Убе­див­шись, что Лео­нар­до окон­ча­тель­но по­рвал со шко­лой, и це­ли­ком от­да­ёт­ся ри­со­ва­нию, сэр Пье­ро ре­шил по­ка­зать сем­над­ца­ти­лет­не­го сы­на и его ри­сун­ки сво­е­му фло­рен­тий­ско­му дру­гу и зна­ме­ни­то­му мас­те­ру Ан­дреа ди Ми­ке­ле Чо­не по про­зви­щу Вер­роккьо («вер­ный глаз»). Его мас­тер­ская на­хо­ди­лась в при­хо­де Сан’Ам­брод­жо на ули­це Ги­бел­ли­на ря­дом с глу­хой сте­ной тюрь­мы Стин­ке у вос­точ­ных го­род­ских во­рот.

Это бы­ла од­на из луч­ших ху­до­жест­вен­ных школ, услу­га­ми ко­то­рой поль­зо­вал­ся сам Ло­рен­цо Ме­ди­чи, пра­ви­тель Фло­рен­ции. На­при­мер, в На­цио­наль­ном му­зее Бар­джел­ло хра­нит­ся на вид­ном мес­те мра­мор­ный бюст «Да­мы с цве­та­ми», вы­пол­нен­ный Вер­роккьо по за­ка­зу Ме­ди­чи.

При пер­вом зна­ком­ст­ве с ри­сун­ка­ми Лео­нар­до они про­из­ве­ли столь силь­ное впе­чат­ле­ние на Вер­роккьо, что он без­ого­во­роч­но при­нял юное да­ро­ва­ние уче­ни­ком в свою мас­тер­скую. Имен­но Вер­роккьо на­звал Лео­нар­до «фе­но­ме­ном», пе­ред ко­то­рым ши­ро­ко рас­пах­нул не толь­ко две­ри сво­ей мас­тер­ской, но и серд­це. Это пер­вое зна­ком­ст­во со­сто­я­лось в 1476 го­ду.

В мас­тер­ской Вер­роккьо шло обу­че­ние по всем ху­до­жест­вен­ным дис­цип­ли­нам: ри­сун­ку, жи­во­пи­си, скульп­ту­ре и ар­хи­тек­ту­ре. Боль­шое вни­ма­ние уде­ля­лось за­ко­нам по­стро­е­ния ком­по­зи­ции, со­че­та­нию раз­ных кра­сок и воз­дейст­вию све­та, осо­бен­но при пись­ме тем­пе­рой. Са­мо это сло­во temperare в пе­ре­во­де с италь­ян­ско­го озна­ча­ет сме­ши­вать крас­ки, свя­зу­ю­щим ве­щест­вом для них слу­жит эмуль­сия из во­ды и яич­но­го желт­ка, а так­же из раз­ве­дён­но­го на во­де рас­ти­тель­но­го или жи­вот­но­го клея. Что­бы за­кре­пить на­пи­сан­ную кар­ти­ну, ис­поль­зу­ют­ся раз­ные ла­ки и оли­фа. Из­вест­ная ещё в древ­нем Егип­те тем­пе­ра со вре­ме­нем ста­ла ос­но­вой стан­ко­вой жи­во­пи­си, и она глав­ным об­ра­зом при­ме­ня­ет­ся в ико­но­пи­си.

— * —

В се­ре­ди­не XV ве­ка по­яви­лись мас­ля­ные крас­ки, тай­ком при­ве­зён­ные из Флан­дрии, где мест­ные мас­те­ра стро­го дер­жа­ли в тай­не сам спо­соб их при­го­тов­ле­ния. По­яв­ле­ние в Ита­лии и дру­гих со­сед­них стра­нах мас­ля­ных кра­сок ста­ло но­вин­кой, рас­кры­ва­ю­щей не­ви­дан­но ши­ро­кие го­ри­зон­ты пе­ред жи­во­писью мас­лом. Од­на­ко мно­гие ста­рые жи­во­пис­цы дол­го ещё про­дол­жа­ли хра­нить вер­ность ис­пы­тан­ной ве­ка­ми тем­пе­ре.

Со­шлём­ся на мне­ние Ми­ке­ланд­же­ло, из­вест­но­го сво­и­ми рез­ки­ми суж­де­ни­я­ми.
Так в спо­ре с Пе­руд­жи­но он за­явил:
— Ко­го при­ро­да об­де­ли­ла фан­та­зи­ей, тот хва­та­ет­ся за жи­во­пись мас­лом как за спа­си­тель­ное средст­во для ду­ра­ков, за­ве­зён­ное в Ита­лию скуч­ны­ми и флег­ма­тич­ны­ми фла­манд­ца­ми.

Лео­нар­до да­лёк от то­го, что­бы ос­па­ри­вать чьё-ли­бо суж­де­ние, но от­ме­ча­ет, что «Су­щест­ву­ет род жи­во­пис­цев, вследст­вие сво­е­го скуд­но­го обу­че­ния, жи­ву­щих по не­об­хо­ди­мос­ти под по­кро­вом кра­со­ты зо­ло­та и ла­зу­ри, тог­да как жи­во­пись толь­ко по­то­му ка­жет­ся уди­ви­тель­ной зри­те­лю, что она за­став­ля­ет ка­зать­ся рель­еф­ным и от­де­ля­ю­щим­ся от сте­ны то, что на са­мом де­ле ни­что, а крас­ки при­но­сят по­чёт мас­те­рам, ко­то­рые их из­го­тов­ля­ют».

Мас­ля­ные крас­ки при­шлись по вку­су мо­ло­дым ху­дож­ни­кам. Не­из­жи­тое до кон­ца сред­не­ве­ко­вое пред­став­ле­ние о жи­во­пис­це как ре­мес­лен­ни­ке бы­то­ва­ло и в го­ды уче­ни­чест­ва Лео­нар­до. Пред­ста­ви­те­ли выс­шей зна­ти счи­та­ли, что за­ни­мать­ся ис­кус­ст­вом мож­но толь­ко ра­ди раз­вле­че­ния. Сре­ди мно­гих под­мас­терь­ев в мас­тер­ской Вер­роккьо как ны­неш­них, так и преж­них — все они бы­ли, как Сан­дро Бот­ти­чел­ли, Ан­то­нио Пол­лай­о­ло, Фра Бар­то­ло­мео и Ан­дреа дель Сар­то бы­ли сы­новь­я­ми ду­биль­щи­ка ко­жи, тор­гов­ца до­маш­ней пти­цей, по­гон­щи­ка му­лов и порт­но­го. Но каж­дый из них до­бил­ся об­щест­вен­но­го при­зна­ния не толь­ко бла­го­да­ря сво­им свер­ше­ни­ям; к то­му вре­ме­ни сло­жив­ше­е­ся во Фло­рен­ции об­щест­вен­ное мне­ние, ока­за­лось под­го­тов­лен­ным к бо­лее трез­во­му взгля­ду на ве­щи.

Сре­ди уче­ни­ков Вер­роккьо са­мы­ми ода­рён­ны­ми бы­ли Сан­дро Бот­ти­чел­ли, Пьет­ро Пе­руд­жи­но и Ло­рен­цо ди Кре­ди. Пе­ред ни­ми от­кры­ва­лось блес­тя­щее бу­ду­щее бла­го­да­ря их без­раз­дель­ной пре­дан­нос­ти ис­кус­ст­ву. Меж­ду ни­ми по­сто­ян­но вспы­хи­ва­ли спо­ры по по­во­ду той или иной ра­бо­ты в мас­тер­ской, в свя­зи с чем вспо­ми­на­ет­ся лео­нар­дов­ская сказ­ка «Ссо­ра»:

«Из ку­рят­ни­ка до­но­си­лось гром­кое ку­дах­танье и шум пе­ре­пал­ки.

— Опять два пе­ту­ха не по­ла­ди­ли, — ска­за­ла все­зна­ю­щая кош­ка, си­дя на за­бо­ре. — По­ка один из них был цып­лён­ком, ку­да ни шло, бы­ло спо­кой­но. Не успел он под­рас­ти, как стал ужас­ным дра­чу­ном и за­ди­рой. Кош­ка бы­ла пра­ва. Ку­ры под од­ной кры­шей жи­вут в ми­ре и со­гла­сии, а два пе­ту­ха ни­ког­да не ужи­вут­ся в од­ном ку­рят­ни­ке — уж та­ко­ва их на­ту­ра.»

— * —

Ва­за­ри пи­шет, что Вер­роккьо стро­го сле­дил за по­ряд­ком в мас­тер­ской, не до­пус­кая ссор, а сам ни­ког­да не си­дел без де­ла. По­ны­не фло­рен­тий­ские му­зеи укра­ша­ют его по­лот­на «Бла­го­ве­ще­ние», «Кре­ще­ние Хрис­та» и не­сколь­ко «Ма­донн», а на пло­ща­дях уста­нов­ле­ны брон­зо­вые из­ва­я­ния «Да­вид», «Маль­чик с дель­фи­ном» и «Фо­ма Не­ве­ру­ю­щий».

Под­мас­терья при­ня­ли с ра­ду­ши­ем в свой круг не­дав­но по­явив­ше­го­ся юн­ца Лео­нар­до и ни ра­зу об этом не по­жа­ле­ли, на­столь­ко он был тру­до­лю­бив, тер­пе­лив, так­ти­чен и де­ли­ка­тен в об­ще­нии. А он, слов­но до­ждав­шись сво­е­го звёзд­но­го ча­са, при­нял­ся столь рья­но овла­де­вать раз­лич­ны­ми учеб­ны­ми дис­цип­ли­на­ми, что мно­гие по­ра­жа­лись си­ле, тер­пе­нию, вы­нос­ли­вос­ти и мно­гог­ран­нос­ти ин­те­ре­сов юно­ши, для ко­то­ро­го жи­во­пись ста­ла целью всей его жиз­ни.

Сре­ди пер­вых за­да­ний Лео­нар­до в мас­тер­ской Вер­роккьо бы­ло кос­вен­ное учас­тие в из­го­тов­ле­нии и от­лив­ке боль­шо­го мед­но­го ша­ра для фо­на­ря Дуо­мо, т. е. ка­фед­раль­но­го со­бо­ра Фло­рен­ции. При рас­смот­ре­нии ри­сун­ков и чер­те­жей мас­те­ра в нём про­сну­лась дав­няя тя­га к тех­ни­чес­ким ин­же­нер­ным ре­ше­ни­ям.

По­ны­не на вер­ши­не ку­по­ла Дуо­мо при яс­ной по­го­де раз­ли­чим по­зо­ло­чен­ный мед­ный шар диа­мет­ром око­ло 2,3 мет­ра. А сам со­бор до­ми­ни­ру­ет над го­ро­дом в пря­мом и пе­ре­нос­ном смыс­ле. Во вре­ме­на Лео­нар­до фло­рен­тий­ца­ми, ко­то­рые ока­за­лись на чуж­би­не, овла­де­ва­ла тос­ка по ро­ди­не, на­зы­ва­е­мая «дуом­ской бо­лезнью»- malattia del Duoмo.

К то­му же пе­ри­о­ду уче­ни­чест­ва от­но­сит­ся тща­тель­но на­пи­сан­ный ри­су­нок го­ло­вы во­и­на, но кто на нём изо­бра­жён не­из­вест­но. Ве­ро­ят­но, это эс­киз од­но­го из брон­зо­вых рель­е­фов Вер­роккьо из его бу­ду­щей кон­ной ста­туи Кол­лео­ни, ко­то­рую уче­ник ви­дел в чер­те­жах мас­те­ра.

Од­наж­ды Вер­роккьо по­лу­чил по сло­вам Ва­за­ри сроч­ный и от­вет­ст­вен­ный за­каз на на­пи­са­ние кар­ти­ны «Кре­ще­ние Хрис­та свя­тым Иоан­ном» (Уф­фи­ци, Фло­рен­ция). В ра­бо­те над за­ка­зом он ре­шил про­ве­рить на де­ле спо­соб­нос­ти сво­е­го «фе­но­ме­на», по­ру­чив ему при­пи­сать к име­ю­ще­му­ся на кар­ти­не ан­ге­лу ещё од­ну фи­гу­ру.

По­льщён­ный по­ру­че­ни­ем мас­те­ра Лео­нар­до изоб­ра­зил на пе­ред­нем пла­не сле­ва ед­ва успев­ше­го пре­кло­нить ко­ле­ни зла­то­куд­ро­го ан­ге­ла в го­лу­бом пла­ще. В его яс­ных гла­зах чи­та­ет­ся вос­торг и по­ни­ма­ние ве­ли­ко­го та­инст­ва про­ис­хо­дя­ще­го пе­ред ним Свя­щен­но­дейст­вия. В яв­ном кон­трас­те с ним рас­пи­сан­ная Вер­роккьо ста­тич­ная фи­гу­ра со­сед­не­го ан­ге­ла, смот­ря­ще­го в прост­ранст­во. А вот лео­нар­дов­ский ан­гел, ка­жет­ся, весь со­ткан из све­та и воз­душ­ной дым­ки. В нём уже уга­ды­ва­ет­ся то но­вое, что Лео­нар­до вне­сёт в ми­ро­вую жи­во­пись — по­э­тич­ность и гар­мо­нию.

Если ве­рить био­гра­фам, Вер­роккьо по­на­ча­лу был в не­до­уме­нии, но по­том сво­им «вер­ным гла­зом» оце­нил ра­бо­ту уче­ни­ка и, при­знав своё по­ра­же­ние, по­клял­ся не брать боль­ше кисть в ру­ки и пол­ностью по­свя­тить се­бя скульп­ту­ре. И, как уве­ря­ют со­вре­мен­ни­ки, сло­во своё сдер­жал.

Пос­ле столь удач­но­го де­бю­та, ког­да в от­кры­том по­един­ке бы­ла одер­жа­на за­слу­жен­ная по­бе­да, Лео­нар­до был при­нят в гиль­дию жи­во­пис­цев име­ни Свя­то­го Лу­ки, ко­то­рый яв­ля­ет­ся пер­вым жи­во­пис­цем, на­пи­сав­шим при­жиз­нен­ный порт­рет Бо­го­ма­те­ри. Кро­ме то­го, он был так­же вклю­чён в ко­гор­ту ху­дож­ни­ков, о чём меч­тал с дет­ст­ва.

Не­по­да­лёку от мас­тер­ской Вер­роккьо на­хо­ди­лась дру­гая, не столь из­вест­ная мас­тер­ская брать­ев Пол­лай­о­ло. Сре­ди их ра­бот вы­де­ля­лась гра­вю­ра «Бит­ва об­на­жён­ных», на ко­то­рой де­сять го­лых пар­ней с ме­ча­ми сра­жа­ют­ся друг про­тив дру­га. Но гра­вю­ру мог­ли тог­да уви­деть толь­ко при­бли­жён­ные ли­ца. Это был пер­вый опыт ху­дож­ни­ка Воз­рож­де­ния, ко­то­рый по­ка­зал, на­сколь­ко не­об­хо­ди­ма ра­бо­та в ана­то­ми­чес­ком те­ат­ре для осо­зна­ния му­скуль­ной струк­ту­ры че­ло­ве­ка. Лео­нар­до не раз за­ха­жи­вал к Пол­лай­о­ло, пе­ре­ни­мая его опыт. В его ру­ко­пи­сях на­хо­дим та­кое за­ме­ча­ние:

«У взрос­ло­го муж­чи­ны от пле­че­во­го сус­та­ва до лок­тя и от лок­тя до кон­ца боль­шо­го паль­ца и от од­ной пле­че­вой кос­ти до дру­гой две го­ло­вы на та­кое боль­шое рас­сто­я­ние, а у ре­бён­ка толь­ко од­на, ибо при­ро­да со­ору­жа­ет прос­тор­ный дом для ин­тел­лек­та рань­ше, чем для жиз­нен­ных ду­хов».

При­ве­дём ещё од­но суж­де­ние Лео­нар­до на эту те­му: «На­чи­най свою Ана­то­мию со­вер­шен­но­го че­ло­ве­ка, за­тем сде­лай его ста­ри­ком и ме­нее му­ску­ли­с­тым, за­тем про­дол­жай, со­би­рая его по­сте­пен­но вплоть до кос­тей. А мла­ден­ца ты сде­ла­ешь по­том вмес­те с изо­бра­же­ни­ем мат­ки».

Лео­нар­до по­лю­бил Фло­рен­цию, ис­пы­ты­вая к ней чувст­ва сы­новь­ей при­вя­зан­нос­ти и бла­го­дар­нос­ти. Её бо­га­тей­шая куль­ту­ра со слав­ны­ми ху­до­жест­вен­ны­ми тра­ди­ци­я­ми им бы­ла доско­наль­но изу­че­на опыт­ным пу­тём. Бу­ду­чи под­мас­терь­ем у Вер­роккьо, он ис­хо­дил всю Фло­рен­цию вдоль и по­пе­рёк. Её пло­ща­ди, ули­цы, за­ко­ул­ки и мно­гие до­стоп­ри­ме­ча­тель­нос­ти им бы­ли хо­ро­шо изу­че­ны.

Его ра­бо­чие тет­ра­ди пест­рят на­спех сде­лан­ны­ми за­ри­сов­ка­ми ар­хи­тек­тур­ных де­та­лей, укра­ша­ю­щих фа­са­ды Бап­тис­те­рия, Ко­ло­коль­ни Джот­то, церк­вей «Сан­та Ма­рия дель Фьо­ре» и «Сан­та Ма­рия Но­вел­ла». В те же дни он по­зна­ко­мил­ся с твор­чест­вом клас­си­ка ран­не­го Воз­рож­де­ния Ма­зач­чо, ока­зав­ше­го силь­ное вли­я­ние на Лео­нар­до и всех со­вре­мен­ных ему ху­дож­ни­ков.

В ту по­ру Фло­рен­ция пе­ре­жи­ва­ла пе­ри­од наи­выс­ше­го про­цве­та­ния, ког­да, ка­за­лось, ни­что не угро­жа­ло пра­ви­те­лям Ме­ди­чи. В кру­гу дру­зей Лео­нар­до не раз слы­шал зна­ме­ни­тые сти­хи са­мо­го Ло­рен­цо Ве­ли­ко­леп­но­го:

Зла­тая юнос­ти по­ра,
Ты быст­ро­теч­на, как мгно­венье.
Вку­сим же ны­не на­слаж­денье,
Не зная, что нас ждёт с ут­ра *).

Он по­ка то­же не знал, чем обер­нёт­ся для не­го зав­траш­ний день, и по­это­му вни­ма­тель­но вгля­ды­вал­ся в на­сто­я­щее. Его вни­ма­ние не в мень­шей сте­пе­ни при­вле­ка­ли встре­чав­ши­е­ся ему на пу­ти са­ми фло­рен­тий­цы, ко­то­рых он ува­жал за де­ло­ви­тость, тру­до­лю­бие, добрый нрав и вы­ска­зан­ное по­рой ими креп­кое слов­цо на мест­ном диа­лек­те. Об­ла­дая фе­но­ме­наль­ной па­мятью, Лео­нар­до за­по­ми­нал вы­ра­же­ния лиц кра­си­вых мо­ло­дых лю­дей и ско­рей бе­жал к се­бе, чтоб за­пе­чат­леть в ри­сун­ке по­ра­зив­шую его кра­со­ту. В не­раз­луч­ной тет­ра­ди он пи­шет: «Раз­ве ты не ви­дишь, что сре­ди че­ло­ве­чес­ких кра­сот оста­нав­ли­ва­ет про­хо­дя­щих ми­мо кра­си­вей­шее ли­цо, а не бо­га­тые на­ря­ды? Не ви­дишь ли ты, что си­я­ю­щие кра­со­ты юнос­ти умень­ша­ют­ся от чрез­мер­ных, слиш­ком изыс­кан­ных укра­ше­ний; не ви­дишь ли ты, как гор­ские жен­щи­ны, уку­тан­ные в без­вкус­ные, но бед­ные одеж­ды, об­ре­та­ют боль­шую при­вле­ка­тель­ность, не­же­ли ра­зук­ра­шен­ные?»

Но его ост­рый глаз за­ме­чал в тол­пе и уродст­во как ошиб­ку при­ро­ды, ко­то­рую с сар­каз­мом за­пе­чат­лел в це­лой се­рии ри­сун­ков бо­ро­да­тых или лы­сых муж­чин с не­до­брым от­тал­ки­ва­ю­щим взгля­дом, в ко­то­ром от­ра­жа­лась их ту­пость и гру­бость в от­но­ше­нии к ближ­не­му, как на­при­мер, ри­су­нок го­ло­вы цы­ган­ско­го ба­ро­на Ска­ра­муч­чи.

У Лео­нар­до есть сказ­ка под на­зва­ни­ем «Чу­жест­ра­нец»:

«В од­ном за­хо­луст­ном тос­кан­ском го­ро­диш­ке объ­явил­ся не­кий за­ез­жий чу­жест­ра­нец. Да­бы при­дать боль­ший вес сво­ей пер­со­не и при­влечь к се­бе вни­ма­ние, он при­нял­ся рас­ска­зы­вать бы­ли и не­бы­ли­цы про род­ной свой го­род. Ка­ких там толь­ко чу­дес не бы­ло! И уж, ко­неч­но, он не шёл ни в ка­кое срав­не­ние со здеш­ней се­ростью и глу­хо­манью.

Во­круг сло­во­охот­ли­во­го гос­тя со­бра­лась не­боль­шая тол­па. Вско­ре к ней при­со­еди­нил­ся один ува­жа­е­мый в окру­ге го­ро­жа­нин. По­слу­шав не­мно­го чу­жест­ран­ца, он ска­зал:
— Коль ты и впрямь ро­дил­ся в тех да­лёких мес­тах, — зна­чит всё, о чём ты нам по­ве­дал, су­щая прав­да и спо­рить тут греш­но.

А тот, по­льщён­ный та­ки­ми сло­ва­ми, кар­тин­но под­бо­че­нил­ся и об­вёл слу­ша­те­лей гор­де­ли­вым взгля­дом: знай, мол, на­ших!

Рас­су­ди­тель­ный го­ро­жа­нин до­ба­вил:
— Что твой го­род, лю­без­ней­ший, по­лон ди­ко­вин­ных чу­дес, мы в этом во­очию убе­ди­лись. Ведь в здеш­них кра­ях нам ещё не при­хо­ди­лось ли­це­зреть та­ко­го уро­да, как ты».

— * —

Счи­тая Фло­рен­цию вто­рой ро­ди­ной, он да­же свои ра­бо­ты лю­бил под­пи­сы­вать «Лео­нар­до фло­рен­ти­ец». Но са­ма Фло­рен­ция не всег­да отве­ча­ла на­чи­на­ю­ще­му ху­дож­ни­ку вза­им­ностью. Так на еже­год­ных чте­ни­ях в Пла­то­нов­ской Ака­де­мии, про­во­ди­мых из­вест­ным фи­ло­со­фом Мар­си­лио Фи­чи­но, ког­да в день рож­де­ния Пла­то­на устра­ива­лось об­суж­де­ние на ла­ты­ни и гре­чес­ком его ра­бот, Лео­нар­до ни ра­зу не был на них при­гла­шён. Он по­ни­мал, что при­чи­на в нём са­мом — в его не­зна­нии язы­ков ан­тич­нос­ти. Вот ког­да он по­жа­лел, что про­пус­кал в шко­ле за­ня­тия по ла­ты­ни, а ста­рый учи­тель, ко­то­рый вы­со­ко це­нил его по­зна­ния по дру­гим дис­цип­ли­нам, не осо­бен­но ко­рил за про­гу­лы.

Фло­рен­тий­ская ин­тел­лек­ту­аль­ная вер­хуш­ка всё ещё от­но­си­лась к ху­дож­ни­кам как к об­слу­ге, с чем Лео­нар­до ни­как не мог со­гла­сить­ся, счи­тая, что «Жи­во­пись не нуж­да­ет­ся, как пись­ме­на, в тол­ма­чах на раз­лич­ных язы­ках, ибо не­по­средст­вен­но удов­летво­ря­ет че­ло­ве­ка, пред­став­ляя со­бой уди­ви­тель­ное зре­ли­ще».

Жизнь Лео­нар­до скла­ды­ва­лась впол­не удач­но, у не­го по­яви­лись но­вые друзья из кру­га твор­чес­кой мо­ло­дёжи, с ко­то­ры­ми он де­лил­ся сво­и­ми пла­на­ми и про­во­дил сво­бод­ное вре­мя, пов­то­ряя став­шие их де­ви­зом сло­ва из «Вак­хи­чес­кой пес­ни» Ло­рен­цо Ве­ли­ко­леп­но­го:

Ждать до зав­тра — за­блуж­денье,
Не ли­шай се­бя от­рад:
Днесь из­ве­дать на­слаж­денье
То­ро­пись и стар и млад.
Пусть, лас­кая слух и взгляд,
Празд­ник длит­ся бес­ко­неч­но.
В день гря­ду­щий ве­ры нет **).

Но од­наж­ды всё в его жиз­ни по­шло на­пе­ре­ко­сяк, ког­да слу­чи­лось не­пред­ви­ден­ное.

--------

 
*) Л. М. Бат­кин. Италь­ян­ские гу­ма­ни­с­ты: стиль жиз­ни, стиль мыш­ле­ния.

М. 1978.

**) Пе­ре­вод Е.Со­ло­но­ви­ча.