Случилось это под Новый год. Театрально-киношная братия каждого большого города и почти каждой столицы бывших советских республик, ныне — независимых государств, утверждает, что это стряслось с их самым популярным артистом. Так что ни имя героя, ни город не назову. Как положено собирателю-фольклористу, я сложил в кучку все варианты, перемешал хорошенько, отжал лишнее — и вот что осталось в синтезированном осадке.
Итак, спешили навстречу Новому году. Торопились! И ещё до проводов Старого года кое-кто сильно перегрузился. А тот самый повсеместно известный артист просто упал под стол. Народ со смехом извлёк его оттуда: не дышит. И так натурально не дышит! «Хватит играть! Ша! Среди своих! Верим, верим!» А он всё равно не дышит. Срочно вызвали скорую. Врачи его откачивают — он ни в какую. Не дышит. «Эх, — молвят медики, опечаленные своим поражением и утратой знаменитости. — Он от нас ушёл. Успел. Уж без него как-то встречайте смену времён. А мы его в морг. Сейчас вскрывать не будем, утречком глянем: что у него внутри? Аккуратненько. Мы дело знаем! Сильно не попортим. Пока полежит в тишине, в прохладе. Вот адресок. Там и найдёте…» Ни фига не нашли!
Потому что… Дальнейшее известно со слов главного действующего лица:
— Вдруг я проснулся. А чего это я сплю? Можа, мы куда всей кодлой завеялись?! Даже и не помню куда? Темнотища! Ощупал себя: голый совсем. А холодрыга! Меня напрягло: голый, тишина, темнота и холодрыга. Неужто уже всё?! Не учуял, как перешли по ту сторону времён… Пощупал слева — вроде баба рядом. Тоже голая. В полном отрубе. Ни фига себе! Вроде в баню догуливать не собирались… Я справа рукой шарю. Ещё одна голая застылая тётка в бесчувствии. Во хренушки! Это ж где ж мы и с кем и что навытворяли? И сколько ж мы тут гуляли, если я ничего не помню, а вокруг всё так голо и застыло…
Я поднялся и по стеночке, по стеночке двинулся. Уже совсем дубею. Но чую — заколебалось под рукой. Двери! Я давай тарабанить! Шаги! Шаги!.. Дверь настежь — во тьме какой-то мужик. В белом и со свечой. Рот наперекосяк. Я ему:
— Брательник! Сколько ещё до Нового года?!
Его аж тудыть-сюдыть колебнуло. Я пробую дотумкаться, жрать же хочется — смерть:
— У вас чего, закоротило пробки? Где все? Отопление чинят?
Его совсем повело. Глаза выпучило. И уже гаснут, закрываются… Треба встряхнуть!
Я ему по-дружески подморгнул:
— Не узнал?
— Не-а… — мужик собрал глаза в кучку.
— Я ваш новый Дед Мороз!
Мужик так и повалился.
Опять я один, голый и во мраке. Смотрю: где-то вдали огонёк. И лёгкий шум. Вроде как музыка, небесная такая, нежная. Переступил я через мужика. Пошёл на свет и на звук.
Путь к свету оказался ближе, чем я ожидал. Упёрся лбом в другие двери. Толкнул… Створки разошлись. Свет! Музыка! Гам! Под ёлкой, осыпанной блестками, среди свечей, вокруг праздничных столов народ — почему-то все тоже в белом. Когда они успели переодеться?! Никого не узнаю! Все на одно лицо… На ком-то даже белые шапочки. На дамах — белые косынки. Лейблы такие странные — красные крестики… Тут часы-ка-ак вдарят!
Я икнул. Они ко мне все враз повернулись. И так тихо стало… А я про всё забыл. Жрать хочется! Гляжу неотрывно на рюмки в руках народа, и меня так и повело, на запах…
Я вот, как встал из того морозильника в чём мать родила, так двинул к столам, к выпивону и закуси. К людям. А они-ка-ак заорут! Эх, жаль, не прихватил я тех голых заледенелых тёток, что валялись там, в холодрыге… Они бы и сами тут отогрелись, и других повеселили бы. А я бы на пару с какой-нибудь из них таких бы убойных Деда Мороза со Снегурочкой отчебучил…
А так эффект получился смазанный: всех, кто под столы грянулся, сразу откачали. И то сказать: новогодний стол не только уронит, но и поставит на ноги кого угодно…
Да и люди в белых халатах своё дело знают!