***
Понятно, что останется немного:
какой-то отблеск света на щеке,
рассветная похмельная изжога,
и силуэт в туманном далеке

Но этих кадров хватит Михалкову,
чтоб снять, допустим, мега-сериал,
последним эпизодом постановы
пустив довольно странный ритуал,

где мы с тобой встречаемся в метро у
сигнальщика на фоне чьих-то рож.
Тебя потом сыграет Рассел Кроу,
и весь фейсбук напишет: «Как похож!»

Ну, или, скажем, сдуру астрономы
отправят в космос наши голоса.
Ты помнишь, как тогда, у гастронома,
я рассмеялась прямо в небеса?

Ведь я тогда впервые осознала,
что наша крепость мне не по плечу.
Луна плыла таблеткой люминала,
прописанной какому-то врачу

и выданной по странному рецепту,
где нет ни слов, ни штампа, ни чернил.
так аромат тревожил мой рецептор -
гермес жардин чего-то сюр ле нил.

Как много в этом мире чудной боли,
хотя не так лихи мои дела.
Но я к тебе пишу, чего же боле.
А лучше бы молчала и пила.

Искоростень
И когда первый голубь вернулся на двор,
и блеснул в его лапках огонь как топор,
закричали, забегали во хмелю.
«Видишь, радость моя, как люблю».

Не закат в небе ярок, сверкающ и ал, -
это город во славу твою запылал,
возвещая и царство моё, и зарю.
«Видишь, радость моя, что творю».

Твои плечи, подобные сильным крылам,
две верхушки берез разнесли пополам.
Кровь и слёзы собрали песок и трава.
«Видишь, радость моя, я права».

Как воды пересохшая просит гортань,
так нутро моё алчет собрать эту дань,
пусть их пепел отныне дрожит на ветру,
я теперь никогда не умру.

То не в небо вздымаются вспышки огня -
это ты, моя радость, целуешь меня.
И запомнят навеки нас вместе
те, кто после простят и окрестят.


Панночка
                        Андрею Явному
над хуторами месяц серебрист
висит нерукотворен и сияющ
а ты у нас гляжу семинарист
вот ты-то надо мной и почитаешь

читай мой самый светлый чистый друг
чтоб ожила нечистая подруга
смотри как я хожу теперь вокруг
пока тебя корежит в центре круга

губами меловой предел сотри
и дли мой первый вздох как можно дольше
три птицы жили у меня внутри
их было три но третьей было больше

лица мерцает призрачный овал
и круг кольцо для вечного супруга
но я всего лишь медь а ты кимвал
звеним не ударяясь друг о друга

так майское вершится колдовство
так песнь любви родится всеблагая
смотри я позвала тебе кого
и он стоит и смотрит не мигая

поскольку ты один теперь из них
кто ищет и навеки не обрящет
не убоишься ужасов ночных
не убоишься днем стрелы летящей

***
Улица Пушкина, дом Колотушкина,
там, где рыдаю на грязном полу.
Перед глазами кровавыми мушками
ткётся тоннель в беспроглядную мглу.

В пальцы осколки впиваются иглами -
девять тарелок, три чашки, дисплей.
Кто увлекается детскими играми,
будет водить до предсмертных соплей.

Вот я свой взгляд устремляю на лампочку,
щёки изрезанной гладя рукой.
Бабкино солнышко, папина лапочка,
как доскребла ты до жизни такой.

Первых две буквы из странного имени
ты всем убогим твердила всегда.
Нынче же воешь кому-то: «Спаси меня!»
словно впервые случилась беда.

Сколько ни гадь — а в тебя всё поместится!
Что ж за бездонное ты существо!
В небе счастливая звёздочка светится,
ангелы празднуют там Рождество.

Что ж ты к ним лезешь с позорными просьбами -
В мире важнее бывают дела.
Я выдыхаю: «Прости меня, Господи.
Боже, прости меня, что отвлекла!»

***
Уже ловила взгляд твой томным взглядом,
уже двусмысленный тебе слагала стих.
но мы с тобой пока не спали рядом,
и вроде предпосылок никаких.

Допустим, что... Ну ладно — не допустим.
Действительно — зачем нам допускать?
Но все мы были найдены в капусте,
и все ложимся в общую кровать.

Прохладная бескрайняя постелька -
там будет место каждому дано:
и тем , кто в среду напивался в стельку,
и тем, кто в воскресенье шёл в кино.

И плиты, словно спинки раскладушек,
над нами встанут в стройные ряды,
закружит снег, как перья из подушек,
и включится ночник большой звезды.

И этой бесконечно длинной ночью
для всех свершится сладостное то,
что каждый будет спать — кто с кем захочет,
и просыпаться, с кем захочет кто.

И мы — проснёмся вместе спозаранку,
спрошу, ну, как спалось тебе со мной.
И ты, смеясь, ответишь: «Слушай, Данка,
так долго!» — и начнётся выходной.

Про неё
опять начать рассказ про мужиков,
но это длится сорок сороков
не зарастут к возлюбленным дороги
однако сколько можно, ё-моё,
мы лучше вам расскажем про Неё,
она сложнее, чем казалась многим

от палачей награды не проси
помазанным на царствие Руси
любой готов отвесить оплеуху
здесь коли не унынье, так война,
но снова улыбается она:
«придумаю иную развлекуху»

и ночью слышит гулкий царский двор
не зАговор — любовный заговОр
здесь льются в рот диковинные вина
хоть титул ей пока великоват,
она спасётся криками «Виват!»
и будет в дым пьяна и неповинна

короны раздаются не за так
кто этот стих не понял, тот дурак
но наш рассказ и так был слишком ёмким
...перед дворцом ликует вся страна
пока она вас крестит из окна
и думает: «Орлов или Потёмкин?»