Воз­ле све­жих мо­гил, по­кры­тых обиль­но пих­то­вы­ми ла­па­ми, зем­ля бы­ла мок­рая пос­ле не­дав­не­го дождя. Слад­ко­ва­то-при­тор­ный за­пах пре­лой пих­ты сте­лил­ся по клад­би­щу, сме­ши­ва­ясь с дру­ги­ми за­па­ха­ми мо­ло­до­го ле­са. Не­боль­шие ещё со­сен­ки рос­ли впе­ре­меж­ку с та­ки­ми же мо­ло­ды­ми бе­рёз­ка­ми, а в оград­ках тут и там ку­с­ты че­рёму­хи и си­ре­ни.

Вдоль до­ро­ги тра­ва бы­ла вы­со­кая и гус­тая, кое-где её вы­ка­ши­ва­ли для коз и кро­ли­ков жи­те­ли близ­ле­жа­щих до­мов.

Клад­би­ще бы­ло не ста­рым (хо­ро­нить на нём на­ча­ли лет око­ло трид­ца­ти на­зад) и за­ни­ма­ло три боль­ших пря­мо­уголь­ных участ­ка, огра­ни­чен­ных про­ти­во­по­жар­ным рвом, от­де­лив­шим клад­би­ще от ле­са. С про­ти­во­по­лож­ной сто­ро­ны от ли­нии ЛЭП по­гост окан­чи­вал­ся ого­ро­да­ми, ко­то­рые спус­ка­лись от­ло­го к ручью. Ле­вая сто­ро­на клад­би­ща, где рас­по­ла­гал­ся дом смот­ри­те­ля, бы­ла кру­то об­ре­за­на же­лез­но­до­рож­ной вет­кой, ко­то­рая ухо­ди­ла сна­ча­ла впра­во, а за­тем вле­во, вдоль ре­чуш­ки Тай­шет­ки. За­тем пе­ре­се­ка­ла её и пря­мо устрем­ля­лась вдаль, к Са­я­нам.

Стро­и­тельст­во «трас­сы му­жест­ва» бы­ло толь­ко-толь­ко за­кон­че­но, сквоз­ные по­ез­да ещё не хо­ди­ли, но Аба­кан­ка, как её про­зва­ли мест­ные жи­те­ли, уже ожи­ва­ла — то в од­ну, то в дру­гую сто­ро­ну, скри­пя ко­лес­ны­ми па­ра­ми на по­во­ро­тах, шли ра­бо­чие со­ста­вы.

Зву­ки же­лез­ной до­ро­ги раз­ре­за­ли тихую идил­лию клад­би­ща — пе­ние птиц, ле­ни­вое мы­ча­ние ко­ров, щип­лю­щих на лу­гу соч­ную тра­ву.

По до­ро­ге, ве­ду­щей от пе­ре­ез­да к клад­би­щу, про­тре­щал мо­то­цикл. Под­пры­ги­вая вмес­те с се­до­ка­ми на уха­бах, он уве­рен­но фор­си­ро­вал боль­шую, во всю до­ро­гу лу­жу, и по­ка­тил даль­ше к до­му. На «ков­ров­це» двое муж­чин: за ру­лём ху­до­ща­вый, лет трид­ца­ти, в кеп­ке и с па­пи­рос­кой во рту, за ним плот­ный ко­ре­на­с­тый, в зим­ней кир­зо­вой ушан­ке, за­вя­зан­ной шнур­ком не ввер­ху, а на за­тыл­ке. В ру­ке у ко­ре­нас­то­го свя­зан­ные меж­ду со­бой за че­рен­ки две ло­па­ты — шты­ко­вая и сов­ко­вая. Сво­бод­ной ру­кой дер­жась за во­ди­те­ля, он что-то кри­чал то­му на ухо, пе­ре­си­ли­вая шум мо­то­ра. Про­ско­чи­ли мос­тик че­рез ру­чей и ли­хо под­ка­ти­ли к до­ми­ку. Во­ди­тель га­за­нул на­пос­ле­док от ду­ши и за­глу­шил дви­га­тель.

Из до­ма с лю­бо­пыт­ст­вом вы­ско­чил чу­ма­зый пар­ниш­ка лет шес­ти, бо­си­ком, не­смот­ря на хо­лод­ную, пос­ле дождя, зем­лю, прош­лёпал к мо­то­цик­лу, с ин­те­ре­сом его раз­гля­ды­вая.

— Мит­рич до­ма? — спро­сил ко­ре­на­с­тый у па­ца­нён­ка.

— Не-а. Мо­ги­лу ко­па­ет. Там, — маль­чиш­ка по­ка­зал на край клад­би­ща.

Во­ди­тель, по-преж­не­му не вы­ни­мая ци­гар­ку изо рта, уда­рил па­ру раз но­гой по ры­ча­гу ак­се­ле­ра­то­ра, мо­то­цикл за­та­рах­тел, и му­жи­ки по­ка­ти­ли в ука­зан­ном на­прав­ле­нии.

Дву­мя дня­ми ра­нее. Суб­бо­та. Стан­ция БАМ в Тай­ше­те.

(Стан­ция БАМ в вос­точ­ной час­ти стан­ции Тай­шет слу­жи­ла как пе­ре­сыль­ный и сор­ти­ро­воч­ный пункт для от­прав­ки за­клю­чён­ных с 1930-х го­дов, в том чис­ле и для стро­и­тельст­ва БА­Ма. С се­ре­ди­ны 1950-х слу­жи­ла как стан­ция для при­ёма и от­прав­ки по­ез­дов на се­вер­ное на­прав­ле­ние. Про­су­щест­во­ва­ла поч­ти до кон­ца 1960-х го­дов. — При­меч. ав­то­ра.)

Теп­ло­воз пых­тел, мед­лен­но втя­ги­вая со­став в гор­ло­ви­ну стан­ции. На­ко­нец по­ка­зал­ся об­ши­тый тё­сом при­зе­ми­с­тый од­но­э­таж­ный вок­зал и дру­гие до­ща­тые стро­е­ния — стан­ция БАМ.

На пер­рон Алек­сей спрыг­нул, не до­жи­да­ясь пол­ной оста­нов­ки по­ез­да. По­жи­лой кон­дук­тор, улы­ба­ясь в се­дые усы, по­гро­зил ему за это паль­цем. Алек­сей по­ма­хал ему ру­кой в от­вет и, по­пра­вив на пле­че вещ­ме­шок, с не­боль­шим че­мо­дан­чи­ком в ру­ке на­пра­вил­ся к вхо­ду в вок­зал. Вско­ре вы­шел об­рат­но, раз­мыш­ляя, в ка­кую сто­ро­ну ид­ти. До ме­с­та пе­ре­сад­ки, как ока­за­лось, нуж­но до­би­рать­ся ки­ло­мет­ра два, а то и три. Пе­ре­сад­ку на сле­ду­ю­щий по­езд нуж­но бу­дет со­вер­шить на глав­ной стан­ции. Од­на­ко би­лет в кар­ма­не, а по­езд толь­ко ра­но ут­ром. Сво­бод­но­го вре­ме­ни, как го­во­рит­ся, «ва­гон и ма­лень­кая те­леж­ка».

К но­во­му вок­за­лу мож­но прой­ти пеш­ком по пу­тям, так бли­же, но Лёш­ка ре­шил ид­ти по го­ро­ду. Про­шёл меж­ду но­вень­ких двух­э­таж­ных до­мов. На тор­це од­но­го из них был ог­ром­ный пла­кат с ло­зун­гом «До­стой­но встре­тим XXIII съезд КПСС!» и порт­рет но­во­го ген­се­ка, а на дру­гом — «Пла­ны Пар­тии — пла­ны на­ро­да» и циф­ры бу­ду­щей пя­ти­лет­ки 1966–1970. По де­ре­вян­но­му тро­туа­ру свер­нул на­ле­во. Воз­ле до­мов в па­ли­сад­ни­ках буй­но зе­ле­не­ла че­рёму­ха и ака­ция. Солн­це уже при­лич­но при­пе­ка­ло, но жа­ра ещё не на­сту­пи­ла. Не­сколь­ко со­рван­цов го­ня­ли не­боль­шой ре­зи­но­вый мяч, по­ста­вив вмес­то во­рот по чур­ба­ку. Лёш­ка с удо­вольст­ви­ем при­со­еди­нил­ся бы к ним, но сна­ча­ла нуж­но бы­ло сде­лать не­ко­то­рые де­ла.

Дем­бель! Ка­кое это слад­кое сло­во! По­за­ди три го­да ар­мии, и пол­ная сво­бо­да впе­ре­ди! Ехать мож­но на все че­ты­ре сто­ро­ны, а хо­тя бы и здесь остать­ся. Ра­бо­чие ру­ки вез­де нуж­ны, а в Си­би­ри тем бо­лее. Строй­ки удар­ные од­на за дру­гой. Есть воз­мож­ность за­ра­бо­тать и уехать, или здесь жильё по­лу­чить. Про это пе­ред отъ­ез­дом ему рас­ска­зы­вал од­но­пол­ча­нин из Тай­ше­та, Ви­тёк Кро­тов, с ко­то­рым пос­ле учеб­ки ока­за­лись в од­ном взво­де. В че­мо­да­не Вить­ки­но пись­мо к род­ным, про­сил зай­ти в гос­ти, по­клон пе­ре­дать. Ско­ро уж и сам при­едет — сле­ду­ю­щую груп­пу от­прав­ля­ют че­рез не­де­лю-две. Мать Вить­ки с млад­шей сест­рой и ба­буш­кой жи­ли на ули­це с чуд­ным на­зва­ни­ем — име­ни ко­мис­са­ра Би­ча. Лёш­ка, как услы­шал, сме­ял­ся пол­дня. А Вить­ка то­же по­сме­и­вал­ся, го­во­рил: «Все во­круг ра­бо­та­ют, а мы на на­шей ули­це би­чу­ем».

Вить­ка звал Лё­ху в Тай­шет, го­во­рил: «Ку­да те­бе ехать? Ни род­ных, ни близ­ких. А у нас ра­бо­та най­дёт­ся, бу­дешь как сыр в мас­ле ка­тать­ся, во­ди­те­ли вез­де нуж­ны, а мы на МА­Зах с то­бой поч­ти два го­да от­ка­та­ли. Дев­чон­ки за шо­фёра­ми са­ми бе­гать бу­дут та­бу­ном, от­бою нет — толь­ко вы­би­рай. Зна­ешь, ка­кие у нас дев­ча­та сим­па­тич­ные!»

По­не­дель­ник. Го­род­ское клад­би­ще.

Не­да­ле­ко от края клад­би­ща вы­сил­ся зем­ля­ной хол­мик, и зем­ля рав­но­мер­но про­дол­жа­ла вы­ле­тать из ямы. Двое подъ­ехав­ших на мо­то­цик­ле на­гну­лись над мо­ги­лой.

— При­вет, Мит­рич! Ра­бо­та ки­пит? — ко­ре­на­с­тый при­сел на кор­точ­ки.

Мит­рич пе­ре­стал вы­бра­сы­вать зем­лю и, взяв­шись за края мо­ги­лы, рыв­ком вы­бро­сил своё су­хо­па­рое те­ло на­верх.

— С Божь­ей по­мощью дви­га­ет­ся по­ма­лень­ку, — Мит­рич про­тя­нул ру­ку, здо­ро­ва­ясь с му­жи­ка­ми.

— Ты вот, Мит­рич, уже не­мо­ло­дой, а один мо­ги­лы ко­па­ешь, а ну как не вы­ле­зешь?

— Как не смо­гу сам вы­брать­ся, так, зна­чит, по­ра по­ми­рать, — Мит­рич ед­ва улыб­нул­ся, — А вы че­го, на про­рыв по­жа­ло­ва­ли?

— Да уж. На­чальст­во рас­по­ря­ди­лось. Чтоб, зна­чит, зав­тра обо­их по­хо­ро­нить вмес­те, — ко­ре­на­с­тый стал раз­вя­зы­вать при­ве­зён­ные ло­па­ты. — А ты, гля­жу, уже до по­ла­тей (по­ла­ти — пе­ре­кры­тие доска­ми прост­ранст­ва в мо­ги­ле над са­мым гро­бом. Мест­ный обы­чай при ор­га­ни­за­ции за­хо­ро­не­ния. В на­сто­я­щее вре­мя прак­ти­чес­ки не ис­поль­зу­ет­ся. — При­меч. ав­то­ра.) до­ко­пал­ся, мо­жет, и нам ещё по­мо­жешь.

— Ага, вам дар­мо­едам толь­ко и по­мо­гай. Сей­час ещё, по­ди, и обед вам при­ве­зут, и вы­пив­ку?

— А как же! Коп­щи­ков по­кор­мить — свя­тое де­ло! Мы ж вро­де как не за день­ги ко­па­ем, а кор­мёж­ка долж­на быть как сле­ду­ет! — и ко­ре­на­с­тый ли­хо щёлк­нул се­бе паль­цем по гор­лу.

— Бо­та­ло (бо­та­ло — гру­бый ко­ло­коль­чик на шее жи­вот­но­го, ча­ще все­го ко­ро­вы, бря­ка­ю­щий по­сто­ян­но во вре­мя дви­же­ния жи­вот­но­го. Здесь ис­поль­зо­ва­но в пе­ре­нос­ном смыс­ле. — При­меч. ав­то­ра.) ты, Пет­ру­ха, — без­злоб­но из­рёк Мит­рич. — Вот Вань­ка хошь по­мал­ки­ва­ет, так за ум­но­го сой­дёт. Да­вай луч­ше раз­ме­рим, что­бы не­да­ле­ко друг от друж­ки. Но от­сту­пить на­до, чтоб род­ным мес­то оста­лось про за­пас.

— Да­вай сна­ча­ла пе­ре­ку­рим, хо­ро­шее де­ло всег­да на­до с пе­ре­ку­ра на­чи­нать, — Пет­ру­ха хо­хот­нул.

— Ну, бо­та­ло ты, бо­та­ло и есть! — Мит­рич до­стал из кар­ма­на рас­клад­ной плот­ниц­кий метр и при­нял­ся раз­ме­чать кон­тур но­вой мо­ги­лы.

За два дня до это­го. Стан­ция Тай­шет. Лёш­ка.

Не­спеш­ной по­ход­кой ми­нут за трид­цать Лёш­ка по­до­шёл к но­во­му ка­мен­но­му кра­сав­цу-вок­за­лу. Внут­ри не­го, в за­пад­ной сто­ро­не, рас­по­ло­жи­лись кас­сы. Алек­сей за­нял оче­редь к ра­бо­та­ю­ще­му око­шеч­ку и уже ми­нут че­рез двад­цать про­тя­нул кас­си­ру тре­бо­ва­ние и во­ен­ный би­лет для оформ­ле­ния про­ез­да до пунк­та на­зна­че­ния. Спро­сив у кас­си­ра, где на­хо­дит­ся ка­ме­ра хра­не­ния, Лёш­ка про­шёл по пер­ро­ну, ми­мо спе­ша­щих на по­сад­ку пас­са­жи­ров, сдал вещ­ме­шок и че­мо­дан­чик, пред­ва­ри­тель­но пе­ре­ло­жив в прос­тую хол­що­вую сум­ку гос­ти­нец от Вик­то­ра — не­сколь­ко ба­нок ту­шён­ки, дем­бель­ский аль­бом и пись­мо. Ту­шён­ка бы­ла про­ма­за­на со­ли­до­лом и по­это­му за­вёр­ну­та в обёр­точ­ную бу­ма­гу на не­сколь­ко ря­дов. Аль­бом Ви­тёк по­про­сил увез­ти, а то ма­ло ли, вдруг на вок­за­ле пат­руль шмо­нать бу­дет. У не­ко­то­рых, го­во­рят, уже изъ­яли. Хо­тя ни­ка­кой сек­рет­ной ин­фор­ма­ции в фо­то­гра­фи­ях не бы­ло. Прос­то сним­ки од­но­пол­чан воз­ле сво­их ма­шин, а ещё с тан­кис­та­ми, с ав­то­ма­та­ми на стрель­бах и дру­гие обык­но­вен­ные ар­мей­ские сним­ки. Оформ­ле­ны, прав­да, яр­ко и да­же пёст­ро, с ри­сун­ка­ми на вкле­ен­ных меж­ду стра­ниц лис­тах па­пи­рос­ной бу­ма­ги, с ме­тал­ли­чес­кой че­кан­ной окан­тов­кой на ли­це­вой об­лож­ке: щит со звез­дой и вы­ез­жа­ю­щий как бы из это­го щи­та МАЗ-200. Че­кан­ку умуд­ря­лись де­лать из той же кон­сер­в­ной бан­ки, ак­ку­рат­но её рас­пус­тив. Под каж­дой фо­то­гра­фи­ей под­пи­си од­но­пол­чан с по­же­ла­ни­я­ми успе­хов в даль­ней­шей жиз­ни.

У Лёш­ки в че­мо­да­не свой аль­бом, поч­ти та­кой же, как у Вить­ки. Де­ла­ли-то вмес­те. Но осо­бен­но хо­ро­шо че­кан­ка по­лу­ча­лась у Вик­то­ра. Же­ла­ю­щие иметь аль­бом, оформ­лен­ный «по мо­де», под­го­ня­ли па­ру ба­нок ту­шён­ки, а вза­мен по­лу­ча­ли эм­бле­му…

Де­мо­би­ли­зо­вать­ся вмес­те не по­лу­чи­лось — у Вить­ки за­сто­по­ри­лась пе­ре­да­ча ма­ши­ны. Нуж­но бы­ло дви­га­тель пе­ре­брать, а Лёш­ка свою сдал без про­блем и от­был на граж­дан­ку…

На при­вок­заль­ной пло­ща­ди Лёш­ка за­шёл в сто­ло­вую и, взяв пол­ный обед — борщ с мя­сом, кот­ле­ту с кар­тош­кой и чай, — про­шёл к сто­ли­ку, за ко­то­рым обе­да­ли двое ра­бо­чих в спе­цов­ках. Поз­до­ро­вав­шись, Лёш­ка по­ста­вил свой под­нос и при­сел на ма­лень­кий та­бу­рет.

— От­слу­жил? — спро­сил тот, ко­то­рый по­стар­ше, и, услы­шав в от­вет «так точ­но», до­ба­вил: — Это хо­ро­шо!

Вто­рой ра­бо­чий был ещё со­всем мо­ло­дой. Кив­нув в его сто­ро­ну, стар­ший по­яс­нил:

— А Лёш­ке осенью в ар­мию.

— Ме­ня то­же Лёш­кой зо­вут, — Алек­сей про­тя­нул ру­ку вна­ча­ле стар­ше­му, за­тем тёз­ке.

— А ме­ня Ге­ор­гий Да­ни­ло­вич, мож­но прос­то — Да­ни­лыч. У те­бя, на­вер­ное, пе­ре­сад­ка?

— Да. Но по­езд толь­ко ра­но ут­ром. А мне здесь нуж­но ещё гос­ти­нец пе­ре­дать от со­слу­жив­ца, на ули­цу Би­ча.

— Ну, это не­да­ле­ко. От вок­за­ла пря­мо дой­дёшь до Про­ле­тар­ской, а за ней сра­зу — Би­ча. А ку­да даль­ше — на мес­те со­ри­ен­ти­ру­ешь­ся. Ну, бы­вай, слу­жи­вый, — ра­бо­чие за­кон­чи­ли обед, со­бра­ли на под­но­сы по­су­ду. — Нам на ра­бо­ту по­ра, тут ещё не­да­ле­ко ко­лод­цы про­ве­рить на­до, ре­ви­зию на­вес­ти.

— Так се­год­ня же суб­бо­та, вы­ход­ной?

— Суб­бо­та-то суб­бо­та, да у нас она нын­че ра­бо­чая. А зав­тра наш празд­ник — день же­лез­но­до­рож­ни­ка. Тог­да и от­дох­нём.

Муж­чи­ны под­хва­ти­ли под­но­сы и по­нес­ли к око­шеч­ку, над ко­то­рым на­пи­са­но круп­но: «По­ря­док у нас та­кой! По­ел, убе­ри за со­бой».

В этот же день. Стан­ция Тай­шет, при­вок­заль­ная пло­щадь.

Не­то­роп­ли­вым ша­гом Алек­сей воз­вра­щал­ся к вок­за­лу. За­да­ние Вить­ка бы­ло вы­пол­не­но. До­ма бы­ла толь­ко ста­рая баб­ка, ко­то­рая сна­ча­ла по­ду­ма­ла, что это внук вер­нул­ся, а по­том всё пы­та­лась Лёш­ку на­кор­мить. Но тот от­ка­зал­ся — толь­ко что в сто­лов­ке на­ел­ся. Пе­ре­дал по­сы­лоч­ку, ска­зал, что Ви­тёк ско­ро при­едет, а по­том и он, Леш­ка, на­вер­ное, при­едет, но сна­ча­ла нуж­но род­ные ме­с­та по­се­тить.

Воз­вра­ща­ясь, по­до­шёл к рас­по­ло­жен­но­му не­да­ле­ко от вок­за­ла го­род­ско­му До­му куль­ту­ры. На афи­ше кра­со­ва­лось по­теш­ное ли­цо Ге­ор­гия Ви­ци­на, весь­ма по­хо­же изо­бра­жён­ное мест­ным ху­дож­ни­ком-офор­ми­те­лем. «Же­нить­ба Баль­за­ми­но­ва» на­пи­са­но по диа­го­на­ли сни­зу вверх, а ни­же, по­мель­че, — фа­ми­лии ак­тёров и вре­мя се­ан­сов. «Мож­но бу­дет ве­че­ром в ки­но схо­дить», — по­ду­мал Лёш­ка и по­до­шёл к ки­ос­ку ку­пить со­ка.

— Ста­кан яб­лоч­но­го, — Лёш­ка зал­пом вы­пил сок и, по­про­сив пов­то­рить, вто­рой ста­кан вы­пил уже не спе­ша.

Сок из двух ко­нус­ных стек­лян­ных колб на­ли­ва­ла круп­ная, в те­ле, про­дав­щи­ца, в ког­да-то бе­лом, по­ви­дав­шем мно­гое на сво­ём ве­ку, фар­ту­ке. В од­ной кол­бе яб­лоч­ный сок, в дру­гой то­мат­ный. Про­дав­щи­ца лов­ким дви­же­ни­ем опро­ки­ну­ла пус­той ста­кан на ме­тал­ли­чес­кий обо­док, по­вер­ну­ла руч­ку, и струй­ки во­ды об­мы­ли ста­кан из­нут­ри и сна­ру­жи.

— Мне ещё пач­ку «Се­ве­ра», — Лёш­ка про­тя­нул рубль, взял па­пи­ро­сы и сда­чу, ото­шёл не­мно­го в сто­ро­ну и за­ку­рил.

Ми­мо про­хо­ди­ли про­хо­жие, в од­ну и в дру­гую сто­ро­ну, мно­гие об­ра­ща­ли вни­ма­ние на кра­си­во­го пар­ня в во­ен­ной фор­ме со знач­ка­ми на гру­ди, при­вет­ли­во улы­ба­лись, не­ко­то­рые здо­ро­ва­лись с ним. Стай­кой про­бе­жа­ли к ав­то­бу­су мо­ло­дые дев­чон­ки, огля­ды­ва­ясь на хо­ду и сме­ясь, за­прыг­ну­ли на под­нож­ку и че­рез стек­ло по­ма­ха­ли Леш­ке.

«Точ­но, на­до на по­след­ний се­анс схо­дить» — по­ду­мал он, на­прав­ля­ясь к вок­за­лу. Но мыс­лям этим не суж­де­но бы­ло сбыть­ся, по­то­му что жить Лёш­ке на этом све­те оста­ва­лось не бо­лее де­ся­ти ми­нут.

Воз­ле лю­ка ка­на­ли­за­ции, пря­мо у уг­ла вок­за­ла, ко­по­ши­лись двое ра­бо­чих. Лёш­ка из­да­ле­ка узнал в них обе­дав­ших вмес­те с ним в сто­ло­вой. «По­дой­ти, что ли? Всё рав­но де­лать не­че­го». Он не спе­ша на­пра­вил­ся в их сто­ро­ну. Ра­бо­чие при по­мо­щи фом­ки под­це­пи­ли чу­гун­ную крыш­ку лю­ка, по­све­ти­ли фо­на­ри­ком, и стар­ший стал спус­кать­ся вниз. Алек­сей по­до­шёл уже со­всем близ­ко и вдруг по­нял, что-то слу­чи­лось. Его тёз­ка на­чал рас­те­рян­но ме­тать­ся во­круг лю­ка, не зная, что де­лать. В три прыж­ка Лёш­ка под­бе­жал к ко­лод­цу.

— Что слу­чи­лось?

— Не знаю. Да­ни­лыч вы­ла­зил и че­го-то упал, не отве­ча­ет!

— Све­ти вниз, — Лёш­ка, за­гля­нув, уви­дел ле­жа­ще­го нич­ком вни­зу Да­ни­лы­ча, не­глу­бо­ко, мет­ра два с не­боль­шим.

Из ко­лод­ца под­ни­мал­ся слег­ка при­тор­ный за­пах.

— Да­вай ве­рёв­ку.

Лёш­ка бро­сил ко­нец ве­рёв­ки вниз, на­хло­бу­чил на па­рень­ка свою дем­бель­скую фу­раж­ку и, глот­нув по­боль­ше воз­ду­ха, быст­ро ныр­нул вниз. По­ка спус­кал­ся и об­вя­зы­вал Да­ни­лы­ча за по­яс ве­рёв­кой, на­ча­ла кру­жить­ся го­ло­ва, в вис­ках за­сту­ча­ла кровь. Силь­нее и силь­нее. Лёш­ка, по­лез на­верх, но воз­ду­ха в лёг­ких не хва­ти­ло. Со­зна­ние по­му­ти­лось, и Лёш­ка, ед­ва по­ка­зав­шись из ко­лод­ца, рух­нул вниз пря­мо на Да­ни­лы­ча.

Пла­чу­ще­го и что-то кри­ча­ще­го воз­ле ко­лод­ца сво­е­го тёз­ку и под­бе­жав­ших про­хо­жих он уже не услы­шал…

Втор­ник. Го­род­ское клад­би­ще.

Вре­мя при­бли­жа­лось к двум ча­сам по­по­лу­дни. На клад­би­ще по­хо­рон­ная бри­га­да из трёх че­ло­век за­кон­чи­ла по­след­ние при­го­тов­ле­ния. Две све­же­вы­ко­пан­ные мо­ги­лы бы­ли при­го­тов­ле­ны мет­рах в пя­ти од­на от дру­гой. Зем­ля ак­ку­рат­но рас­по­ла­га­лась по внеш­ним кра­ям, а по­пе­рёк мо­гил ле­жа­ли при­го­тов­лен­ные доски — по две на каж­дой. Ря­дом, куч­кой, ещё ко­рот­ко на­пи­лен­ные — так на­зы­ва­е­мые по­ла­ти.

Му­жи­ки по­чис­ти­ли ло­па­ты и, на­це­див чаю из за­коп­чен­но­го до чер­но­ты ко­тел­ка, чин­но рас­по­ло­жи­лись на досках.

Вда­ле­ке, со сто­ро­ны стан­ции, раз­дал­ся про­тяж­ный гу­док ло­ко­мо­ти­ва, к ко­то­ро­му до­ба­вил­ся дру­гой, бо­лее хрип­лый. Оба сиг­на­ла сли­лись в один, тре­вож­ный вой, ко­то­рый длил­ся, ка­за­лось, бес­ко­неч­но дол­го. На­ко­нец обо­рвал­ся.

— По­нес­ли! — Пётр от­хлеб­нул го­ря­чий и гус­той, слов­но дёготь, чай из алю­ми­ни­е­вой круж­ки, — ми­нут че­рез трид­цать бу­дут на пе­ре­ез­де.

— Глу­по как-то всё по­лу­чи­лось. Да­ни­лыч вро­де опыт­ный му­жик, три вой­ны про­шёл, а не со­об­ра­зил по­до­ждать. С про­ш­ло­го го­да лю­ки не от­кры­ва­ли. В дру­гих ни­че­го, а в этом по­че­му-то газ ско­пил­ся, — вто­рой, ху­до­ща­вый, вы­трях­нул из сво­ей круж­ки остав­шу­ю­ся за­вар­ку в тле­ю­щий кос­те­рок. — Мит­рич, угос­ти са­мо­са­дом, а то от па­пи­рос толь­ко дым, а тол­ку пшик.

— Спеш­ка под­ве­ла. День за­кан­чи­вал­ся, а на по­не­дель­ник ра­бо­ту остав­лять ни то ни сё, — Мит­рич до­стал из кар­ма­на ле­жа­щей на досках те­ло­грей­ки плос­кую жес­тя­ную ба­ноч­ку из-под ле­ден­цов, рас­крыл. — Уго­щай­тесь.

Ху­до­ща­вый, ко­то­ро­го зва­ли Ива­ном, при­хва­тил из ба­ноч­ки ще­поть руб­ле­но­го са­мо­са­да, на­сы­пал на со­гну­тую га­зет­ную бу­маж­ку, раз­ров­нял и лов­ким дви­же­ни­ем паль­цев скру­тил са­мо­крут­ку, по­слю­ня­вил язы­ком край бу­маж­ки, скле­ил, при­ку­рил от тле­ю­ще­го уголь­ка и слад­ко за­тя­нул­ся.

— А ты не же­ла­ешь? — Мит­рич по­вер­нул­ся к Пет­ру.

— Не-е. Твой та­ба­чок боль­но уж яд­рё­ный. Про­ди­ра­ет аж до са­мой…!

Мит­рич, за­во­ра­чи­вая ци­гар­ку, до­воль­но улыб­нул­ся:

— А то! Мы пло­хо­го не дер­жим. Ку­ри тог­да свои фаб­рич­ные. А по мне, ма­га­зин­ское ку­ре­во — это толь­ко день­ги пе­ре­во­дить. А тут сам по­са­дил, сам по­ре­зал, сам вы­су­шил. По­том ни од­на за­ра­за не при­ста­нет. У ме­ня в са­рай­чи­ке, где та­бак су­шит­ся, да­же му­хи не ле­та­ют.

Му­жи­ки по­мол­ча­ли, за­тем раз­го­вор сно­ва воз­об­но­вил­ся.

— Вот взять Да­ни­лы­ча. Не­счаст­ный слу­чай — сам, мож­но ска­зать, сглу­пил, сам и по­стра­дал, а сол­дат этот ни за что ни про что! — по­дал го­лос Пётр.

— Вид­но так Бо­гу бы­ло угод­но, — Мит­рич бро­сил оку­рок ци­гар­ки в кос­те­рок.

— Вот ты, Мит­рич, всё Бог да Бог! А по­че­му, если Бог есть, он та­кой не­спра­вед­ли­вый? — Пётр го­ря­чил­ся. — Вот смот­ри, этот сол­дат ещё жиз­ни не ви­дал. Не же­нил­ся, де­тей не ро­дил, дом не по­стро­ил. Ни­че­го ещё в сво­ей жиз­ни не успел, а Бог твой та­кое до­пус­тил! За­чем?

— Ты, Пет­ру­ха, жизнь ви­дишь со сво­ей коч­ки. Да и все мы то­же. Как на­ши жиз­ни пе­ре­пле­та­ют­ся, Ему од­но­му из­вест­но, — Мит­рич стал серь­ёзен, гла­за при­щу­ри­лись в узень­кую щёл­ку. Сло­ва под­би­рал тща­тель­но взве­ши­вая. — Вот да­вай при­ки­нем, что даль­ше у пар­ня мог­ло быть в жиз­ни. Я слы­шал, что он дет­до­мов­ский. А сколь­ко дет­до­мов­ских по тюрь­мам по­шли или спи­лись, не зна­ешь? А я знаю! По­то­му что сам дет­до­мов­ский. Не факт, ко­неч­но, что он обя­за­тель­но в эту сто­ро­ну жить бы на­чал, но шан­сы боль­шие. Мне в своё вре­мя по­вез­ло, хо­ро­ший че­ло­век встре­тил­ся, мож­но ска­зать, от тюрь­мы спас. А вот те­перь смот­ри, что по­лу­ча­ет­ся. Па­рень этот обык­но­вен­ный, как все. А у каж­до­го есть внут­ри хо­ро­шее и пло­хое. И вся­кое из че­ло­ве­ка мо­жет вы­лез­ти. А тут та­кой слу­чай! Уви­дел, что му­жик по­ги­ба­ет, и спа­сать ки­нул­ся, о сво­ей жиз­ни и не по­ду­мал. Как у Су­во­ро­ва ска­за­но: «Сам по­ги­бай, а то­ва­ри­ща вы­ру­чай!» Вот он сам и по­гиб, хоть и не вы­ру­чил, а его Гос­подь в та­ком по­ры­ве сра­зу к се­бе и за­брал. В Еван­ге­лии как ска­за­но: «Нет боль­ше той люб­ви, как если кто по­ло­жит ду­шу свою за дру­ги своя!» (Еван­ге­лие от Ин. 15:13. — При­меч. ав­то­ра.)

— Те­бе бы, Мит­рич, по­пом быть, а не мо­ги­лы ко­пать! — мол­вил Иван, — Вишь, как все вы­вер­нул на свой лад, — он хо­тел ещё что-то до­ба­вить, но от пе­ре­ез­да по­ка­за­лась тра­ур­ная про­цес­сия.

Впе­ре­ди шли лю­ди, не­су­щие вен­ки, за ни­ми мед­лен­но дви­гал­ся ЗИС с опу­щен­ны­ми бор­та­ми, на ку­зо­ве ко­то­ро­го по­верх пих­ты сто­я­ли два оби­тых ку­ма­чом гро­ба. Там же, при­вя­зан­ные к пе­ред­не­му бор­ту, сто­я­ли две кра­ше­ные тум­боч­ки с жес­тя­ны­ми звёз­доч­ка­ми на­вер­ху. За ма­ши­ной гус­то шли лю­ди — со­слу­жив­цы Ге­ор­гия Да­ни­ло­ви­ча, со­се­ди, близ­кие и прос­то зна­ко­мые. Бы­ли и пред­ста­ви­те­ли во­ен­ко­ма­та, со­про­вож­да­ю­щие в по­след­ний путь сол­да­та.

Ко­лон­на мед­лен­но спус­ка­лась к клад­би­щу, её бой­ко обо­гна­ли пять или шесть че­ло­век с тру­ба­ми, вста­ли на обо­чи­не и по взма­ху ру­ки стар­ше­го за­иг­ра­ли по­хо­рон­ный марш Шо­пе­на. Про­нзи­тель­ная му­зы­ка зву­ча­ла над клад­би­щем, ми­мо ор­кест­ра про­хо­ди­ли лю­ди, мно­гие из ко­то­рых не мог­ли сдер­жать слёз.

За всем на­блю­да­ли трое воз­ле мо­гил.

— Я бы ор­кест­ры эти за­пре­тил на по­хо­ро­нах. И так лю­дям тош­но, а они ещё ду­шу рвут, — про­из­нёс Пет­ру­ха.

И они на­ча­ли ту­шить кос­тёр. Впе­ре­ди оста­ва­лось са­мое труд­ное — про­ща­ние.
 

2016–2017