Был ли в действительности подобный разговор с кем-то из старших родственников или знакомых, с уверенностью сказать нельзя, хотя Кира Николаевна Гамалея утверждала, что перед уходом на фронт такой разговор происходил у Гайто с отцом Татьяны — Александром Николаевичем Пашковым.

Но нам вполне достаточно литературного факта — он отражает раздумья реального Гайто Газданова.

Далее дядя Виталий высказывает несколько мыслей, которые, очевидно, являются мыслями самого писателя в ту пору, когда он пишет свой роман, и которые, несомненно, лягут в основу его мировоззрения до конца дней:

«…никогда не становись убеждённым человеком, не делай выводов, не рассуждай и старайся быть как можно более простым. И помни, что самое большое счастье на земле — это думать, что ты хоть что-нибудь понял из окружающей тебя жизни. Ты не поймёшь, тебе будет только казаться, что ты понимаешь; а когда вспомнишь об этом через несколько времени, то увидишь, что понимал неправильно. А ещё через год или два убедишься, что и второй раз ошибался. И так без конца. И всё-таки это самое главное и самое интересное в жизни».

Гайто Газданов поступает так, как решил сам. Он уходит с белой армией на бронепоезде. Он покидает мать, Клэр, друзей, знакомых, гимназию, жизнь школьника ради жизни (или смерти) воина, солдата, человека, активно творящего историю.

Семейство Пашковых тоже покидает Харьков и отправляется в Пятигорск. Вместе с ними уезжает мать будущего писателя Вера Николаевна. Она стремится ближе к родным местам.

Бронепоезд

Бронепоезд — один из символов гражданской войны в России. Как тачанка. Как будёновка. Как перекрещенные пулемётные ленты на груди матросов.

Бронепоезд, то есть бронированный поезд, отличался от обычного поезда не только тем, что его паровоз и некоторые вагоны были покрыты броней. Прежде всего, паровоз занимал не обычное место впереди состава, а в самой середине. При формировании бронепоезда спереди и сзади бронепаровоза ставятся бронеплощадки, на каждой из которых крепятся одна-две пушки и от трёх до шести пулеметов. Обычно в состав входило две-четыре бронеплощадки для стрельбы по наземным целям и одна-две бронеплощадки для отражения атак с воздуха и с земли.

Спереди и сзади состава прицеплялись по две контрольные платформы, которые должны предотвращать подрыв бронепоезда на минах. На этих площадках обычно перевозились различные материалы для ремонта железнодорожных путей. Управление всем поездом и ведением огня осуществлялось из рубки, где у начальника бронепоезда были установлены приборы внутренней и внешней связи и приборы наблюдения.

В бронированных, а иногда и в обычных вагонах такого поезда находились солдаты, которые участвовали в десантах.

Вот такой бронепоезд стал местом службы для Гайто Газданова. В романе «Вечер у Клэр» много страниц уделено и действиям бронепоезда, и спутникам Гайто в более чем годовом путешествии по России.

Сотни таких бронепоездов двигались в разных направлениях по железным дорогам России во время гражданской войны.

Наличие брони и способность к маневрированию не всегда спасали солдат и технику. Бронепоезда взлетали на воздух, их обстреливали из пушек, иногда их атаковала даже конница.

Гайто приходилось бывать в разных переделках. Но главное его место в боях — пулемётная платформа.

Удивительно, но, кроме свидетельств самого писателя, рассыпанных в его произведениях, почти ничего не сохранилось о том суровом, страшном, переломном времени, когда он вместе с другими солдатами и офицерами бронепоезда двигался с боями с севера на юг.

В Российском Государственном архиве литературы и искусства хранится письмо неведанного Алексея Павлика. Письмо адресовано поэту и переводчику Георгию Шенгели и отправлено из Экибастуза в 1956 году.

Само место, откуда отправлено письмо, кое о чём говорит. В Экибастузе в те годы обитали в большом числе бывшие узники лагерей, оставшиеся там на поселении. Мы не знаем подробной биографии Алексея Павлика, о себе он сообщает лишь краткие данные: бывший участник Гражданской войны, любитель поэзии (он просит Шенгели прислать свою книгу), переводчик с чешского (переводил рассказы Гашека)… Далее в его письме следует несколько загадочных фраз, которые имеют отношение к нашему герою.

Павлик пишет о себе: я покрестный брат Гайто Газданова по Первой конной («Вечер у Клэр», Горький, «Звенья»).

В 1956 году какой-то человек знал о Гайто Газданове на родине! Попробуем разобраться. Во-первых, покрестный брат по Первой конной. Выражение «покрестный брат» имеет строго определённое значение: согласно Далю это — брат по кресту, то есть тот, кто поменялся тельным крестом с другим человеком. Но при чём тут Первая конная? По всей видимости, Алексей Павлик при допросах (очевидно, он был арестован по доносу как участник Белого движения) настаивал на том, что воевал в рядах Первой конной армии С. М. Будённого. Проверить это, конечно, было не совсем легко, поскольку личный состав Первой конной за годы Гражданской войны нёс большие потери, и учесть каждого вступившего в ряды армии не всегда представлялось возможным.

Вполне вероятно, что Алексей Павлик служил на одном бронепоезде с Гайто Газдановым и во время одного из десантов попал в плен к будённовцам и у них остался. Такое нередко случалось. И вполне возможно, что он действительно обменялся крестом с Гайто. А впоследствии, уже в мирное время, следил за его судьбой (профессия позволяла ему знакомиться с зарубежными изданиями — в том числе и русскими). Тогда понятно, что он мог прочитать «Вечер у Клэр». Более того, он каким-то образом знал о переписке Газданова и Горького, значит, допустимо, что ему был знаком отзыв Горького о романе Газданова.

«Звенья» тут, конечно, ни при чём. Но это вполне объяснимо ошибкой памяти: ведь Павлик вспоминает о Газданове и его романе спустя более четверти века с момента их возможной последней встречи.

Сегодня стало популярным бессмысленное выражение: рукописи не горят. Горят! Да ещё как! Историческая наука, литература, культура в целом лишилась очень многих свидетелей именно из-за того, что рукописи, да и любые документы горели на протяжении веков очень часто. Однако не будем терять надежды, что всё же связь между Алексеем Павликом и ныне знаменитым писателем Гайто Газдановым рано или поздно получит какое-то подтверждение из найденного письма, записки или какого-то официального документа…

Из романа «Вечер у Клэр» мы знаем, что солдаты бронепоезда не раз вступали в схватки с кавалеристами Первой конной. Тем более нам интересно высказывание певца Первой конной, который прошёл в её рядах тысячи боевых вёрст. Мы имеем в виду Исаака Бабеля, автора «Конармии».

Юрий Анненков в книге «Дневник моих встреч» рассказывает, в частности, о своей встрече с Бабелем в Париже в ноябре 1932 года: «Мы встретились. Разговор был исключительно на тему: как быть?

— У меня — семья: жена, дочь, — говорил Бабель, — я люблю их и должен кормить их. Но я не хочу ни в коем случае, чтобы они вернулись в советчину. Они должны жить здесь на свободе. А я? Остаться тоже здесь и стать шофером такси, как героический Гайто Газданов? Но ведь у него нет детей!» Обрываем на этом месте монолог Бабеля, поскольку главное сосредоточено для нас в двух последних приведённых строках.

Итак, Бабель был знаком с Газдановым. И не только знал его «Вечер у Клэр», но и семейное положение автора романа. Насколько близки были их отношения? Об этом мы, вероятно, никогда не узнаем. Но о том, что они встречались и вели разговоры не только на темы Гражданской войны (это несомненно), но и чисто профессиональные, нам известно от самого Газданова. Вот что он писал 30 ноября 1970 года прозаику и критику Л. Д. Ржевскому: «Я заметил одну вещь: когда приводятся известные и метафорические цитаты из Бабеля, то производят они вообще скорее отрицательное впечатление. А когда читаешь его рассказы целиком — всё кажется более или менее естественным. Сам Бабель, собственно говоря, от своего писательского стиля был не в восторге, о чём мне он как-то сказал».

Итак, Газданов и Бабель были не случайными знакомыми. Вполне возможно, что они встречались и во время Гражданской войны. И в чём абсолютно можно быть уверенными: они хорошо знали творчество друг друга. В первых рассказах Газданова ощущается влияние Бабеля. А называя Гайто Газданова «героическим» Бабель имеет в виду не только его участие в гражданской войне (пусть на чужой стороне — что придаёт оценке Бабеля ещё большую ценность), но и его писательский подвиг: условия, в которых Газданов писал, были невероятно тяжёлыми — напряжённый труд ночного таксиста мало способствовал реализации замыслов молодого писателя. А ведь Газданов к тому же участвовал и в общественной жизни Русского Парижа…

Но вернёмся к временам Гражданской войны. Лучше самого Газданова никто не расскажет, чем была для него эта война. Как в любом художественном произведении, в романе «Вечер у Клэр» немало выдумки, немало фантазии. Роман — это не слепок с действительности, а новая, преобразованная талантом реальность. Но в романе «Вечер у Клэр» Газданов стремился максимально представить свой опыт, дать картину войны такой, какой он её видел, понимал, воспринимал.

Мы уже упоминали о разговоре героя с дядей Виталием. Во время этого разговора Николай (прототипом которого является сам автор) заявляет, что если бы он находился на территории красных, то пошёл бы воевать на их стороне, а поскольку он оказался на территории, занятой белыми, то пошёл с ними. То есть за него решала судьба. Вероятно, Николай так и поступил бы. Но не автор. И поэтому его выбор был сделан тогда, когда Харьков был в руках белых. Ведь ему достаточно было немного подождать, и в город вошли бы красные. Однако Николай (и автор) становится бойцом отступающей Белой армии. Почему? Дяде Виталию он отвечает: потому что они побеждаемые. Вполне допустимо, что так рассуждал романтически настроенный Николай. Но сам Газданов рассуждал явно по-другому. Позиция белых не слишком была ему близка. Они хотели вернуть прежнюю жизнь, пусть без царя, но с прежними порядками, когда всё выглядело (хотя бы внешне) устойчивым. Красные же стремились всё перестроить по-новому. И у них это не слишком хорошо получалось. Белые офицеры были грамотнее красных (Газданов уже успел в этом убедиться), они представлялись ему более близкими по духу. Красные были совсем непонятны. Газданов не слышал, чтобы кто-нибудь из его родственников сражался на стороне красных. А вот на стороне белых воевал мамин дядя, крупный генерал. Так что выбор был сделан не случайно. Конечно, он мог остаться в стороне и продолжать учиться. Но как это возможно, когда решается судьба страны? Как он сможет потом смотреть в глаза людям, пришедшим с полей войны? А что ты сделал для России?

И Газданов был не одинок в своих раздумьях, в своём стремлении ввязаться в бой. Десятки тысяч юношей и девушек уже приняли решение или были на пути к нему, десятки тысяч юношей и девушек стреляли в противников, рубили их саблями, вешали на фонарных столбах… Но кто были их противниками? Те же русские люди, которые думали несколько по-иному. Каждый сражался за свою правду, за свою свободу.

Война — ужасная вещь. Гражданская война ещё более ужасна, ибо в ней идёт саморазрушение не только государства, но и человека, человечности. Жестокость порождает жестокость, умножает её.

Скопившаяся за столетия ненависть крестьян к помещикам выливалась в погромы и разграбление усадеб, уничтожение культурных ценностей, а иногда и убийство тех, в ком безграмотные и нищие крестьяне видели причину всех своих бед. Александр Блок нашёл в себе мужество и принёс покаяние за своих предков перед крестьянами, разграбившими его поместье и уничтожившими ценные книги, реликвии, рукописи.

Однако классовые бои только разгорались.

В народе помнили и Кровавое воскресенье, когда погибло до полутора тысяч мирных демонстрантов, направлявшихся к царю с верноподданнической петицией, и жестокие порки (иногда поголовно целых деревень), которые начались сразу же за принятием закона о запрете телесных наказаний. «Манифест» Николая II, суливший всяческие свободы, принес народным массам лишь новые беды. Казни без суда и следствия стали массовым явлением, причём казненных зачастую хоронили даже без установления фамилии как «бесфамильных».

В эмигрантской литературе общим местом стало расписывать зверства большевиков, красный террор. Однако во многих мемуарных сочинениях спокойным и равнодушным тоном сообщается о десятках, сотнях и тысячах повешенных и расстрелянных пленных (!) большевиков, причём о их виновности в чём-либо даже не упоминается. Вот вспоминается сестра милосердия (!) Татьяна Варнек, обслуживавшая Добровольческую армию: «В первый день нашего похода пришли в селение Великие Хутора… Казаки сразу же повесили на телеграфном столбе учителя-коммуниста, а двух учительниц выпороли.

…Большевиков прогнали — у них было много раненых, остались лежать убитые. Мы взяли наших раненых и въехали в деревню». (Даже мысли не зародилось у этой доброволицы о помощи раненым красным!)

Чуть далее: «Проехали мимо трупов большевиков. Наши санитары и казаки бросились их осматривать и снимать то, что годилось: сапоги, обмотки, брюки». (Не правда ли, весьма смахивает на мародерство? И это со стороны бойцов Добровольческой армии, похвалявшейся своим высоким моральным духом и христианским благочестием!)

А вот вспоминает другой доброволец С. Мамонтов в книге «Походы и кони» о стычке белых кавалеристов с махновцами (известно, что Н. Махно со своими отрядами переходил то на сторону белых, то на сторону красных): «Огонь махновцев смолк, и они побежали по той же дороге, откуда пришли…

Всё же это была победа. Кавалеристы добили раненых и ограбили трупы. Мы вернулись на наши квартиры.

На следующий день пошли по той же дороге. Встреченный вооружённый крестьянин был зарублен, чтобы не дать выстрелом знать махновцам о нашем приближении».

Другой эпизод из этой же книги: «Когда махновцы подошли вплотную и началась стрельба, Костя выпустил две короткие очереди, и всё было кончено…

Прикончили раненых и расстреляли пленных. В гражданскую войну берут редко в плен с обеих сторон».

Очевидно, в последней фразе автор не только хотел самооправдаться, но высказал правду о гражданской войне.

И вот в такой братоубийственной войне участвует Гайто Газданов. (Братоубийственной она была в буквальном смысле. Можно было бы привести многие тысячи примеров, но остановимся лишь на одном характерном. Братья Махровы принимали самое активное участие в этой войне: Пётр Семёнович, генерал-лейтенант, был начальником штаба Вооружённых Сил на Юге России (сначала у Деникина, потом у Врангеля), затем представитель Врангеля в Польше; Василий Семёнович, полковник, в Добровольческой армии с 1918 г., сначала в Дроздовской дивизии, затем офицер связи у Врангеля; Николай Семёнович, генерал-майор в царской армии, с 1918 г. в Красной Армии, в 1918 г. начальник 2-й Московской дивизии, в 1919 г. начальник 3-й стрелковой дивизии 13-й армии, в 1935 г. ему присвоено звание комбрига. Скончался в 1936 г. и похоронен на Новодевичьем кладбище.)

Войну Гайто воспринимал не просто как участник, который полностью отдаётся своим обязанностям, выполняет приказы. Возможно даже не сознавая ещё своего предназначения как писателя, он тонко ощущает все звуки и цвета войны, тишину передышки, он наблюдает за поведением солдат и офицеров в разных ситуациях и составляет своё представление о человеческих характерах и взаимоотношениях людей. Крупная узловая станция Синельниково становится тем отправным пунктом, откуда начался путь солдата артиллерийской команды Гайто Газданова. И путешествие будущего, и уже рождающегося писателя Гайто Газданова. Потому-то он воспринимает войну не как ужасную данность («во время гражданской войны бои и убитые и раненые прошли для меня почти бесследно, а запоминались только некоторые ощущения и мысли, часто очень далёкие от обычных мыслей о войне»), а как развитие сюжета своей жизни, как последовательность событий, встреч, наблюдений, ощущений, которая часто не имеет ни логики, ни смысла, но в каждом моменте которой может быть выражена вся жизнь.

В романе «Вечер у Клэр» Газданов пытается охарактеризовать свою особенность восприятия (впоследствии он это делает и в некоторых других своих произведениях): «…я по-прежнему не владел способностью немедленного реагирования на то, что происходило вокруг меня. Эта способность чрезвычайно редко во мне проявлялась, и только тогда, когда то, что я видел, совпадало с моим внутренним состоянием; но преимущественно то были вещи в известной степени неподвижные и вместе с тем непременно отдалённые от меня: и они не должны были возбуждать во мне никакого личного интереса. Это мог быть медленный полёт крупной птицы, или чей-то далёкий свист, или неожиданный поворот дороги, за которым открывались тростники и болота, или человеческие глаза ручного медведя, или в темноте летней густой ночи вдруг пробуждающий меня крик неизвестного животного. Но во всех случаях, когда дело касалось моей участи или опасностей, мне угрожавших, заметнее всего становилась моя своеобразная глухота, которая образовалась вследствие всё той же неспособности немедленного душевного отклика на то, что со мной случалось. Она отделяла меня от жизни обычных волнений и энтузиазма, характерных для всякой боевой обстановки, которая вызывает душевное смятение».

Способность к анализу своих состояний свидетельствует о духовной зрелости и прочности психики Газданова. Вместе с тем, эти особенности замедленной реакции на внешние раздражители говорят о таких свойствах его психического склада, как способность к самозащите от разрушительного действия сильных факторов социального, физического, морального порядка. В том, что он ушёл на войну в столь юном возрасте, современный психиатр мог бы усмотреть синдром сенсорной жажды, характерный для инфантилов. Сенсорная жажда, то есть потребность во множестве новых и ярких впечатлений, присуща обычно подросткам-фантазёрам, любителям приключений, зачастую теряющим ощущение реальности. Такие подростки склонны к побегам из дому, к бродяжничеству. До некоторой степени эти черты всё же были присущи подростку Газданову, когда он устремлялся в сомнительные компании. Но само понимание этих своих особенностей и их разрушительного характера заставляло самого Гайто преодолевать их. Очевидно, здесь таилась и некоторая раздвоенность психики, которую на протяжении всей жизни Газданов преодолевал. Помогала ему в этом и чисто физическая закалка, тяжёлые физические упражнения, которые он выполнял в течение многих лет, не говоря уж о по-настоящему изнуряющем труде, который его ожидал в той стране, куда его прибило потоком жизни.

Свои ощущения частичной эмоциональной глухоты или слепоты, некоторой заторможенности реакций, восприятия реальных событий как бы через пелену Газданов великолепно передал в романах и рассказах, написанных примерно в то время, когда работал над романом «Вечер у Клэр», или позже. Эти ощущения, хотя и не являются симптомом психического нездоровья, в то же время выражают явственно повышенную эмоциональную восприимчивость и гипертрофированную способность к сопереживанию. И то, что сам писатель называет глухотой, в действительности являлось защитной реакцией организма, спасающей нервную систему от перегрузок.

Нельзя ожидать от творческого человека обычных поступков и обычной реакции обычного человека. Да, он живёт среди других, действует, как другие. Но… до поры до времени. И наступают моменты, когда он поступает вопреки обывательской логике, внешне неразумно, для постороннего взгляда — иногда странно, иногда вызывающе.

Даже написание рассказа, романа, стихотворения, картины, сочинение композитором симфонии или создание балетмейстером балета — разве можно всё это объяснить с позиций разума?

Человеку, который ходит регулярно на завод, в контору, на биржу, в банк, на любую службу и получает регулярно за свой труд деньги, иногда очень большие, трудно, а иногда и невозможно понять человека, который, день за днём в течение многих месяцев и даже лет исписывает сотни листов бумаги, зачёркивает и переписывает… и ради чего? Ради жалких грошей, которые добросовестный чиновник может получить за неделю работы в банке или в каком-нибудь заводоуправлении?

Однако это неодолимое желание воплощения своих мыслей, переживаний, впечатлений, увиденного, услышанного, испытанного, преобразованного сознанием и подсознанием сначала в неясные шевелящиеся картины, оформляющиеся во всё более чёткие образы, получающие определённое обрамление и упорядоченность, это неодолимое желание и есть творческая жизнь, которая зарождается в художнике иногда задолго до реализации творческих потенций.

И в этом отношении роман «Вечер у Клэр» можно рассматривать не просто как автобиографическое произведение молодого человека о своей молодости, любви к девушке и своём участии в Гражданской войне, но и как учебное пособие, демонстрирующее создание литературного произведения, параллельного реальной жизни. Автор как бы говорит нам: вот так со мной произошло, вот с такими людьми я встречался, вот такие горести и несчастья случились со мной и моими близкими, с моей страной… Но сказанное им мгновенно обретает законченное оформление как художественное произведение.

Развёрнутые характеристики персонажей плавно перетекают в воспоминания героя о прошлой жизни, затем так же органично, по ассоциации, автор рассуждает о более или менее общих проблемах, к чему подталкивают его события.

Он наблюдает человека на войне и видит, сколь многообразны типы реакции на реальную опасность, а значит, и многообразны характеры людей. И сами по себе эти наблюдения и размышления образуют в пределах романа отдельные новеллы, которые можно читать с интересом, даже не читая всего романа. И вместе с тем роман — цельное художественное произведение, ёмкое, с богатым разнообразием персонажей, ситуаций, мыслей, движущееся то замедленно, то ускоренно, как и сама жизнь. «Вечер у Клэр» — это роман новаторский по своей форме и несомненно один из великих русских романов ХХ столетия. Своим романом Газданов шагнул в XXI век.

Газданова сравнивали с Набоковым (сам Газданов высоко ценил талант В. Сирина-Набокова, считая его наиболее крупным писателем молодого поколения из «Русского зарубежья»). Однако ни одно из произведений Набокова при всей отточенности стиля этого писателя, виртуозности, мастерстве создания характеров, нельзя поставить рядом с «Вечером у Клэр». Они будут выглядеть бледно, невыразительно, ходульно-конструктивными.

Здесь можно было бы много говорить о причинах, столь резко разграничивающих двух этих писателей. Но достаточно назвать одну: душа. Каждое произведение Газданова живёт живой жизнью, потому что в него вложена душа. Да, мы не можем её пощупать, но ею одухотворены произведения Газданова.

Творчество Набокова, выражаясь его же терминологией: набор кубиков. Набоков — конструктор. Он не лишён остроумия, он игрив, он любит поиграть в кошки-мышки с читателем, любит блеснуть эрудицией, полюбоваться собой (какой я умный!). Но этого недостаточно для настоящей большой литературы, которая, к сожалению, переживает сегодня упадок.

В «Вечере у Клэр» читатель с напряжением следит за передвижениями бронепоезда с севера на юг, за боями, знакомится с солдатами и офицерами, с той эпохой, о которой рассказывает автор, то есть о событиях в России восьмидесятипятилетней давности.

Газданов не ставил своей задачей написать автобиографию или, по крайней мере, воспроизвести ход Гражданской войны на Юге России. Он не был историком и, в общем, держался в стороне от военных дел. Да, он участвовал в боях, да, он проделал долгий путь в рядах армии, но его не увлекала военная карьера, он не стремился осмысливать стратегические и тактические ходы военачальников противоборствующих сторон. Война показана им изнутри и буднично, как она и воспринималась солдатами. Он не придерживается в книге хронологии, не даёт точных формулировок. Это художественное произведение, художник, как давно сказано мыслителем, не выдаёт своё произведение за реальность, не утверждает, что именно так было, а говорит, что так вполне могло быть.

Если бы Газданов скрупулёзно придерживался фактов, то его герой Николай не мог бы сказать своему дяде Виталию, что идёт сражаться за белых, потому что они побеждаемые. Летом 1919 года ещё нельзя было с уверенностью говорить, что белых побеждают. А к осени, когда Газданов пришёл на бронепоезд, позиции белых армий были даже предпочтительнее. На центральном направлении, от Воронежа почти до Чернигова, наступала Добровольческая армия генерала Май-Маевского. В районе Царицына и к юго-востоку от него располагалась Кавказская армия Врангеля. За правым флангом Кавказской армии в направлении Астрахани действовал отряд генерала Драценко. Северо-западнее Кавказской армии от реки Иловли и до Воронежа занимала фронт Донская армия генерала Сидорина. К юго-западу от Добровольческой армии в районе Бахмача и Киева действовали войска Киевской области генерала Драгомирова. На Правобережной Украине оперировала группа Шиллинга.

В середине октября фронт представлял собой гигантскую дугу протяжённостью более 1130 километров. Её вершина была обращена в сторону Москвы, а концы упирались в устье Волги и Днепр. Почти все силы белых армий были сосредоточены на этом огромном фронте.

На наиболее важном, курско-орловском направлении активно действовал 1-й армейский корпус генерала Кутепова, состоявший из отборных дивизий — Дроздовской, Корниловской и Марковской. Кутеповский корпус наносил удары в трёх основных направлениях: в сторону Брянска наступала Дроздовская дивизия; на Орёл — Корниловская дивизия и в направлении Ельца — Марковская дивизия. За правым флангом корпуса в районе Воронежа действовали кавалерийские корпуса генералов Мамонтова и Шкуро. Левый фланг прикрывал 5-й кавалерийский корпус генерала Юзефовича.

Белые армии представляли в этот период ещё огромную силу. Однако кровопролитные бои против красных частей, пополнение за счёт взятых в плен солдат, на которых особенно нельзя было надеяться, бесконтрольные грабежи местного населения, наконец, разложение армейской верхушки (А. И. Деникин 27 ноября 1919 г. был вынужден освободить генерала Май-Маевского от должности командующего армией за разложение тыла и кутелок) — всё вместе постепенно приводило к развалу фронта, распадению частей, отступлению и, в конечном счёте, бегству под напором Красной армии.

Один из наиболее талантливых и уважаемых генералов барон Пётр Николаевич Врангель, который стал последним главнокомандующим Вооружёнными Силами на Юге России, в своих воспоминаниях позже писал, указывая одну из основных причин поражения: «Войска обратились в средство наживы, а довольствие местными средствами — в грабёж и спекуляцию.

Каждая часть спешила захватить побольше. Бралось всё; что не могло быть использовано на месте — отправлялось в тыл для товарообмена и обращения в денежные знаки. Подвижные запасы войск достигли гомерических размеров — некоторые части имели до двухсот вагонов под своими полковыми запасами. Огромное число чинов обслуживало тылы…

Армия развращалась, обращаясь в торгашей и спекулянтов».

Бойцы Красной армии тоже не были ангелами, об этом ярко писал в своей «Конармии» И. Бабель.

Если на той части России, где у власти были большевики, в газетах и журналах писали о белом терроре, то различные издания Юга России были полны описаний красного террора. Впоследствии историк и публицист С. П. Мельгунов обобщил эти данные в книге «Красный террор в России», изданной в Берлине в 1924 году.

Но, очевидно, моральный дух в красноармейских частях был выше, к тому же воспитательная работа, которую вели комиссары, убеждала их, что они защищают свою землю, в то время как в Белой армии цели борьбы не были даже чётко сформулированы. Лишь на последнем этапе, когда армия практически была разбита, Врангель, чтобы поднять дух солдат пообещал им дать землю. Но было уже поздно, тем более что земля была обещана крестьянам большевиками гораздо ранее (правда, эсеры утверждали, что пункт о земле был списан из их программы Лениным и Бухариным).

Газданов в своей книге не занимался никакими обобщениями, но показал реальные ужасы гражданской войны через судьбы и характеры её участников. На двух-трёх страницах он нарисовал картину войны, при этом без трупов, но столь выпукло, что её хватило бы на целый роман.

Вот солдат после попадания снарядов в бронированную площадку кричит: «Ой, Боже ж мой, ой, Мамочка!»

Вот он видит, как смятение в боевой обстановке охватывает и трусливых и храбрых. «Но особенно чувствительны были простые люди, крестьяне, сельские рабочие; у них и храбрость, и страх выражались сильнее всего и доходили до равной степени отчаяния — в одних случаях спокойного, в других безумного, — как будто это было одно и то же чувство, только направленное в разные стороны. Те, которые были очень трусливы, боялись смерти потому, что сила их слепой привязанности к жизни была необычайно велика; те, которые не боялись, обладали той же страшной жизненной силой, — потому что только душевно сильный человек может быть храбрым».

Газданов показывает и непостижимые формы трусости, и невероятные формы храбрости.

«Полковник Рихтер, командир бронепоезда “Дым”, лежал, я помню, на крыше площадки, между двумя рядами гаек, которыми были свинчены отдельные части брони. Неприятельский снаряд, с визгом скользнув по железу, сорвал все скрепы, бывшие слева от полковника: он даже не обернулся, лицо его оставалось неподвижным, и я не заметил решительно никакого усилия, которое он должен был сделать, чтобы сохранить хладнокровие».

Газданов называет тот бронепоезд, на котором его герой Николай Соседов служит, именем «Дым». Как на самом деле назывался бронепоезд, на котором воевал Газданов, установить невозможно. Ни свидетелей, ни документов, вносящих ясность в этот вопрос, не сохранилось. Одно можно утверждать наверняка: название бронепоезда автор умышленно изменил, потому что в то время, когда вышел роман, могли ещё оставаться живыми участники тех боев, тех стычек, герои и трусы, и после общих испытаний Газданов не хотел тыкать пальцем в тех, кто, возможно, и вёл себя недостойно.

Но бои и бронепоезда так находили друг на друга, что персонажи романа и ситуации приобретали типический характер.

Кубанская атаманша Нина Фёдоровна Бурова в книге воспоминаний «Река времён», вышедшей в Вашингтоне в 1990 году, писала: «В ненастную декабрьскую погоду 1919 года мой муж, двое маленьких детей и я на бронепоезде “Мстислав Удалой” отступали от Харькова, с многочисленными остановками, починками разобранного пути, с боями и перестрелками с красными. На столбах, на семафорах раскачивались повешенные. Чья это была расправа и кто болтался на верёвках — имена их Господу известны…» Сестра милосердия Т. Варнек упоминает бронепоезд «Гундоровец». По югу передвигался и бронепоезд «Владимир Мономах»…

Военные будни бойцов бронепоезда состояли не только из боёв, перестрелок, ремонта путей и ухода от погони. Герой Газданова близко знакомится со своими сослуживцами — солдатами, которые могли бы дать фору знаменитому американскому коммивояжеру и теоретику психологии рыночных отношений Дейлу Карнеги. Командир послал Николая купить в деревне свинью. Однако никто ему не продал. Тогда ему предложил помочь солдат Иван: «“Идёмте со мной, — сказал он мне, — и зараз свинью купим”. Я пожал плечами и опять пошёл в деревню. В первой же избе — той самой, где мне сказали, что свиней нет, — Иван купил за гроши громадного борова. Перед этим он поговорил с хозяином об урожае, выяснил, что его дядька, живущий в Полтавской губернии, ближайший друг и земляк зятя хозяина, похвалил чистоту избы, хотя изба была довольно грязная, сказал, что в таком хозяйстве не может не быть свиньи, попросил напиться, и кончилось это тем, что нас накормили до отвала, продали свинью и проводили за ворота».

В одной фразе, сказанной автором вскоре после описанного эпизода, коротко, но вполне чётко выражена одна из коренных причин и революции, и гражданской войны: «И всегда бывало так, что там, где мне приходилось иметь дело с крестьянами, у меня ничего не выходило; они даже плохо понимали меня, так как я не умел говорить языком простонародья, хотя искренне этого хотел».

Классовое разделение, непонимание, бездна между образованным средним классом и миллионами нищего необразованного крестьянства (из которого, в основном, и рекрутировалась армия) в конечном счёте явились полем битвы между двумя большими группами одного народа.

Газданов в калейдоскопических эпизодах даёт движущуюся картину отступления белых армий из Крыма и отплытие в неизвестность, в Стамбул.

Примерно в это же время, когда бронепоезд мотался по Крыму, на юг России через Турцию устремляется будущий друг Газданова, увы, не оставивший о нём ни слова воспоминаний, Вадим Андреев, сын знаменитого писателя. Он проделал огромный путь из Финляндии через всю Европу, чтобы спасать Россию от большевиков. Но помощь его оказалась уже ненужной. С отступающим белым воинством он снова оказывается в Турции и здесь, в русском лицее происходит знакомство Вадима Андреева, Владимира Сосинского, Даниила Андреева и Гайто Газданова. Для каждого из них эта встреча окажется очень важной. Возможно, именно здесь литературные споры, обмен мнениями о поэзии, о художестве разожжёт в них творческий огонь. И они пристально потом следили за успехами друг друга. Они были почти однолетками. Самым молодым оказался Газданов. Его литературный багаж заключался лишь в огромном жизненном опыте и желании себя выразить. У его новых знакомцев были уже написаны и стихи, и рассказы.

Но самым знаменитым станет всё же он, Газданов, хотя много будет сказано хорошего о прозе Сосинского и поэзии Андреева. Почему никто из них не вспомнит потом о Газданове?

Одна из главных причин, и тут придётся несколько забежать вперёд: будущая работа Газданова на радио «Свобода». Тем не менее Вадим Андреев, отдавая дань памяти своего уже покойного друга назовёт одну из последних повестей «История одного путешествия» — именно так назван второй роман Газданова. А в другой повести — «Возвращение в жизнь» — он почти дословно цитирует Газданова.

— Для меня революция была и остаётся самым светлым из всего, что есть в мире. Единственное, ради чего стоит жить… — говорит один из персонажей повести Андреева.

И именно так рассуждают и некоторые герои Газданова.

Потому что революция — это движение, вихрь, рождение нового, ещё неведомого, это прорыв в будущее… Так думал не один Газданов. Но каким станет это будущее? Гражданская война перебаламутила все представления. Не светлым раем оказался этот прорыв, а чередой испытаний, бед, утраты иллюзий.

Теперь перед Газдановым открывалась новая страница жизни — и где-то в отдалении, в дымке, зародилась ещё не вполне для него объяснимая надежда на встречу с Клэр. Клэр в романе была француженкой, но как Татьяна могла снова появиться на его пути здесь, вдали от родины? И в любом случае между этой невероятной встречей и им, Гайто Газдановым, лежал турецкий берег, неумолимо выдвигавшийся из свинцовых, грязных вод Босфора.