хо­же на об­ряд га­да­ния: из глу­би­ны ком­на­ты, осве­щён­ной бра, слов­но по ко­ри­до­ру из от­ра­жён­ных в зер­ка­лах го­ря­щих све­чей, всё бли­же и бли­же под­хо­дил к ней вы­со­кий за­го­ре­лый муж­чи­на в бе­же­вом по­ло и джин­сах.

Ле­на по­чувст­во­ва­ла на пле­чах его силь­ные ру­ки.

Они смот­ре­ли друг на дру­га в зер­ка­ло.
— Твой рот как туз чер­вей, — сквозь зер­каль­ную гладь Ри­кар­до слов­но за­но­во изу­чал ли­цо мо­ло­дой жен­щи­ны. — А туз всег­да прав.

Она спо­кой­но встре­ти­лась с ним взгля­дом в зер­ка­ле и про­мол­ча­ла.
— Мы мо­жем быть очень-очень счаст­ли­вы…

Про­зрач­ный хрус­таль­ный лифт, бес­шум­но ми­нуя все эта­жи, опус­тил­ся в холл. Ед­ва сту­пив на ко­вер, она хо­те­ла мет­нуть­ся на­зад. Ри­кар­до сжал её ру­ку.
Ле­на чуть не вскрик­ну­ла от бо­ли.
В хол­ле сто­ял по­ли­цей­ский и раз­го­ва­ри­вал с пор­тье.

Пе­ред тем как вы­ехать на шос­се, ма­ши­на про­би­ра­лась сквозь пу­та­ни­цу тес­ных го­род­ских улиц, где по про­ез­жей час­ти сно­ва­ли ту­да-сю­да от­ды­ха­ю­щие, не об­ра­щая вни­ма­ния на сиг­на­лы ма­шин. Пья­ные го­ло­са, му­зы­ка из ба­ров, кри­ки за­зы­вал, пуль­си­ру­ю­щая рек­ла­ма дис­ко­тек, улич­ные му­зы­кан­ты — всё сли­лось в од­ну нескон­ча­е­мую ме­ло­дию бес­печ­нос­ти и быст­ро­теч­нос­ти жиз­ни от­пус­ка.

Ма­ши­на пе­ре­ме­ща­лась по ули­цам, то и де­ло оста­нав­ли­ва­ясь, что­бы про­пус­тить ту­рис­тов, ко­то­рые бы­ли глав­ны­ми дейст­ву­ю­щи­ми ли­ца­ми на этом празд­ни­ке жиз­ни: об­го­рев­шие упи­тан­ные под­рост­ки, ко­то­рые ве­ли под ру­ки свою за­мет­но пе­ре­брав­шую пор­ту­галь­ско­го ви­на ма­ма­шу; то па­роч­ка, ко­то­рая не на­шла бо­лее под­хо­дя­ще­го ме­с­та для по­це­луя, чем са­мая се­ре­ди­на про­ез­жей час­ти. Кри­ки и свист­ки, ком­мен­та­рии про­хо­жих, ле­тев­шие со всех сто­рон, толь­ко рас­па­ля­ли лю­бов­ный пыл, и пар­ни с му­ску­ли­с­ты­ми смуг­лы­ми тор­са­ми, как у мо­ло­дых бо­гов, про­дол­жа­ли пре­лю­дию.

Ед­ва не уго­див под ко­ле­са, пе­ред ма­ши­ной про­ско­чил чер­но­ко­жий маль­чиш­ка, за­жи­мая под­мыш­кой жен­скую су­моч­ку. Ле­ну рез­ко от­бро­си­ло на­зад, ког­да Ри­кар­до с си­лой на­жал на тор­мо­за: вслед за маль­чиш­кой, об­го­няя по­ли­цей­ско­го не­слась, как ди­но­завр на охо­те, туч­ная тем­но­ко­жая да­ма с освет­лён­ны­ми кур­ча­вы­ми во­ло­са­ми, про­кла­ды­вая путь в тол­пе сво­ей не­бы­ва­лых раз­ме­ров гру­дью.

Ма­ши­на вы­бра­лась на­ко­нец на яр­ко осве­щён­ное шос­се и, на­брав ско­рость, по­ле­те­ла в сто­ро­ну Лис­са­бо­на.

Ночь прос­ти­ра­ла над оке­а­ном свои тём­ные боль­шие крылья. Пря­мое шос­се, как луч ма­я­ка, ука­зы­ва­ло до­ро­гу че­рез вы­жжен­ные солн­цем по­ля и апель­си­но­вые ро­щи.
— Оста­но­ви! Мне нуж­но те­бе ска­зать кое-что! Очень важ­но.
— Слу­шаю те­бя, — Ри­кар­до на­да­вил на газ.
— Оста­но­ви. По­жа­луй­ста.

БМВ с виз­гом оста­но­ви­лось у за­пра­воч­ной стан­ции.
— Я хо­чу за­брать день­ги.

Пос­ле дол­го­го мол­ча­ния, муж­чи­на про­из­нёс.
— Я ждал, ког­да ты это ска­жешь.
— Ты по­мо­жешь мне?

Они вто­рой день уже бы­ли в пу­ти.

Ока­за­лось, что всё очень прос­то. Раз­вер­нуть­ся и ехать к пля­жу. Спус­тить­ся по жёст­кой су­хой тра­ве, из­бе­гая скри­пов лест­ни­цы. Вы­ко­пать сум­ку, пе­ре­ло­жить мок­рые пач­ки в плас­ти­ко­вый па­кет из су­пер­мар­ке­та и, не чувст­вуя бо­ли, цеп­ля­ясь ру­ка­ми за кор­ни су­хо­го кус­тар­ни­ка и ка­мен­ные усту­пы ост­рых скал, вска­раб­кать­ся на­верх.
— Дол­го.
— От­счи­ты­ва­ла свою по­ло­ви­ну.

Ниж­ний Нов­го­род-Ан­дор­ра

Про­дол­же­ние сле­ду­ет